Наступление «эпохи гласности» в Советском Союзе вызвало схожее явление и в Финляндии: финские средства массовой информации перестали бояться окриков восточного соседа и давления со стороны властных кругов своей страны. Отношение послевоенной Финляндии к просителям политического убежища – одна из тем, получивших широкое освещение в последнее деcятилетие.

 

Небольшая заметка в «Хельсингин саномат» (16 марта с.г.), отклик читателя на сообщение о намерении установить памятник восьмерым беженцам-евреям, выданным в 1942 г. нацистам, невольно напомнила о неприятных для Финляндии сюжетах из прошлого. У автора заметки, жителя Хельсинки, вызвало смущение то обстоятельство, что памятник, местом для которого выбран Обсерваторский холм, центральная часть столицы, может создать превратную картину о прошлом страны, об отношении к евреям во время войны. Он напомнил, что благодаря принципиальной позиции правительства ни один гражданин Финляндии еврейского происхождения не был выдан нацистской Германии.

 

Нам не обойтись без краткой предыстории появления евреев в Финляндии. Бóльшая часть из них – потомки подданных Российской империи, оставшихся после службы в российской армии жить в Великом княжестве Финляндском. С провозглашением независимости евреи, жившие на территории Суоми, стали полноправными гражданами государства. К началу Второй мировой войны в стране их было около 2 тысяч. Свыше 300 представителей еврейской общины участвовали в Зимней войне и войне-продолжении – так здесь именуют войну 1941–1944 гг. Уникальность ситуации заключалась в том, что в Финляндии, в отличие от других стран, оккупированных Германией, и ее союзников, евреи оставались полноправными гражданами, воевали в рядах финской армии даже в то время, когда страна в силу сложившихся военных и политических обстоятельств фактически была союзником гитлеровской Германии. Во время войны солдаты и офицеры еврейской национальности могли свободно отмечать свои религиозные праздники, в оккупированной Свири для них была сооружена армейская полевая синагога. Известны невероятные, казалось бы, случаи, когда евреям-офицерам приходилось взаимодействовать с представителями вермахта при решении боевых задач.[1]

Было бы неверно утверждать, что финские евреи во время войны не испытывали беспокойства за свое будущее. Судя по воспоминаниям, они хорошо понимали, что победа нацистской Германии может обернуться для них катастрофой. Ничего хорошего не сулила и оккупация Финляндии Красной Армией. Подписанное в 1944 г. перемирие с Советским Союзом было и для них, видимо, лучшим выходом.

 

6 декабря 1944 г., после разрыва отношений с Германией и окончания войны с СССР, в Хельсинкской синагоге состоялась панихида по погибшим на войне финским евреям. Раввин синагоги в присутствии президента страны Маннергейма выразил глубокую признательность финскому государству за то, что оно, несмотря на всю сложность ситуации и давление со стороны Германии, относилось в те горестные и роковые годы к евреям как к равным гражданам. «Эта заслуга Финляндии, – заявил раввин, – будет вписана золотыми буквами в историю еврейского и других народов».

 

Вернемся к заметке, опубликованной в «Хельсингин саномат», к судьбе еврейских беженцев, принятых Финляндией в конце 30-х годов. Общее число их составило около 500 человек. Желающих попасть в страну было значительно больше, но Финляндия, как и многие другие страны, ограничивала поток въезжающих беженцев. 22 августа 1938 г. около 60 евреев, прибывших в Хельсинки на пароходе из Германии, не получили разрешения сойти на берег. Эту группу беженцев стали называть «евреями Кекконена» по имени тогдашнего министра внутренних дел и будущего президента Урхо Кекконена, отдавшего распоряжение не впускать их в страну.

 

Бóльшая часть беженцев стремилась выехать из Финляндии в третьи страны, что вполне объяснимо. Начавшаяся Вторая мировая война не обошла стороной и север Европы. В результате Зимней войны Финляндия потеряла 10% своей территории, более 400 тысяч финнов постигла участь беженцев. Многие понимали, что избежать новой войны не удастся: горечь недавних утрат и географическое положение страны говорили о многом. С началом войны-продолжения беженцы (не только евреи) оказались на положении интернированных. Государство, воюющее против общего с Германией врага, не могло быть безопасным местом для противников нацизма и еврейских беженцев. Положение интернированных было тяжелым, сложной была ситуация и вообще в стране. Еврейская община Финляндии оказывала всяческую помощь своим единоверцам. Не остались без материальной и духовной поддержки и более 300 советских военнопленных-евреев. Осенью 1943 г. проблема беженцев стала предметом широкого обсуждения в парламенте и печати; к этому времени в стране оставалось 118 евреев и несколько меньше беженцев других национальностей. Хотя положение и изменилось к лучшему, желание перебраться в соседнюю Швецию не ослабевало.[2] Слишком памятным был день 6 ноября 1942 года, когда Valpo (Государственная полиция) передала нацистам, отправив на пароходе в Таллин, 27 иностранцев, в том числе 8 евреев. Случившееся потрясло тогда не только беженцев и финских евреев, но и общественность Суоми. В Финляндии уже знали, какую участь уготовил Гитлер евреям Европы.

 

В том 1942 году были высланы из страны в качестве нежелательных, не вызывающих доверия лиц 76 иностранцев – некоторые из них воевали добровольцами в финской армии в Зимнюю войну. В числе отправленных на верную гибель евреев тоже был участник недавних сражений. Из этой восьмерки выжил в лагере смерти лишь один человек. Не свидетельством позора Финляндии, а проявлением зрелости стал установленный в Хельсинки 5 ноября 2000 г. на Обсерваторском холме памятник. На его открытии премьер-министр страны принес извинения еврейской общине от имени государства и финского народа. Прошлое, даже прискорбное, следует помнить.

 

Видный политический деятель государства Ю.Паасикиви, рассуждая о прошлом, настоящем и будущем страны, заметил, что с географией ничего не поделать, Финляндии в своей политике всегда надо учитывать наличие сильного восточного соседа. Послевоенное развитие страны, ее внешняя, да и внутренняя политика в значительной мере зависели от этого фактора. Соседство с коммунистической сверхдержавой не могло не сказаться и на отношении к беженцам.

 

Прежде чем обратиться к послевоенной эпохе, вспомним о судьбе советских военнопленных периода Зимней войны. Хотя они и не относились к категории беженцев, но для многих из них (особенно для сдавшихся в плен добровольно) передача советской стороне была равносильна смертному приговору. В листовках, обращенных к красноармейцам, их призывали сдаваться в плен, обещая, что они смогут остаться жить в Финляндии или при желании уехать в другую страну. Помощник политрука А.Семихин, перебежавший к финнам 14 марта 1940 г., на следующий день после окончания Зимней войны, оказался в числе тех (по разным источникам, от 74 до 99 человек), в отношении которых обещание было выполнено. Судьба рядового Никифора Губаревича, добровольно сдавшегося в плен, была иной. Невозможно читать без сострадания прошение малограмотного белоруса, его душераздирающую мольбу о спасении:

 

«Господинъ Министръ Юстици. Если это Я сделол приступление что пришол квам. То прошу Вас чем только угодно накажите мине зато. Только не отправляйте в Расию мине там все дно вбют. Прошу зделойте милость над моей нивиной душой не доведите до смерти. Хотябы Я посмотрел после таго пекла Рускаго Как люди живут вольно на свете тут. Если буду жив. Сколько буду жить никогда низабуду что спосите мою душу от моих врагов. Буду благодарить всему. Провительству и солдатам и Лаживши спать и встаючи что спосите мою душу от смерти. Проситель. Губаревич. Никифор Димитриевич».

 

21 января 1941 г., после года пребывания в плену, Никифор Губаревич был обменен на гражданина Финляндии. Что ждало его в СССР, предположить нетрудно: из 5 465 военнопленных, переданных Советскому Союзу, 158 человек были расстреляны, 4354 приговорены особым совещанием НКВД к заключению на срок от 5 до 8 лет.[3]

Если историю с военнопленными можно как-то объяснить условиями перемирия и существующими международными соглашениями об обмене пленными, то для передачи советским властям в 1945 г. 19 человек, в основном граждан Финляндии, бывших подданных Российской империи, по требованию председателя Контрольной комиссии А.Жданова трудно найти моральное оправдание. Характерна судьба одного из них. Скончавшийся в феврале 2000 г. на 96-м году жизни Борис Берин-Бей (прежняя фамилия – Поппер) родился в Петербурге, после революции с семьей переехал в Финляндию; в 1928–1938 гг. учился и работал в Бельгии; возвратившись в Суоми, участвовал добровольцем в Зимней войне, в 1941–1943 гг. служил переводчиком в финской армии. В 1956 году, отсидев десять лет в СССР, Борис Берин-Бей вернулся в Финляндию.

 

Естественно, можно найти много аргументов в поддержку тезиса, что страна в тех условиях не могла не подчиниться требованию могучего соседа-победителя. История богата примерами, когда политические соображения и экономические выгоды, т.е. национальные интересы в понимании политиков, заставляли забывать о правах человека и моральных обязательствах. Что уж говорить о послевоенной Финляндии, оказавшейся перед угрозой полной потери независимости. Даже ушедший в отставку президент Ристо Рюти и некоторые другие бывшие политические руководители государства были по требованию СССР отданы тогда в своей стране под суд как «виновники войны».

 

Возглавляемая в послевоенные годы местными коммунистами Valpo начала настоящую охоту на не сумевших или не пожелавших укрыться в Швеции граждан СССР и Эстонии, воевавших в финской армии или каким-то образом сотрудничавших с финскими властями во время войны. Сотни ингерманландских финнов, эстонцев и карелов были выданы властям СССР, где их ожидало длительное заключение или расстрел. Бывших защитников государства вылавливали по всей стране вплоть до 1955 года. Немногие выжившие в лагерях и дожившие до последнего десятилетия ХХ века дождались признания Финляндией их заслуг. Остается надеяться, что услышат они от государства еще и слова извинения...

 

В 20–30-е годы заключенные, бежавшие из лагерей Беломорканала и Соловков, были уверены, что финны их не выдадут, а предоставят убежище или возможность выехать в другую страну. В Финляндии эпохи «линии Паасикиви – Кекконена» перебежчиков ждал иной прием: большую часть из них в соответствии с двусторонним соглашением возвращали назад. По утверждению советских властей и с молчаливого согласия финских, они были преступниками, так как незаконно перешли границу. Высокопоставленный финский чиновник так комментировал тогда отношение к перебежчикам из СССР: «Когда на чашах весов интересы Суоми и благополучие отдельного "рюсся", перевешивают интересы страны».

 

Яркой иллюстрацией служат события сорокалетней давности. 1959 год ООН объявила Международным годом беженца. 14 июня перешли границу финн Вилхо Форсель и карел Пекка (Петр) Тупицын. Родители первого – эмигранты из Канады, приехавшие в 30-е годы в СССР строить социализм. Перебежчики отлично владели финским языком. Они обратились к властям с просьбой предоставить убежище или возможность выехать в другую страну. Их дело представлялось настолько ясным, что после недолгого расследования Охранная полиция пришла к выводу, что Вилхо Форсель и Пекка Тупицын являются политическими беженцами и имеют право на убежище в Финляндии. Но в принятие решения вмешался президент Урхо Кекконен, не пожелавший омрачать этой историей предстоящий визит Никиты Хрущева. 20 июля беглецов выдали. В СССР их обвинили в измене родине и антисоветской агитации, оба получили по десять лет лагерей строгого режима. Уже в заключении Тупицыну за попытку побега добавили три года. Из жизни они ушли рано: Вилхо Форсель умер в 49 лет, Пекка Тупицын прожил 53 года.

 

С крушением коммунизма изменился мир, иным стал и общественный климат в Финляндии. Каким он станет в будущем, зависит и от развития событий в соседней России. Но не следует преувеличивать (особенно в наши дни) влияние географического фактора; политическая воля и нравственные ориентиры политиков – не менее важные составные в жизни государства.

 

 

---