ВЯЧЕСЛАВ АРТЕМЬЕВ

ПЕРВАЯ ДИВИЗИЯ РОА

{1} - так обозначены номера страниц

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СОЗДАНИЕ ПЕРВОЙ ДИВИЗИИ

I

В германской провинции Вюртемберг, в военных городках, расположенных близ города Мюнзингена, 14 ноября 1944 года начала формироваться Первая Русская Дивизия Вооруженных Сил Народов России (Русской Освободительной Армии). Командиром дивизии был назначен полковник Буняченко, впоследствии произведенный в генерал-майоры.

Сергей Кузьмич Буняченко, один из ветеранов офицерского корпуса советской армии. Он попал в плен к немцам в 1942 году. Несмотря на то, что он много лет состоял членом компартии, он был противником коммунистического режима и в то же время он с ненавистью относился к нацизму, ошибочно отождествляя его со всем немецким народом. По натуре это был человек сильной воли, с решительным, твердым характером. Он был отлично подготовлен в военном деле, был опытным и способным военачальником.

Состав дивизии предусматривался в соответствии со штатами немецких соединений, но без третьих батальонов в полках. К окончанию формирования Первая дивизия состояла из следующих частей: Штаб дивизии и при нем штабная рота и жандармский взвод; три гренадерских полка с полковой артиллерией и ротами тяжелого вооружения в батальонах; артиллерийский полк девятибатарейного {33} состава; отдельный разведывательный батальон в составе: одной танковой роты, одного конно-пулеметного и двух кавалерийских эскадронов; полк снабжения; отдельный учебный батальон; отдельный саперный батальон; отдельный батальон связи и медицинский батальон.

Численность дивизии первоначально составляла около 10 тысяч человек. Впоследствии, независимо от штатной положенности, численность дивизии незаконно возросла до 20 тысяч.

Командир дивизии и командиры полков были назначены лично генералом Власовым. Офицерский состав прибывал, как из добровольческих русских частей, находившихся в немецкой армии, так и из скрытого офицерского резерва при Дабендорфской школе РОА. Комплектование солдатским и унтер-офицерским составом производилось также из расформировываемых для пополнения дивизии русских частей немецкой армии и из расформированной дивизии Каминского. (Антипартизанское иррегулярное соединение — РОНА — Русская Освободительная Народная Армия).

Значительно хуже обстояло дело с унтер-офицерским составом. Добровольческие батальоны, прибывающие для пополнения дивизии из немецких частей, были без унтер-офицеров, так как таковыми состояли немцы. Командование дивизии было вынуждено принять срочные меры для ускоренной подготовки унтер-офицеров в учебном батальоне, отобрав для этого кандидатов из лучших солдат.

Обозы частей дивизии состояли преимущественно из конного транспорта, пополнение же конским составом происходило очень плохо. Лошади прибывали в жалком состоянии — истощенные, больные и в недостаточном количестве. Для приведения лошадей в работоспособное состояние требовалось усиленное питание, а зачастую и лечение. Фуражное довольствие строго лимитировалось и выдавалось по очень ограниченным нормам. Снабжение дивизии вооружением, снаряжением, обмундированием, обозным имуществом и автотранспортом производилось {34} чрезвычайно медленно, с большим опозданием по сравнению с планом. Все это тормозило формирование и отражалось на обучении частей дивизии.

Особенно плохо было поставлено снабжение тяжелым вооружением — материальной частью артиллерии и минометов, которое поступало в течение почти трех месяцев, что затрудняло подготовку артиллеристов.

Отсутствие обмундирования и, главным образом, обуви, в первое время лишало возможности выводить части на обучение в полном составе, тем более, что зима была суровая, снежная. До января 1945 года солдаты донашивали старое, пришедшее в негодность обмундирование. Из-за отсутствия обуви до 15% личного состава не могло выходить из казарм, солдаты выводились на учения поочередно, а с разутыми занятия производились в помещениях. Только в январе полностью было получено новое обмундирование и стало возможным, с полным охватом всего личного состава, проводить систематически нормальную боевую подготовку частей дивизии.

В Первой дивизии не было ни одного солдата или офицера, которые прибыли бы непосредственно из лагеря военнопленных. Все были обученные, обстрелянные фронтовики с большим боевым опытом.

Со стороны личного состава дивизии было исключительно ревностное отношение к службе, к занятиям. Нередко можно было встретить на учениях в поле, в ненастную погоду солдат в рваном обмундировании, с обмотанными в тряпки ногами, добровольно вышедших на занятия, хотя и имевших право оставаться в казармах. Несмотря на все трудности и лишения — не было ни ропота, ни выражения недовольства. Все, от генерала до солдата, сознавали, что от степени боеспособности дивизии зависит ее сила и способность к защите своих интересов при любой ситуации. У всех была одна цель, одно стремление, одни враги и одна судьба. Общность эта сплотила личный состав дивизии, укрепляла его и придавала ему еще больше {35} силы в преодолении трудностей. Солдаты и офицеры дивизии понимали, что полученное оружие нужно было крепко держать в руках, что они с оружием в руках представляют собою ту силу, которая резко изменила положение как их самих, так и положение их соотечественников в нацистской Германии. Несмотря на вынужденный союз с гитлеровской Германией, нацисты все же оставались врагами, в чем они были виноваты сами.

Через два месяца, в январе 1945 года, в 60 километрах от места расположения Первой дивизии, в городе Хойберг начала формироваться Вторая русская дивизия под командованием бывшего советского полковника Зверева, также впоследствии произведенного в генерал-майоры. В то же время в Хойберг прибыл из Берлина генерал Власов со штабом Освободительной Армии.

Формирование Второй дивизии происходило с еще большими затруднениями. Она укомплектовывалась преимущественно из лагерей военнопленных. Но тем не менее сознание того, что по соседству существует другая русская дивизия, поднимало настроение и внушало еще большую уверенность в свои силы. В Мюнзингене находилась и офицерская школа РОА.

В феврале 1945 года формирование Первой дивизии было полностью закончено и немецкое командование решило в торжественной обстановке отметить формальное вступление генерала Власова в командование русскими войсками.

II

16 февраля 1945 года в Первую дивизию приехал генерал Власов с членами своего штаба и командующий восточными добровольческими войсками генерал от кавалерии Кестринг в сопровождении свиты немецких генералов и офицеров {36}.

Перед построенными для парада полками дивизии был объявлен приказ о передаче Первой дивизии в состав Вооруженных Сил Народов России и вступлении генерала Власова в командование «Армией».

Вступление генерала Власова к командованию Освободительной Армией, которой не существовало и которую нацистское правительство и не намеревалось создавать, было устроено исключительно в пропагандных целях. Тем не менее это событие воодушевило людей.

Генерал Кестринг поздравил офицеров и солдат Первой дивизии с началом создания Русской Освободительной Армии и выразил свою уверенность в том, что под командованием генерала Власова русские войска смогут вести освободительную борьбу под русским командованием для достижения своей цели.

Долго не смолкаемым «Ура!» ответили части дивизии на слова генерала Власова и в тот момент на трибуне и во всех гарнизонах частей дивизии взвились трехцветные бело-сине-красные русские национальные флаги, впервые без нацистского флага со свастикой.

Высок был подъем духа у солдат и офицеров в этот торжественный день... Парадным маршем прошли части дивизии мимо трибуны. Четкими шагами, с винтовками наперевес шли солдаты мимо генерала Власова, стоявшего на трибуне и принимавшего парад. На него смотрели эти русские солдаты, одетые в немецкую форму, смотрели с любовью и надеждой. Все они готовы были бы сложить свои головы в борьбе за великое дело освобождения России. Но одновременно с этим чувством не покидало их сомнение — не поздно ли?.. Так чувствовали, так думали...

В этот же день генерал Власов отдал приказ о снятии с мундиров и фуражек нацистских орлов со свастикой. После этого торжественного дня жизнь дивизии пошла обычным порядком. В частях продолжалась упорная боевая подготовка... К этому времени дивизия уже была полностью снабжена всем необходимым вооружением и боеприпасами {37}.

Солдаты и офицеры не обманывались в обстановке. Они сознавали ограниченные возможности и неясные перспективы. Люди реально смотрели на положение, в котором оказалась Германия, а вместе с ней и войска генерала Власова. Все понимали бесполезность своей борьбы с коммунистическим режимом в условиях уже почти пораженной Германии... Нужно было думать только о сохранении людей для будущего. Поражение Германии мало кого беспокоило. Все были полны надеждой, что со стороны Соединенных Штатов Америки будет понимание того, что заставило бывших подсоветских людей пойти на союз с нацистской Германией для своего освобождения от большевизма. Думали так, что если на первое время западными союзниками и не будет оказана поддержка Освободительному Движению, то, во всяком случае, сочувствие и право убежища на стороне свободного мира получит каждый участник Освободительного Движения. В этом последнем ни у кого не было ни малейшего сомнения. Поэтому люди были спокойны, никто не чувствовал за собой вины перед родиной и перед своим народом.

Отношение к западным союзникам со стороны власовских солдат и офицеров может быть охарактеризовано хотя бы таким случаем, имевшим место в Мюнзингене: в середине февраля вблизи района расположения Первой дивизии немецкой зенитной артиллерией был сбит американский самолет. Летчик — французский офицер, выбросился с парашютом и приземлился недалеко от одного из полков дивизии. Власовские солдаты нашли французского летчика, привезли к себе, скрыли от немцев и спрятали в казарме. Командование полка и дивизии знало об этом случае, но не подавало виду, что это им известно. Только через несколько дней, узнав о местонахождении французского летчика, немецкие власти потребовали его выдачи {39}.

III

Прошло еще две недели и второго марта немецкий офицер связи, полковник генерального штаба Герре вручил командиру дивизии генералу Буняченко приказ германского командования о подготовке дивизии к выступлению на фронт. (Местом назначения был указан район Штеттин в Померании. Одновременно был вручен план перевозки дивизии по железной дороге). Этим приказом роль генерала Власова как командующего совершенно игнорировалась. Нарушалось данное обещание о создании и использовании частей Русской Освободительной Армии только после ее формирования и в цельном составе.

В это время Вторая русская дивизия находилась еще в состоянии полной небоеспособности. Имелся только личный состав изнуренных в немецких лагерях солдат и офицеров, без оружия и, в большинстве своем, без обмундирования. Третья дивизия едва формировала свои штабы.

Генерал Буняченко был поражен полученным приказом, который был передан ему, обойдя генерала Власова. Выразив полковнику Герре свое недоумение по поводу полученного приказа, генерал Буняченко немедленно связался с Власовым, который был в это время в Хойберге в 60 километрах от Первой дивизии. Если раньше немецкое командование могло безответственно бросать русские части в бой но своему усмотрению, то теперь, когда дивизия была в руках русского командования, дело обстояло несколько иначе.

В тот же день генерал Буняченко вызвал к себе командиров полков и отдельных частей дивизии и объявил им полученный приказ. Он заявил при этом в самой резкой форме, что расценивает действия немецкого командования как обман и предательство, и что будет говорить с генералом Власовым. Командиры частей полностью разделяли мнение генерала Буняченко и на этом же совещании был намечен план особых мероприятий в дивизии на случай {40} возможного возникновения конфликта с немцами. Впервые возник вопрос о неподчинении, вплоть до вооруженного сопротивления.

Генерал Буняченко продолжал вести переговоры с полковником Герре, ожидая приезда генерала Власова. Части дивизии проводили подготовку, приводя себя в боевую готовность и принимая меры на случай необходимости оказать сопротивление силой. Для охраны штаба дивизии от полков был выделен сводный батальон автоматчиков с ручными пулеметами и противотанковым оружием, который в полном вооружении с боеприпасами демонстративно продефилировал мимо здания немецкого штаба связи. В гарнизонном театре, недалеко от штаба дивизии, батальону был дан «большой концерт», продолжавшийся в течение пяти часов, пока генерал Буняченко вел переговоры, выигрывая время до приказа генерала Власова.

В частях дивизии царило напряжение, все были готовы, если это потребуется, в любую минуту приступить к боевым действиям. Было организовано круговое сторожевое охранение и выслана разведка. В полках снаряжались обозы. Дивизия готовилась и к походу, и к обороне. Настроение солдат и офицеров было таким, что достаточно было одной команды, чтобы они в неудержимом стремлении ринулись в бой. Солдаты наперебой задавали своим офицерам волнующие их вопросы: «Где генерал Власов?», «Когда начнем действовать?», «Нельзя ли захватить немецкие склады оружия и вооружить Вторую дивизию?». Приходилось удерживать горячий воинственный бунтарский порыв бойцов, внушать необходимость сохранять хладнокровие и выдержанность. Нельзя было давать повода к возникновению конфликта с немцами, который неизбежно принял бы самые острые формы.

Переговоры генерала Буняченко с полковником Герре протекали в очень сдержанном тоне. Они оба, кажется, не доверяли друг другу, но оба пытались придавать переговорам корректную форму {41}.

Генерал Буняченко настаивал, чтобы приказ о выступлении дивизии на фронт был от генерала Власова. Он требовал, чтобы сам генерал Власов объяснил дивизии причину нарушения обещания по созданию и использованию Освободительной Армии. При этом генерал Буняченко подчеркивал свою уверенность в том, что командиры частей и все офицеры и солдаты дивизии воспримут приказ немецкого командования, отданный помимо генерала Власова, как незаконный и несоответствующий подчиненности Русской Освободительной Армии. Генерал Буняченко в категорической форме отказался подчиниться приказу немецкого командования. Он заявил со всей решительностью, что это означало бы его соучастие с немцами в обмане своей дивизии...

На следующее утро генерал Буняченко вновь собрал командиров полков. Было принято решение, что в случае, если германское командование попытается применить военную силу против дивизии, то дивизия немедленно снимается с места и форсированным маршем, если нужно, то и с боями, пойдет в горы, к швейцарской границе, расстояние до которой было всего несколько десятков километров. Укрывшись в горах, генерал Буняченко полагал связаться с войсками западных союзников. Допускался и такой оборот событий, что немецкое командование примет меры к разоружению дивизии или к изъятию ее командования. Такая попытка должна была бы послужить сигналом к началу боевых действий против немцев, с той же целью проникновения в горы...

Опасения того, что со стороны немцев могут быть применены репрессивные действия, были, может быть, даже преувеличенными, но, возникшие в воспаленных умах, порождали отчаянные планы сопротивления. Предпочитали скорее умереть с оружием в руках, сопротивляясь, чем разоруженными за проволокой нацистских лагерей или в застенках Гестапо...

Наконец, генерал Власов приехал в дивизию. Здесь он впервые узнал о полученном приказе на выступление дивизии {42} и обо всем происшедшем за последние двое суток. Переговоры с полковником Герре он отложил на следующий день.

При обсуждении создавшегося положения, узнав о намерениях дивизии, генерал Власов высказал генералу Буняченко свое несогласие действовать против немцев. Генерал Власов считал, что это повлечет за собой массовые репрессии по отношению к другим русским войсковым частям, а также и ко всем русским людям, находящимся в лагерях Германии.

Генерал Буняченко упорствовал и продолжал отстаивать свое решение. Развивая свои планы, он предлагал генералу Власову, на случай возникновения открытого конфликта, вооружить из немецких складов Вторую дивизию и офицерскую школу, которая также находилась в Мюнзингене. Это составило бы уже до 20 тысяч человек. Но к этой крайней мере генерал Буняченко предлагал обратиться только в том случае, если будет угрожать действительная опасность.

Генерал Власов считал возможным урегулировать вопрос мирным путем. На другой день, после переговоров с полковником Герре, генерал Власов выехал в ставку германского командования.

Дивизия оставалась в ожидании... Она была в полной боевой готовности...

Пятого марта генерал Власов вернулся в дивизию. В результате его переговоров были сделаны некоторые изменения. Дивизия все же должна была выступить, но не в район Штеттина, а в район Люббен, Франкфурт-на-Оде-ре, Коттбус, юго-восточнее Берлина. Туда, по заверению немецкого командования, несколько позже должны будут прибыть Вторая дивизия, казачьи соединения и некоторые другие русские войсковые части.

В ставке генерал Власов получил заверение, что в этом районе будут объединены все русские добровольческие части, и что после этого они будут введены в бой под командованием генерала Власова. Инцидент с генералом Буняченко немцами {43} был оставлен без последствий, как бы незамеченным. Упорство и отчаянная решительность Буняченко, готовность дивизии к сопротивлению, — вероятно были благоразумно учтены. Немецкое командование не хотело отягощать обстановку беспорядками в тылу.

План перевозки дивизии по железной дороге вызвал категорическое возражение генерала Буняченко. Этот план, составленный в немецком штабе, представлял собою чрезвычайно любопытный документ. На нем следует остановиться. Переброска дивизии по железной дороге была намечена отдельными эшелонами и таким образом, что все части дивизии во время перевозки нарушали цельность своей организации и выходили из подчинения своих командиров. Так, например, штаб дивизии, штабы всех полков и других частей, а также штабы всех батальонов полков должны были следовать вместе в одном железнодорожном эшелоне. Остальные железнодорожные эшелоны были составлены так, что в них должны были перевозиться подразделения частей дивизии не в соответствии с их организацией — по полкам и батальонам, а по родам оружия. Это означало, что стрелковые подразделения всех полков дивизии должны были смешанно перевозиться в одном, двух эшелонах, артиллерийские подразделения всех полков дивизии в особых эшелонах; дивизионные и полковые подразделения связи и саперные подразделения все вместе, в особых эшелонах; тылы и части снабжения также в особых эшелонах и т.д.

Этим самым нарушалась организационная структура дивизии, управление частями и подразделениями. Части и подразделения, вышедшие на время следования из подчиненности своих командиров, были бы дезорганизованы, а между эшелонами нарушилась бы всякая связь. В этих условиях не было боеготовности и разоружить дивизию не представляло никакого труда.

Генерал Власов, не успевший раньше ознакомиться с этим планом, поддерживал возражения генерала Буняченко. Немецкое командование очень быстро изменило приказ {44}. Дивизия из Мюнзингена до Нюренберга должна была следовать походным маршем, но с тем, чтобы по прибытии в Нюренберг, погрузилась бы в железнодорожные эшелоны для дальнейшей перевозки в район Франкфурта-на-Одере.

Уступки, на которые Германское командование согласилось по настоянию генерала Власова, дали возможность дивизии сохранить свою боевую способность, а может быть, и свое существование...

Седьмого марта генерал Власов отдал приказ о выступлении дивизии походным порядком в направлении из Нюренберга. Выступление было назначено в ночь с 8-го на 9-е марта 1945 года {45}.