На Северо-Западе нашей великой Державы, в Ладожском озере, находится остров Валаам с расположенным на нем Спасо-Преображенским мужским монастырем. Скорее, даже не остров, а архипелаг из 40 малых островов, протянувшихся от запада к востоку на 13 километров, а от севера к югу – на восемь. Из этих островов приспособлены для жизни не более пяти. В целом монастырские острова составляют 34 000 гектаров земли.

 

Местные предания свидетельствуют о том, что издревле на Валааме жили монахи и существовал монастырь. История Православия в этих землях восходит к ХII веку. Приладожская Карелия была ареной традиционного соперничества двух великих государств: Новгородского и Шведского. Это противостояние изначально дополнялось идеологической конфронтацией государственных Православной и Римо-Католической Церквей. В древности все Финляндское побережье Ладоги заселяли карелы. Они-то и приняли Православие в 1227 году.  В ответ шведы организовали 3 крестовых похода: на Новгород и в Финляндию. В результате этих событий к XIV веку сдвинулась к Востоку государственная граница Новгорода. Попавшие под власть шведов карелы вскоре были обращены в римо-католичество. Дореволюционные издания сообщают о насильственном насаждении католичества среди карел и, наоборот, их доброй воле в принятии Православия, к которому они тяготели по духу[1]. В ходе Северной войны 1700-1721 гг., Карельское Приладожье (Старая Финляндия), к которому относился Валаам, окончательно вошли в состав России. В 1809 г., в результате последнего противостояния между Россией и Швецией, вся Финляндия была присоединена к Российской Империи в качестве автономного Великого Княжества Финляндского. В 1811 г., стремясь упрочить позиции Православия в новом государственном образовании, Император Александр I присоединил к Княжеству Выборгскую губернию – Финляндскую Карелию, на территории которой находился Валаам. Валаамский монастырь превратился, таким образом, в центр Православия всей Приладожской Карелии.

 

Российский Император сохранил финнам законодательство «шведского» периода, хотя оно резко отличалось от государственно-правовых норм, принятых в России. Автоматически оно распространялось и на православное население Княжества. Эти законы отказывали православным и их организациям в участии в общественной жизни, создавали препятствия в культовой практике, ограничивали права собственности. Русский Царь в этих условиях был единственным гарантом благополучия православных общин, т.к. только он, будучи Финляндским Великим Князем, мог непосредственно вмешиваться во внутренние дела Финляндии.

 

Таким образом, положение Валаамского монастыря с самого начала было «двойственным». С одной стороны – среди северных монастырей это был монастырь, наиболее близкий к Петербургской столице: русские цари и члены царской фамилии покровительствовали Валааму. С другой – на его территории действовала Шведская конституция, запрещавшая инаковерующим основывать монастыри или создавать какие-либо монашеские общины на территории Княжества. В ХIХ веке Валаам был постоянным источником недовольства финляндской администрации из-за прав на землевладение и рыбные угодья, а так же свободы от уплаты таможенных пошлин. В конце 1880-х  брат Александра III, Великий Князь Владимир Александрович, узнав о трудностях взаимоотношений монастыря с финляндскими властями, предложил присоединить Валаам к Санкт-Петербургской губернии, что не понравилось финским властям. Они соглашаются с монастырскими привилегиями и даже выделяют оплачиваемую Финляндским Княжеством полицейскую службу[2].  В результате укрепления позиций Православия в Княжестве, в 1892 году была учреждена епархия Выборга и всей Финляндии, которую возглавил архиепископ Антоний (Вадковский), бывший ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии, впоследствии митрополит Санкт-Петербургский.

 

К началу ХХ века Спасо-Преображенский Валаамский монастырь в Финляндском Княжестве стал одним из крупнейших в Российской империи православный монастырей, имел образцовые хозяйство и состояние территории. Количество насельников монастыря  превышало тысячу. Обитель имела 13 скитов на островах Ладожского озера, богатейшую ризницу, свой маленький корабельный флот, множество мастерских, значительный капитал в банке и производила впечатление монашеского государства. Главное же его богатство составляли Валаамские святыни – мощи преподобных Сергия и Германа, и сами живые наследники древних монашеских традиций – старцы-молитвенники с их бесценным опытом.

 

В первое десятилетие прошлого века российско-финляндские отношения резко обострились в связи с тем, что Государь, опасаясь ухудшения обстановки в Европе, урезал автономные права Княжества, что было воспринято финнами как национальное оскорбление. В прессе с обеих сторон отмечалась настоящая «газетная война» с плацдармом на Валааме.  Националистски настроенные финские издания выставляли русское Православие в неприглядном виде как «средневековое религиозное помрачение, дошедшее до последнего предела». Российские же газеты пестрели заголовками: «Поругание веры», «Защитите святую Обитель!», «Руки прочь!» и  т.п., и требовали присоединить Валаамский и Коневский монастыри к России[3]. Но решением Императора и Святейшего Синода летом 1912 года было объявлено о нецелесообразности таких требований, ввиду важности миссионерской и просветительской деятельности Валаамского монастыря в Финляндии.

 

Первая Мировая война, а затем революция больно ударили по монастырю. Численность братства уменьшилась вдвое. В победу русского оружия верили вплоть до падения Императорского Престола. «Сегодня утром узнали страшную весть из газет, что Государь Император... отрекся от Престола: Боже мой, как страшно стало за Родину», – писал в своем дневнике один из тогдашних насельников монастыря иеромонах Памво (Игнатьев, 1877-1965)[4]. Отец Памво в «смутное время» был келейником Настоятеля монастыря игумена Павлина (Мешалкина, 1866-1935).

 

 

 

 

А после революции  увлечение большевистскими идеалами не избежали и насельники монастыря. Очень ценные воспоминания оставил в своем дневнике другой очевидец послереволюционной смуты в монастыре, иеромонах Харитон (Дунаев,1872-1947): «Настало тяжкое искушение – война, на которую взято большинство братства, способного к труду. А потом – революция в России. Революционные идеи проникли и в наш монастырь. Стали собираться какие-то партейки, и что-то обсуждалось. Указание Владыки: что в данное время духовная власть бессильна. Что даже в Лавре происходит то, что послушник делается Наместником». Небольшая группа из младших монахов потребовала выдвинуть шесть активистов на заседания монастырского собора с обязанностью отстаивать интересы «низших сословий» монастырского общества. Но на общем голосовании против 50-ти монахов-реформаторов выступили 165 приверженцев монастырских традиций. Некоторых насельников, особо проникшихся идеями социал-демократов и потому ставших нетерпимыми в обители, исключили из монастыря[5].

 

 

В начале ХХ века уже далеко не весь русский народ жил по-настоящему церковной жизнью. В монастырь приходили люди из мира, из общества, породившего и воспринявшего идеи революции, там были те же люди, не сумевшие противостоять соблазну большевизма. Раскололось русское общество – раскололось монастырское братство. И хотя традиционное Валаамское монашество дало отпор новаторам, дух смуты бросил первые семена в и монастыре. Будущий Игумен монастыря иеромонах Харитон писал в 1917 году: «Мы видим в обители грустную смуту, и она подготовлялась не вдруг, а разными легендами: будто у игумена работают темные силы, монастырем управляют три жида – игумен, казначей и эконом. И некоторые из братий, начитавшись газет революционного направления, стали вторить, желая произвести переворот в обители, после чего, воссияет солнце свободы и спадут узы порабощения»[6]. Для полноты картины следует сказать о голоде, эпидемиях «испанки» и голодного тифа, постигших монастырь в 1918-1919 годах, когда прервалась связь с материком и центром епархии. Тяжелые условия, как и следовало ожидать, выявили «слабые души»: были случаи воровства, те, кто не имел возможности достать продукты, продавали друг другу ценные вещи. «Упала жизнь у нас духовная, храни Боже нашу обитель от полного разложения»[7], – по-отечески скорбел старец Памво.

 

В декабре 1917 года Финляндия получила государственную независимость. И хотя в 1923 году СССР вторично признал ее, опасность большевистского переворота в молодом государстве сохранялась вплоть до 1930-х годов. Участвовать в военно-политических акциях против Советской России монастырь отказался: никто не мобилизовался в армию Юденича, готовившего поход на красный Петроград. Но в приюте политическим эмигрантам из России не отказывали, что очень раздражало в Советском Союзе. Журнал «Безбожник» в № 2 за 1941 год писал в статье «Бывший очаг мракобесия и шпионажа»: «Монахи с радостью помогали белофиннам бороться с революционерами, помогали устанавливать трехдюймовки и пулеметы, кормили и поили финских солдат. С бешеной злобой встретили чернорясники расстрел Николая Кровавого. Они служили многочисленные панихиды и произносили проповеди против «цареубийц. ... В 1921-1922 годах Валаам стал опорным пунктом  белофиннов для бандитских налетов на Советскую Карелию. Валаамские мракобесы сразу же установили дружественную связь с плутократией белой Финляндии. Вольготно жили монахи на «дивном острове Валаам», питаясь плодами трудов эксплуатируемого народа. На Валаам под видом туристов приезжали десятки агентов иностранных разведок и белогвардейцев».

 

Иноки оказались не понятыми как старой, так и новой  Родиной. Монастырь попал в сложную ситуацию. В связи с тем, что в Финляндии сложились отличные от России церковно-государственные отношения (там так же существовала государственная Церковь – Лютеранская), правительство пошло на изменения статуса православных. 26 ноября 1918 года был принят закон о  Православной Церкви в Финляндии, согласно которому она становилась «национальной церковью меньшинства».

 

11 ноября 1921 года, по просьбе Собора Финляндской Православной Церкви, Патриарх Тихон дарует ей автономию. Дальнейшие действия тогдашних церковных властей Финляндии, поддержанные правительством, выказывают стремление к национальной обособленности и желание «порвать все связи с Советской Россией», полностью разорвать канонические узы с Московской Патриархией.

 

По свидетельству монастырского летописца монаха Иувиана (Краноперова, 1880-1957), в 1919 году монастырю был навязан совершенно лишний вопрос о финском гражданстве, с целью ослабить единство духа древней обители. Среди братии возникло разномыслие: часть приняла финляндское гражданство (в т.ч. старший собор монастыря), большая же половина продолжала считать себя российскими подданными. Теперь поступать в монастырь можно было только финляндским гражданам, и только они имели право голоса на монастырском собрании. «Этим Церковное Управление достигло того, что все менее нравственное, все карьеристы всплыли на поверхности монастырской жизни и стали хозяевами положения в монастыре, а кто отказался от финляндского подданства, очутились пасынками в родной обители, не смотря на долголетнее в ней проживание»[8]. В 1919 году финляндское подданство приняли 84 человека. В 1920 году – 112 из 426 насельников монастыря. Численность «финляндцев» и «русских» сравнялась к 1937 год – 146 на 147.

Как считал отец Иувиан, ослабленная нравственно натиском гражданских властей, часть братии без сопротивления приняла церковные новаторства и вступила в евхаристическое общение с «финнами-новостильниками». В обители возникло деление на «своих» и «чужих». Официальный же переход Финляндской Церкви на новый календарный стиль в 1921 году «породил тяжкое духовное разделение, доходящее до самых глубин духа».

 

 

Это было только начало трагической истории последних десятилетий Русского Валаамского монастыря, оказавшегося после революции на территории лютеранского Финляндского государства. Многими скорбями складывались новые духовные традиции и выковывалась верность Священному Преданию. Но царский завет нести свет Православия в лютеранские земли, монахи выполнили. Несмотря на соблазны и провокации к расколу Валаамский монастырь пережил и календарную смуту, и полную эвакуацию с острова в Финляндию в 1939-1940 годах, тяготы Великой Отечественной войны и притеснения Финляндских церковных властей. На новом месте, в Хяйновеси (Финляндия), названном монахами «Новый Валаам», возник монастырь, где последние монахи времен Российской Православной Державы, как могли, несли свой подвиг молитвы и иноческого делания. В 1945 году Московская Патриархия временно взяла под свое духовное руководство уже престарелых Валаамских монахов и, приняв покаяние в расколе и смуте, объединила братство монастыря, вернув в богослужение «старый», Юлианский, календарь, из-за которого было столько скорбей. В 1957 году Русская Православная Церковь возобновила отношения с Финляндской Православной Церковью, разорванные из-за самовольного ухода под юрисдикцию Константинопольского Патриарха. 

 

К середине 1970-х годов на Новом Валааме осталось только два русских монаха: архимандрит Симфориан (Матвеев, 1892-1981) и монах Акакий (1874-1984), преставившийся в возрасте 110 лет. Так завершилась история русского Старого Валаама. Сейчас Финляндский Валаамский монастырь существует, но там подвизаются монахи-финны, в среднем 6-10 человек. Они трепетно чтят вывезенные с острова святыни и стараются следовать обиходу Валаамского монастыря в церковном пении. Если учесть, что православных в Финляндии 1% (60 тыс.), то это «малое стадо» не такой уж незаметный след, оставленный русской монашеской традицией. Все же монашество, как институт, в Финляндской Православной Церкви сохранилось, и в этом главная заслуга русских Валаамцев.

 

 

 

Кто они, те, на чьи плечи выпало бремя скитаний, лишений, соблазнов и испытания  твердости веры? Аккуратно расположенные на Ново-Валаамском кладбище в Финляндии могилы Валаамских монахов, переехавших сюда в 1939-40 гг., напоминают собой осколки былой Православной Российской Державы, взорвавшейся в 1917-м. Отголоски этого взрыва, потрясшего весь мир, еще долго будут слышны в наших сердцах. Промыслом Божьим Валаам оказался связующим звеном между народами России и Финляндии. Есть многое в культуре, традициях и истории этих народов, чего они не приемлют друг у друга, но Валаам и его святые подвижники – одинаково близки и почитаемы как в России, так и в Финляндии.

 

Служащий в Финляндском Валаамском монастыре пожилой священник, один из тех немногих финнов, кто поступил послушником в Ново-Валаамский монастырь еще при жизни последних старцев Старого Валаама, вспоминает с большим чувством благодарности, которое он пронес через всю свою жизнь, о последних Валаамских иноках, переселившихся в Финляндию в 1939-1940 гг. Его мать, будучи паломницей, и посещая Новый Валаам, присутствовала на постриге в великую схиму Игумена Харитона, которую он принял незадолго до смерти (+1947). Сам же будущий священник в детстве лично общался со многими Валаамскими старцами: «отца Луку дергал за бороду… Очень любили мы отца Памву, который был уже стар и глуховат, но глубина его благочестия поразила тогда - и на всю жизнь. Как-то в детстве (это были 1960-е годы) я посетил монастырь на Пасхальной Седмице с группой таких же, как я, финских мальчишек. Бала весна и распутица на дорогах. Поторопившись, мы ушли с Литургии на экскурсию и не приложились ко кресту. Отец Памво, маститый белобородый старец, в полном пасхальном облачении старинного шитья, вышел из церкви и направился к нам, ступая прямо по весенней грязи и держа в руках тяжелый золотой богослужебный крест ручной работы: как же так – молились на Литургии, и ушли, не поцеловав крест, не порядок! Это запомнилось на всю жизнь. К «букве закона» на Валааме относились строго, не просто как к чему-то формальному. Это было то, что отражало их внутреннюю жизнь. Уже старенькие, ослабевшие, монахи неизменно выстаивали все службы, раннюю полунощницу, монашеское правило, священники служили истово, со слезами. Я застал время, когда в монастыре остался только один служащий священник: отец Симфориан. Это был период запустения, и мы с ним одни справляли службы, но он не упускал ничего из чинопоследования». 

 

Из финских мальчишек потом выросли взрослые люди, кто-то стал священником, кто-то монахом или просто хорошим человеком. Многие передали своим детям этот опыт видения живого богопредстояния Валаамцев. Именно реальный неподдельный трепет перед святыней и устремленность к Богу больше всего поражали финнов в русских монахах. Исторические потрясения не поколебали твердости их духа. Послереволюционная смута, календарный «раскол», новые условия жизни в чуждом по духу государстве  выявили степень чистоты их сердечного устроения.

 

Так называемые «новостильники»: к ним относились Игумены Харитон и Павлин (Мешалкин, 1866-1935), Духовник монастыря иеросхимонах Ефрем (Хробостов,1871-1947) иеромонах Памво и др. в чистоте сердец старались следовать монашеским обетам послушания, цель которых - сохранить верность Господу. А монастырские «старостильники»: иеросхимонах Михаил (Попов, 1871-1934), Духовник монастыря до отстранения за верность старому календарю от должности, отец Иувиан (Красноперов) и др., ревнуя о Правде Божией, так же в чистоте сердца,  выбрали иной путь - сопротивление духу века сего. До конца жизни и те и другие оставались примерами истинных монахов, хранящих заветы древнего иночества. О судьбе каждого из них можно писать книги.

 

 

Настоятель монастыря с 1918 по 1933 гг. игумен Павлин – родом из Тверской губернии, в 1893 году поступил в монастырь, так же как и письмоводитель обители отец Иувиан, по благословению отца  Иоанна Кронштадского. Был ближайшим помощником и сотрудником предыдущего Игумена Валаамского монастыря Гавриила. Нес в разное время послушания управляющего монастырской канцелярией, эконома Архиерейского дома,  благочинного, избран братией на настоятельскую должность. Что и говорить, время его настоятельства было самое тяжелое и противоречивое. Это при нем начался «календарный бунт» и прошли церковные суды над «старостильниками». Как часто бывает, при жизни вызывал о себе противоречивые мнения: многие его осуждали за нестойкость и предательство. Но, вынужденный уйти со своего поста, он незадолго до смерти принял схиму и, в период предсмертной болезни ежедневно причащаясь Святых Христовых Тайн, блаженно почил о Господе. Его келейник иеромонах Памво записал в своем дневнике: «бывший наш Настоятель схиархимандрит Павел (архимандрит Павлин) мирно, тихо отошел ко Господу. Пишу - и слезы умиления и восхищения перед тою громадною духовною победою, которою одержал отец Архимандрит в себе самом над своим ветхим человеком. Благодарение Богу, сподобившему меня прослужить многопопечительною Марфою отцу Игумену Павлину… Поистине дивная и праведная была кончина... Я видел все переживания его, человеческие немощи и сомнения, скорби и радости, славу и унижения, падения и восстания этого человека прошли пред мною во всей своей полноте и искренности».

 

Сам иеромонах Памво так же был необыкновенным человеком. Родом из Кронштадта, поступил в монастырь в 1895 году. В 1930-х по благословению Игумена встречал паломнические группы, проводил экскурсии по монастырю и скитам. Его часто целыми группами навещала молодежь. Он беседовал с ними, знакомил с монастырской жизнью, церковным учением. Всем запомнился этот любвеобильный белобородый старец. И совсем не верится, что в 1924 году этот человек имел повод написать:  «крест ненависти и зависти ко мне людской - есть спутник всей моей иноческой жизни», именно ему в период календарной смуты «братия-смутильники» подкладывали куски грязи в карманы за верность послушанию келейника при «новостильном» Игумене Павлине. Отец Памво оставил потомкам свой дневник, благодаря которому мы можем многое узнать о тех временах.

 

Игумена Павлина сменил на посту настоятеля отец Харитон – легендарная личность, по воспоминаниям современников, «великий Макиавелли», главный «монастырский дипломат». Именно этот человек сумел завоевать доверие, как братства, так и новых церковных властей тем, что всегда искал пользы монастыря и вверенных ему людей. В 1920-е, когда все в монастыре растерялись, столкнувшись с давлением государства и новой церковной администрации, эконом Харитон, обивал пороги различных инстанций, добиваясь разрешения оставить в монастыре «старый календарь» и сохранить обитель от упразднения. В 1927 году вышла в свет его книга «Введение нового стиля в Финляндской Православной Церкви и причины нестроений в монастырях», которая долгое время являлась единственным компетентным исследованием по «календарной смуте» в Финляндии. Отец Харитон был так же известным делателем Иисусовой молитвы и имел желание удалиться «в пустыню» - отшельничать, но подчинился велению обстоятельств и исполнял свое служение в самой гуще событий своего времени. Его по праву называют «современным исихастом». В 1936 г. совместно с протоиереем Сергием Четвериковым отец Харитон издал книгу «Умное делание. О молитве Иисусовой», а в 1943 г.  - книгу «Аскетизм и монашество». Это своеобразные учебники духовного делания, которые пользуются большим уважением и у современных абхазских пустынников.

 

«Старостильник» отец Иувиан – почетный письмоводитель Валаамской обители,  адресат маленького Алеши Ридигера, будущего Патриарха Московского и всея Руси, с которым у Валаамского монаха завязалась духовная переписка. Эта духовная связь с Древней Обителью не прекращалась на протяжении всей жизни Святейшего. Талант отца Иувиана как ученого-самоучки, ведущего многолетние ценные наблюдения на монастырской метеорологической станции, и его труды на пользу Церкви были удостоены благодарственной грамоты от церковных властей в 1921 г. Все это не помешало монаху Иувиану в 1920-е годы быть гонимым за верность «старому стилю». Его сослали на дальний скит, где при слабом организме и тяжелых условиях жизни он сильно повредил здоровье. Как не принявший финляндского гражданства, он всю оставшуюся жизнь оставался простым монахом, отстраненным от монастырского управления и канцелярских трудов, которыми занимался ранее. В числе прочих «старостильников» претерпел много скорбей от нового Церковного Управления и оставил нам свои записки - свидетельства о истории Валаамского монастыря первой половины ХХ века.

 

Духовники Валаамского монастыря – вождь «старостильников» иеросхимонах Михаил и сменивший его «новостильник» иеросхимонах Ефрем – уникальные люди и большие молитвенники, учителя духовной жизни. Отец Михаил был настолько тверд и непоколебим в решении не принимать на Валааме нового календаря, что его боялись в самом Финляндском Церковном Управлении и даже не вызвали на Церковный суд, опасаясь влияния на остальных. Как ни уговаривали его авторитетные лица подчиниться нововведениям финляндских властей – отец Михаил не принял изменения календаря и не благословил этого своим духовным чадам. Его также запретили в служении и сослали на  отдаленный островной скит, несмотря на тяжелую сердечную болезнь и нужду в постоянном наблюдении врача и лекарствах. В результате, вынужденный часто переправляться со скита в монастырь и обратно, он однажды в 1934 году скончался в лодке от разрыва сердца. Лодку понесло в озеро, монахи успели на буксире перевезли ее в монастырь. Великим напряжением давались мир и относительное спокойствие обители в 1930-х годах, воцарившие после возведения на Настоятельскую должность Игумена Харитона.

 

 

Еще одна замечательная личность – иеросхимонах Ефрем. Отроком он пришел в монастырь, и хотя малолетних послушников не принято принимать, будущий отец Ефрем слезами и смирением умолил монастырское начальство сделать для него исключение. 24-х лет он был пострижен в монашество, а в двадцать восемь стал иеромонахам. В 1907 г. был назначен настоятелем Николо-Мирликийского храма в Петербурге, с этого времени в течение 40 лет совершал подвиг ежедневного служения литургии, был духовником многих лиц Царской Фамилии. В 1919 г, приняв постриг в великую схиму, отец Ефрем удалился в пустынный Смоленский скит на Валааме, построенный Великими Князьями для поминовения павших русских воинов, а в 1925 г. был назначен монастырским Духовником, которым оставался до своей кончины. Этот старец был русским патриотом, но финское гражданство принял из тех соображений, что необходимо для духовного равновесия соблюдать законы той страны, в которой по промыслу Божию оказался монастырь.

 

Великая заслуга этих гигантов духа  в том, что они ценой испытаний и скорбей приобрели опыт совместного жительства в противоречиво сложных и запутанных обстоятельствах, сумев при этом сохранить дух истинно православного монашества.  Этот опыт был мучительным и трудным, не всегда приводил к положительным результатам, но ценность его очевидна. Не желая отделяться друг от друга, братия в Валаамском монастыре чувствовали себя членами единой Церкви. Каждый поступал по совести и вере своей.

 

Источники и литература: