Батюшка, конечно, уникальный человек. Я в первый раз попал к батюшке, когда пришел на мемориальное кладбище в день Победы, и увидел неожиданно для себя свя¬щенника, который проводил молебен, панихиду о погибших воинах.

 

Я снял, а потом приехал, привез фотографии, батюшке они очень понравились. А через некоторое время батюшка уехал к себе на родину в Болхов. Я об этом не знал, позвонил и говорю: «Батюшка, я хотел Вам еще фотографии принести». А он говорит: «Ладно, я сейчас в Болхове, жалко, что тебя здесь нет, я бы хотел, чтобы ты здесь поснимал». Я отвечаю: «Батюшка, да я сейчас подъеду, какие проблемы». Я подумал, что Волхов и Болхов — это одно и то же. Он говорит: «Так это же тысяча сто километров?». Но я уже назвался, и батюшка говорит: «Лад¬но, потом приедешь, поснимаешь». И я поехал в Болхов, снимал город, храмы. Батюшке привез эти фотографии, он увидел их и сказал: «Так, вот из книги фотографии, пожалуйста, уберите и поставьте Сашины». И мне подписал фотографию: «От отца Василия — главному фотографу». Так я и стал батюшкиным фотографом.

 

Батюшка был неповторим. Я мечтал снять его улыбку лучезарную, чтобы она была направлена именно в камеру. Батюшка улыбался… но ускользала все как-то эта улыбка. И уже после того, как батюшки не стало, мы стали печатать фотографии, и я увидел много замечательных снимков, на которые просто раньше внимания не обращал. Потому что мне хотелось снять шедевры. Но они, оказалось, уже были в архиве, просто не замеченные.

 

Самым запоминающимся событием была последняя батюшкина просьба — снять земли Болхова для будущего фотоальбома, который он меня несколько раз просил сделать. Мы поехали после Рождества Христова, но там был проливной дождь, и мы ничего не сняли. И когда назад вернулись, он сказал: «Ничего, еще успеешь снять». Потом мы поехали весной, первого мая, фотографировать весенний Болхов. А батюшка мне говорит: «А как же, зиму-то пропустили?!». Я отвечаю: «Ничего, еще успеем! Теперь уже не имеет значения, когда это будет снято, главное, чтобы это было в альбоме». Смотрю в окно и не верю своим глазам: повалил крупный-крупный снег, огромными хлопьями. И буквально за полчаса весенний Болхов превратился в зимний. Я тут же побежал снимать город, и снял целую серию прекрасных фотографий, которые потом были на выставке.

 

Первый год без батюшки было очень тяжело, но он однажды приснился мне, пришел во сне на помощь, в житейской ситуации, подсказал. Я как бы к батюшке подошел, к плечу прижался, говорю: «Батюшка, не уходите!». Он отвечает: «А я теперь никуда не ухожу от вас, я все время с вами!». То есть дал понять, что теперь он здесь, с нами, каждый день и каждый час. И это действительно так.

 

С батюшкиного благословения мы ездили в город Бари, и на третий день я снимал на два фотоаппарата и на видеокамеру. Были тяжелые вещи, и ноги у меня распухли, я думал, что больше не смогу выйти из гостиницы. Думаю: «Ладно, ничего, у нас свой автобус, и я буду весь день сидеть в автобусе, чтобы людям не было со мной мороки». Ночью приснился батюшка и спросил: «Что, — говорит, — тяжела ноша?». Я отвечаю: «Нет, ноша не тяжела, нести только неудобно». На следующий день я проснулся совершенно преображенным человеком. И две недели — как на одном дыхании. То есть батюшка помогает и очень здорово помогает. Такие чудеса небольшие происходят.

 

Батюшка всего себя отдавал людям, поэтому с ним было легко работать. Он был очень искренен, и тут каждое мгновение было неповторимо. Батюшка был открыт, и поэтому то, что я видел, то и снимал. Единственное, чего я все время боялся — пропустить момент истины. Вот он есть, момент истины, а камера не успевает сработать. И я очень из-за этого нервничал, расстраивался, и батюшка тоже начинал чувствовать, что у меня нелады с камерой. И он говорил: «Ничего, еще успеешь снять». Была такая ситуация, последняя работа с мальвой возле батюшкиного домика. Когда батюшка проходил мимо, я сфотографировал цветок и потом батюшку попросил: «Батюшка, притормозите, я с цветком Вас сфотографирую». Батюшка сказал: «Ну, давай». И у меня отказал фотоаппарат. Все работало, но фотоаппарат не снимал. Я батюшке говорю: «Я не понимаю, что происходит, камера не работает, не снимает». «Ну, ничего, — говорит, — заработает». И ушел. Я фотоаппарат полностью разобрал, собрал, то есть питание вынул, снова поставил, разные программы включал, поменял пленку, но он никак не хотел работать. И потом вдруг, неожиданно, когда я клал его в сумку, и уже окончательно расстроился, он вдруг сработал. Я сделал несколько кадров пробных, подошел к батюшке и сказал: «Батюшка, кажется, фотоаппарат заработал». «А, ну пойдем». И тогда он мне просто позировал. Я от радости целую пленку отснял с одним сюжетом.

 

Но действительно, пересматриваешь архив, находишь для себя некоторые фотографии, которые раньше просто не замечал, которые раньше казались неинтересными. На некоторых фотографиях в храме полумрак, и поэтому не всегда видно хорошо, отчетливо выражение батюшкиного лица. Чувствовал просто, что есть кадр и снимал. А когда печатал фотографии, то некоторые из них поражали своей проницательностью. Где-то батюшка очень строго смотрит, видимо, я что-то неправильно сделал, а может быть, он на кого-то рядом со мной посмотрел. А где-то очень добрый, отеческий взгляд.