3. КОНР

     Документация о дискуссиях в КОНР и деятельности его различных секций и подкомиссий для потомства не сохранилась. Поспешность, с которой русские старались привести организацию в состояние действия, беспорядок, царивший в последние месяцы войны, бомбардировки союзников, – всё это не способствовало сохранности документов; протоколы же заседаний КОНР (224) и списки лиц, участвовавших в них, были намеренно уничтожены власовской канцелярией (225) перед эвакуацией КОНР из Берлина, чтобы эта информация не попала в советские руки.
     КОНР должен был представлять различные слои советского общества и национальности СССР. Из тридцати семи действительных членов, подписавших манифест (226), тринадцать человек были членами Красной армии, девять советскими университетскими преподавателями, семеро {93} представляли старую эмиграцию, была одна крестьянка; среди остальных членов было двое заводских рабочих. По линии представительства национальностей СССР в КОНР, кроме русских, входили украинцы, калмыки, белорусы, казаки и представители народностей Кавказа и Туркестана. После пражского съезда КОНР разросся до 102 членов (227), но полного списка имён не сохранилось. Хотя назначение в члены КОНР теоретически было чисто внутренним делом «вдасовской акции», фактически необходимо было получить согласие немецких властей. Предполагалось, что полный состав Комитета будет встречаться ежемесячно для утверждения различных решений, принятых его подкомиссиями. После первоначальной встречи в Праге и подобной же церемонии обнародования манифеста в Берлине 18 ноября (228), второе заседание КОНР состоялось 17 декабря 1944 г. (229), а третье и последнее имело место 27 февраля 1945 г. в «Ричмонд Отель» в Карповых Варах в Чехословакии, после эвакуации КОНР из Берлина. В марте и апреле полный состав КОНР не заседал, состоялось только собрание президиума230, на котором обсуждались, главным образом, трудности вооружения и расположения частей КОНР.
     Был образован ряд отделов (231): отдел Вооружённых сил, который возглавлял сам Власов, с генералом Трухиным в должности начальника штаба; организационными вопросами занимался генерал Малышкин, у которого секретарем был старый эмигрант из Риги Д.А.Левицкий; гражданское управление (главным образом проблемы, связанные с остарбайтерами) возглавлял генерал Закутный, у которого секретарствовал старый эмигрант Ю.К.Мейер. Управление пропаганды возглавлял генерал Жиленков, а управление безопасности полковник Тензоров. Из остальных отделов финансовый {94} возглавлялся С.Андреевым, научным советом руководил профессор Москвитинов, Красным Крестом профессор Ф.П.Богатырчук. Из-за осложнений в международном плане (232), поскольку уже существовал советский Красный Крест, было изобретено новое наименование: «Народная помощь». Этот отдел играл роль социальной службы; он собирал пожертвования и распределял их между нуждающимися; руководил этой деятельностью Г.А.Алексеев. Газета КОНР «Воля Народа» выходила под редакцией старого эмигранта А.С.Казанцева (233), хотя окончательная ответственность лежала на Жиленкове. Управление казачьих войск возглавлял генерал Татаркин; иностранным отделом заведовал Ю.С.Жеребков. Был также образован юридический отдел, начальником которого был профессор И.Д.Гримм. Была организована и молодёжная секция, которая по окончании войны стала основой послевоенных эмигрантских власовских организаций. Некоторые из отделов, например, культурный отдел, существовали лишь номинально, чем и объясняются незначительные расхождения в мемуарной литературе. Другие же отделы и существовали и были активными ещё до съезда в Праге. Так, ещё до официального образования КОНР, члены Русского Освободительного Движения старались улучшить положение остарбайтеров. Они добивались, чтобы обращение с остарбайтерами было таким же, как и с остальными группами рабочих (234) и чтобы они не были обязаны носить знак «ост», который отличал их от остальных национальностей. Отдел по Гражданским делам разбирал жалобы на обращение с остарбайтерами и вел переговоры по улучшению их жизненных условий. В конце концов, 26 января 1945 г. Гиммлер издал приказ о том, что остарбайтеры не подлежат телесному наказанию. Повязка «ост», однако, снята не была, и в воинские части КОНР продолжали поступать жалобы на жестокое {95} обращение, которому рабочие подвергались со стороны немцев.
     Несомненного успеха добился финансовый отдел: 18 января 1945 г. правительство Третьего Рейха заключило кредитное соглашение с КОНР (235). В силу этого соглашения, правительство Третьего Рейха предоставляло КОНР необозначенную сумму для использования в борьбе против большевизма, которая подлежала возвращению германскому правительству, когда Комитет будет в состоянии это сделать. Это кредитное соглашение использовалось многими защитниками РОД как доказательство (236), что КОНР расценивался на равных началах с немецкими войсками и что они союзники, а не наёмники.
     В период между началом декабря 1944 г. и мартом 1945 г. в целях создания объединённого антисталинского фронта была сделана попытка завязать переговоры между генералом Власовым и генералом П.Н.Красновым, который в 1918 г. был атаманом войска Донского и продолжал быть видным казачьим лидером в Германии. Но мировоззренческая разница между двумя генералами была слишком велика, чтобы можно было выработать общую платформу (237). Создание военных частей КОНР затруднялось недостатком ресурсов, в особенности военного снабжения, а также тормозилось немецкими официальными кругами. Во всяком случае, время было упущено: будь то для возрождения немецкой военной удачи или для образования эффективного русского политического центра. Более того, поскольку попутный ветер побед был теперь на стороне Красной армии, а не Вермахта, то победители автоматически приобретали пропагандное и нравственное превосходство в той же мере, в какой побеждаемые это превосходство утрачивали.
     И в немецких и в русских кругах велись обсуждения наилучшего образа действий. Что сделать, чтобы {96} сохранить русские военные соединения и использовать их для эффективного противостояния Красной армии? Как им связаться с союзниками, объяснить своё отношение как к Третьему Рейху, так и к Сталину, и как предотвратить их репатриацию в Советский Союз? Было предложено несколько решений, и ряд лиц пытались разными способами добиться удовлетворительного разрешения этих проблем.
     Насчёт использования русских частей существовало несколько проектов. Проект фортификации какого-либо района в Центральной Европе был первоначально выдвинут целым рядом немцев, включая генерала Ашенбреннера, Эриха Двингера и Теодора Оберлендера (238). Они надеялись объединить части КОНР с казачьими дивизиями и предполагали, что фельдмаршал Шёрнер также примет участие в этом проекте, хотя, когда его стали просить об этом, он отказался. Все военные формирования вместе взятые образовали бы «Свободное европейское движение сопротивления» и боролись бы против Красной армии, пока не подоспеют наступающие американские войска. Был образован немецко-русский штаб, в котором участвовали генерал Ашенбреннер и глава власовских военно-воздушных сил полковник Мальцев, но падение Третьего Рейха и окончание военных действий наступили скорее, чем они ожидали. Кроме того, военные части, которые должны были образовать эти силы сопротивления, были разбросаны далеко друг от друга. Когда 1-ая власовская дивизия подходила к Чехословакии, 2-ая всё ещё была неукомплектована. Казачьи части находились в Австрии и Италии, 1-ая украинская дивизия в Южной Германии, а 2-ая украинская дивизия воевала против Красной армии в Саксонии.
     Тем временем у СС был свой план использования Русских частей. В начале апреля 1945 г. был Проект {97} эвакуировать КОНР из Карповых Вар в Фюссен, на немецко-австрийской границе как часть плана сосредоточения всех политических организаций и военных подразделений в Альпах. 14 апреля 1945 г. начальник личной канцелярии Власова полковник Кромиади (239) был выслан вперёд, чтобы найти квартиры в Фюссене. Поезд, которым ехал Кромиади, подвергся по дороге американской бомбёжке во время налёта на Пильзен, Кромиади был тяжело ранен, и все документы, которые он вёз из секретариата, погибли. 19 и 20 апреля сотрудники КОНР были эвакуированы из Карповых Вар в Фюссен, хотя квартир для размещения всех не хватало. Д-р Крёгер отправился в Тироль, чтобы разузнать о строительстве секретных укреплений в Альпах (240) и о возможности сосредоточить там русские военные части. Кромиади не был доволен этим планом; он хотел, чтобы начались переговоры с американцами (241) и чтобы Власов скрылся в Альпах, пока не спадёт первая волна репрессий против немцев. Однако из-за ранения Кромиади и стремительного хода войны ни один из этих проектов не был реализован. Целый ряд лиц понимал, что положение стало критическим, что нужно войти в связь с союзниками и объяснить им позиции русских антисталинистов для того, чтобы предотвратить их репатриацию в СССР. Было испробовано несколько способов, но опять-таки было уже поздно. Генерал Жиленков, официально заведовавший пропагандой КОНР и возглавлявший отдел иностранных сношений, не сделал ничего эффективного, повидимому, очень слабо понимая механику западного мира, и, подобно многим членам Русского Освободительного Движения, был склонен думать, что союзники, без каких-либо дополнительных пояснений, сами поймут положение власовцев. Старый эмигрант Юрий Сергеевич Жеребков, которого немцы назначили ответственным за русскую эмиграцию в Париже, очень критически относился к позиции, занятой Жиленковым (242). Жеребков поддерживал Власова, в котором он видел русского патриота и антикоммуниста. По собственной инициативе Жеребков давал положительную информацию о Власове на страницах «Парижского вестника». В июле 1943 г. он организовал приезд в Париж генерала Малышкина и его выступление в зале Ваграм для объяснения русской эмиграции в Париже генезиса и целей Русского Освободительного Движения. Жеребков считал, что необходимо войти в сношения с союзниками, и хотел, чтобы позиция Освободительного Движения получила возможно более широкую огласку. С этой целью он надеялся опубликовать информацию о Русском Освободительном Движении в газетах нейтральных стран, используя свои контакты среди первой эмиграции для того, чтобы получить доступ в эти газеты. В частности. Жеребков хотел написать серию статей для «Нойе Цюрхер цайтунг», но по швейцарской конституции и в силу нейтралитета Швейцарии публикация статей такого характера оказалась невозможной.
     При образовании КОНР Жеребков стал одним из его членов. Вскоре после официальной церемонии в Праге Жеребков сделал Власову представление о необходимости войти в контакт с союзниками и предать широкой гласности обстоятельства возникновения и позиции Русского Освободительного Движения. Власов, видимо, находил это несущественным, т. к. и он тоже недопонимал роль общественного мнения на Западе и был уверен, что политические деятели и так знают о Русском Освободительном Движении и поддержат это Движение в его борьбе против Сталина. В январе 1945 г., с согласия Власова, Жеребков начал все же переговоры с д-ром {99} Крёгером и немецким Министерством иностранных дел, чтобы получить разрешение связаться с Международным Комитетом Красного Креста (243); Жеребков хотел добиться заступничества Красного Креста за тех русских, которые служили в Вермахте и теперь попали в руки союзников; полагали, что Красный Крест может предотвратить репатриацию в СССР. Была также надежда, что Жеребкову разрешат поехать в Женеву, чтобы лично представить ходатайство о русских частях и одновременно войти в сношение с британским и американским посольствами в Швейцарии. 26 февраля 1945 г. Жеребков написал д-ру Лениху, представителю Красного Креста в Берлине. Жеребкову сообщили, что Международный Красный Крест согласился бы оказать помощь русским, взятым в плен в составе немецких военных подразделений, но ввиду их особого статуса и аномалии положения КОНР (его союзничества с Германией) Красному Кресту легче сделать что-либо для русских, если Власов сделает что-то для Красного Креста. Красный Крест был обеспокоен, чтобы, сознавая неминуемость поражения, СС не уничтожили в последний момент всех заключённых в концентрационных лагерях. Красный Крест надеялся, что ходатайство Власова перед СС может предотвратить такой исход. Жеребков обещал, что Власов и КОНР сделают всё для них возможное. Затем Жеребков отправился в Прагу.
     Предполагалось, что Власову разрешат обратиться по радио из Праги к первой конференции Организации Объединенных Наций в СанФранциско (244). Казалось, что это прекрасная возможность объяснить союзникам положение КОНР. Выступление должно было передаваться по радио 19 апреля 1945 г., но Франк, хотя и был протектором Богемии и Моравии, сказал, что не хочет брать на себя ответственность за такое выступление, поскольку это политическая акция; он не смог снестись со своим {100} начальством в Берлине, чтобы получить на это санкцию.
     27 апреля Жеребков виделся с Власовым в последний раз, и сказал, что поскольку вряд ли Швейцария впустит его, Власову следует улететь в Испанию и там продолжать свою деятельность на пользу Освободительного Движения. Власов отказался, говоря, что он должен разделить участь своих солдат, но дал Жеребкову неограниченные полномочия для проведения переговоров со швейцарскими властями и с союзниками. Это разрешение не помогло, ибо, когда Жеребков прибыл 30 апреля на швейцарскую границу, ему не дали разрешения на въезд. Трижды Жеребков пытался перейти границу нелегально и на третий раз преуспел, но его выслали из Швейцарии несколько часов спустя; поэтому прямые переговоры с Красным Крестом на личном уровне так и не состоялись. Через шведского военного атташе в Берлине, полковника фон Даненфельда, Жеребков пытался снестись с Густавом Нобелем, но так же безуспешно.
     Ещё один русский из первой эмиграции Б.В.Прянишников, работавший в качестве консультанта в Отделе по гражданским делам, надеялся, что можно будет снестись с союзниками через поляков, но и эта надежда не сбылась (245). Прибалтийский немец русской культуры и друг Штрик-Штрикфельдта С.Б.Фрёлих, состоявший офицером связи при КОНР, встречался с генералом Клецандой (246), чтобы обсудить проект объединения всех русских частей в Центральной Европе в районе Чехословакии. Клецанда, чех и ветеран гражданской войны в России, был хорошо известной личностью и в чехословацких военных кругах и за границей. Его мнение о военных частях КОНР и о вероятном развитии событий было реалистичным. По его словам чехи ждали, что их освободит {101} Красная армия; поэтому они навряд ли долго станут поддерживать части КОНР. И он считал, что окажи он поддержку КОНР, его пример не принесёт большой пользы: люди просто сочтут, что он сошел с ума или продался немцам. Он полагал nакже, что только американцы могли бы спасти части КОНР, хотя и тут у него были сомнения, т. к. он учитывал свой опыт переговоров с Западом, когда Гитлер вторгся в Чехословакию.
Тогда в 1938 г. Клецанда настаивал, что оккупированная Чехословакия должна получить поддержку и что следует не допустить истребления 20.000 офицеров. Но западные державы не верили в неизбежность военного конфликта и не интересовались судьбой чешского офицерства. И Клецанда проницательно полагал, что такие же недальновидные соображения одержат верх и при попытках КОНР убедить западных союзников.
     Пока шли попытки найти наилучшее применение частям КОНР и переговоры о том, как уберечь их по окончании военных действий от репатриации, время было упущено окончательно.
     Обсуждавшиеся проекты были один утопичнее другого: например, идея немецкого генерала авиации Ашенбреннера отвоевать какой-то район в Центральной Европе и образовать Европейское Освободительное Движение. Ещё более гипотетическим был план объединиться с частями генерала Драже Михайловича (247) и с казачьей дивизией генерала фон Паннвица и отойти в неприступные горные местности Югославии. Кроме опасения репрессий и репатриации, существовало ещё и мнение, что части КОНР должны соединиться с союзниками. Бытовало также широко распространённое (хотя и необоснованное) убеждение, что союзники (248), несмотря на свой альянс с СССР, одобрительно отнесутся к Русскому Освободительному Движению из-за его оппозиции режиму угнетения {102} в Советском Союзе и после поражения нацистской Германии выступят на борьбу с тоталитаризмом (249).
     Разные свидетели по-разному освещают ту или иную сторону событий (250). Русские считали, что немецкие власти вновь нарушили данные им обещания (251), и хотели действовать в качестве объединённой силы под командованием Власова, а не как «пушечное мясо» в проигранной нацистами войне. Немецкое толкование событий отвергает обвинение, что даже в этот последний момент нацисты старались как-то обмануть своих русских союзников. Немецкие офицеры, имевшие отношение к Первой дивизии, утверждают, что с одобрения Гиммлера, который был теперь главнокомандующим группы армий Вайксель (Висла), все препятствия на пути к созданию подлинно боевой мощи Первой дивизии были преодолены. Полковник Герре из генерального штаба как будто особенно хотел (252), чтобы Первая дивизия использовалась в боевых действиях и, таким образом, её боеспособность была бы импульсом для формирования новых русских частей. Однако его приказ в марте 1945 г. (253), которым дивизия включалась в гиммлеровскую группу армий и направлялась в Штеттин, стал первым звеном в цепи разногласий между немецкими и русскими командирами по поводу использования Первой дивизии.
     Первая дивизия (600-я «Панцер Гренадир Дивизион») начала формироваться в Мюнзингене в ноябре 1944 года. Командиром её был генерал-майор Сергей Кузьмич Буняченко, и состояла она из русских частей, первоначально служивших в Вермахте. Её также пополнили бойцы из бригады Каминского. После расстрела Каминского (254) часть бойцов бригады была использована при подавлении Варшавского восстания, другие же (по-видимому, не те, которые использовались СС) были назначены к Власову. Эти бойцы были недисциплинированны, боевой {103} дух их был низок. При подготовке этих людей, пытаясь сделать их частью эффективной и сплочённой боевой силы, командиры встречались с трудностями.
     Первоначально Первая дивизия состояла из 10.000 человек, но позже это число возросло до 20.000. 16 февраля 1945 г. состоялся парад дивизии255, который принимали Власов и генерал Кёстринг, назначенный в 1943 г. преемником главнокомандующего Осттруппен генерала Гельмиха. 1 января 1944 г. пост этот был переименован в «генерала добровольческих подразделений». Через две недели из генерального штаба поступил приказ о переводе Первой дивизии на север в Померанию. Дивизия должна была переправляться по железной дороге. Буняченко был оскорблён приказом, который, по его мнению, нарушал данное русским обещание, что они будут действовать как единая воинская часть под командованием генерала Власова. Русские также считали, что немецкие власти игнорируют позицию Власова как независимого командующего соединениями КОНР (256). Буняченко немедленно снёсся с Власовым, который находился со Второй дивизией (650-я Дивизия) в Хойберге, в 60 километрах к юго-западу. Одновременно Буняченко вёл переговоры с полковником Герре, убеждая его, что все приказы должны поступать через Власова. Когда Власов, наконец, прибыл, выяснилось, что он ничего не знал о приказе вообще. Тем не менее, Власов не поддержал плана Буняченко, который намеревался просто игнорировать немецкие приказы и двигаться со своей дивизией, как можно скорее, к горной местности у границы Швейцарии; Буняченко мог там попытаться войти в связь с союзничками. Власов отправился к немцам и дня через два вернулся с исправленным приказом. Дивизия должна была направляться в район Котбуса, к югу от Берлина (257). Дивизия не будет грузиться в поезд немедленно, {104} поскольку железная дорога подвергалась бомбардировкам, но отправится маршем до Нюрнберга и там погрузится в поезда. Во время марша до Нюрнберга к дивизии присоединились бежавшие русские военнопленные, беглые остарбайтеры и даже русские добровольцы из частей Вермахта, расположенных вблизи от пути, которым следовала дивизия. Количество их было настолько велико, что их сформировали в резервный отряд в 5000 бойцов, который немецкие власти готовы были снабжать провизией, хотя и не могли обеспечить оружием. 26 марта дивизия достигла места назначения и 27-го получила приказ войти составной частью в соединение генерала Буссе 9-ой армией (258). Воины тревожились о положении самого Власова, о его связи с командованием 9-ой армии, а также о том, где находились остальные русские части. Им было сказано, что Власов остается командующим, а другие русские части (Вторая дивизия КОНР, резервная бригада, лётная часть, офицерская школа под командованием генерала Меандрова и казачьи соединения) находятся в процессе формирования и составят единое воинское соединение под командованием Власова.
     6 апреля 1945 г. дивизии было приказано ликвидировать советское предмостное укрепление на Одере, чего не смогли осуществить немецкие войска.
     Буняченко вновь оспорил это распоряжение, повторив, что будет принимать приказы только от генерала Власова. Власов прибыл на следующий день в сопровождении немецких офицеров, и было впечатление, что сам он узнал о приказе лишь накануне. Однако он подтвердил, что дивизия примет участие в предполагавшейся атаке. Повидимому, Гиммлер настаивал, чтобы дивизия участвовала в этой операции в качестве предварительного условия для создания новых воинских частей. Власов приказал своим командирам, чтобы они вели атаку, {105} невзирая на отсутствие шансов на успех, а затем беседовал с Буняченко наедине. Подробности их разговора не известны, предположительно Власов сказал, чтобы после отражения атаки Буняченко отступил с фронта, направлялся к югу и заявил немецкому командованию, что ничего не будет предпринимать без приказа Власова. Затем Власов уехал.
     13 апреля Буняченко пошёл в наступление, но тяжёлый пулемётный огонь с флангов не позволил продолжать его. Немецкое командование не давало разрешения на отступление и только повторяло, что позиции должны быть удержаны. Тем не менее, Буняченко созвал своих командиров и приказал отступать. Немцам же заявил, что приказы немецкого командования противоречат приказам Власова, а также идут вразрез с целями Первой дивизии (259). В конечном итоге Буняченко передали, что он и Власов будут расстреляны за неповиновение. Это только укрепило недоверие русских к мотивировкам немецкого командования (260).
     На следующий день дивизии отказали в снабжении продовольствием. Тогда русские приняли решение о дальнейших действиях. Они предупредили немецкое командование, что если Власов не прибудет в течение трёх дней, дивизия выступит на юг для встречи с другими русскими частями, а если против нкх будет применена сила, они ответят тем же. Буняченко предложили обсудить этот ультиматум с генералом Буссе, но он не собирался изменять своих намерений и 15 апреля, когда Власов не прибыл, дивизия двинулась на юг. Когда она достигла Клеттвица, прибыли немецкие офицеры с приказом дивизии отправляться на фронт. Буняченко отказался на том основании, что приказы он получает только от Власова. Когда ему сказали, что Власов занят важными делами в связи с Русским Освободительным Движением, Буняченко выразил недоверие {106} и сказал, что это просто очередная уловка для обмана русских (261). Дивизия продолжала свой марш к югу, и около Зенфтенберга к ней присоединился бывший на фронте отдельный добровольческий отряд под командованием полковника Сахарова.
     Первая дивизия, насчитывавшая теперь более 20.000 человек, достигла Дрездена и поступила под командование фельдмаршала Шёрнера группы армий «Центр». Буняченко был приглашён встретиться с Шёрнером. Не доверяя немцам, Буняченко от личной встречи уклонился и переговоры с Шёрнером велись через посредников. Затем дивизия двинулась к Эльбе, но, несмотря на неподчинение её командиров немцам, никаких мер против неё не было принято даже в тех районах, где можно было легко устроить нападение или засаду. Шёрнер позже объяснял, что у немецкой армии были трудности в связи с положением на фронте и им некогда было тратить время на расправу с непокорной русской дивизией. Кроме того, в случае нападения на Первую дивизию они опасались ответных действий со стороны русских частей Вермахта и, наконец, немцы не хотели, чтобы до Верховного командования дошли слухи о столкновениях такого рода, ибо до сих пор Шёрнер не информировал командование Вермахта о трудностях немецких командиров с Первой дивизией (262).
     Вопреки немецкому приказу дивизия переправилась через Эльбу; для этого она прибегла к хитрости – послала вперёд санитарные машины, и когда узкий проход на мосту был очищен от мин, за ними проследовал остальной воинский состав, обойдя, таким образом, немецкие преграды. Буняченко отклонил повторное приглашение встретиться с Шёрнером под вымышленным предлогом, будто он пострадал в автомобильной аварии. Было также опасение, что на дивизию КОНР может {107} совершить нападение дивизия СС; поэтому дивизия КОНР ушла из этого района. 26 апреля начальник штаба группы армий Шёрнера появился снова, на этот раз с требованием, чтобы дивизия отправлялась на фронт. Поскольку запасы продовольствия были очень скудными, Буняченко нехотя согласился участвовать в боевых действиях против советских войск в районе Брно. Получив необходимые припасы, Буняченко созвал своих командиров для разработки дальнейшего плана действий. И опять они решили, что в интересах дивизии и всей идеи РОД имеющиеся силы следует сохранить, а не давать разбить попусту. Командиры решили не подчиняться немецкому приказу. 27 апреля дивизия двинулась по направлению к Чехословакии. Немецкий офицер связи майор Швеннингер пришёл в ужас и, снесясь со своим высшим начальством, передал Буняченко, что если дивизия не подчинится приказу, Шёрнер пошлёт на неё танковые части. Дивизия просто продолжала двигаться вперед, сохраняя боевое построение на случай атаки. Письмо от генерала Лшенбреннера также не возымело действия.
     Шёрнер и Власов прибыли в Чехословакию для встречи с Буняченко. Встреча была краткой, Власов держался несколько неестественно и осуждал неподчинение командиров немецким приказам. Позже, отделавшись от немецкой свиты, Власов пояснил, что он не критикует действий дивизии, но поставлен в такое положение, что должен делать вид, будто разделяет немецкую точку зрения; он боялся, что если немцы поймут, что не могут больше полагаться на его влияние, то предпримут репрессии против русских частей в составе Вермахта (264). Это замечание снова показывает, сколь сильно было недоверие русских к немецким властям. В интимной беседе Власов выразил полное удовлетворение тем, что Буняченко действует самостоятельно, но сказал, что сам он {108} не останется с ними, ибо озабочен другими русскими соединениями, которые организованы гораздо хуже, чем Первая дивизия (265).
     На чешской территории немецкие командиры были достаточно встревожены создавшимся положением, но чешское население приветствовало русскую дивизию за её неподчинение немцам. Разные чешские партизанские отряды обращались в дивизию за снабжением; партизаны были не только готовы сотрудничать с Власовым, но как будто даже предлагали ему возглавить все национальные в противоположность коммунистическим партизанские отряды в Чехословакии (266). Это бурное дружелюбие, основанное на общей ненависти к немецким угнетателям, быстро остыло, когда стало ясно, что политически больше невыгодно и опасно поддерживать власовцев (267).
     Ненависть к немцам повела к ряду столкновений между частями КОНР и немецкими солдатами ещё до того, что Фишер называет «уникальным и в высшей степени драматическим эпизодом всей истории антисоветской оппозиции военного времени» (268). 2 мая Первая дивизия остановилась в 50 километрах к юго-западу от Праги, куда прибыла делегация офицеров чехословацкой армии из чешской столицы. Они представились как штаб Пражского восстания и прибыли просить о поддержке (269). Сначала Буняченко не хотел быть вовлечённым в чешские дела и не дал окончательного ответа. Однако как среди офицеров, так и среди рядовых, антинемецкие настроения были очень сильны, и это в сочетании с дружественным приёмом чешского населения делало вероятным, что если Буняченко откажется, то многие воины дивизии в индивидуальном порядке стихийно включатся в восстание против немцев. Поэтому, чтобы не потерять контроль над своими частями и предотвратить распад {109} дивизии, Буняченко решил оказать поддержку пражским повстанцам. 5 мая восстание уже развернулось, и повстанцы обратились по радио с призывом о помощи. Решение выступить против немцев в Праге было также отчасти продиктовано желанием власовцев показать союзникам, что они не являются наемниками нацистов, но противниками нацизма. Вечером 5 мая дивизия достигла пригородов Праги и 6 мая приняла участие в нападении на немецкие части, в том числе на дивизию СС, которая была выслана для подавления восстания (271).
     Однако чаяниям русских не суждено было сбыться. После полудня 6 мая полковник Архипов, возглавлявший Первый полк, был вызван на совещание. Там он встретился с американским капитаном, который командовал бронированной колонной разведки, высланной вперёд для выяснения, что происходит в Праге (272). Американцы хотели знать, нуждается ли население в помощи. Эйзенхауэр уже провёл переговоры с советским генералом Антоновым, и было достигнуто соглашение о демаркационных линиях, но всё ещё оставался открытым вопрос о возможном занятии города американскими войсками до того, как он будет передан в советские руки. Первая дивизия КОНР, естественно, ничего не знала об этих соглашениях и переговорах. Так или иначе, Архипов был вызван вместе с другими лидерами пражских повстанцев для выяснения положения. Американцы были озадачены немецким обмундированием Первой дивизии, а затем спросили, нуждаются ли повстанцы в помощи или же справятся сами?
     Американский капитан объяснил, что его бронированная колонна не является передовым отрядом подступающей американской армии, и что эта часть не собирается вступать в Прагу; он только выслан вперёд узнать, могут ли повстанцы удержать город сами, пока он не будет передан {110} союзнику США Советскому Союзу. Архипов тогда понял, что один из главных мотивов участия дивизии в восстании, а именно – войти в связь с американскими войсками – оказался иллюзорным, и сказал капитану, что если с чисто военной точки зрения дивизия КОНР может удержать город, с политической точки зрения это было бы нецелесообразным (иными словами, американцам следовало вступить в Прагу). Понял ли ситуацию американский капитан не ясно, но после совещания Архипов сказал повстанцам, что дивизии придётся оставить город, поскольку вскоре его займут советские войска. Вечером он доложил Буняченко и Власову о том, что произошло. В тот же день представители соединений КОНР встретились с представителями
новообразованного Чешского правительства, которые заявили, что они не просили власовцев о помощи и не сочувствуют делу КОНР (273). В ответ на возмущение офицеров КОНР они сказали, что повстанцы, обратившиеся к русским за помощью, не были представителями ни чешского народа, ни правительства, что две трети правительства коммунисты, и они советуют дивизии КОНР сдаться наступающей советской армии.
     7 мая дивизия оставила Прагу и направилась маршем к югу, чтобы войти в контакт с американцами и попасть в американскую оккупационную зону. По дороге выяснилось, что генерал-майор Трухин (274), генерал-майор Боярский, генерал-майор Шаповалов и генерал Благовещенский захвачены чешскими красными партизанами. Боярский был расстрелян, Шаповалов повешен, а Трухин и Благовещенский переданы Красной армии.
     Еще 5 мая Трухин снёсся с американцами, и ему было приказано, чтобы Вторая дивизия сдалась в течение 36 часов (275). Когда Шаповалов прибыл с приказом Власова направляться в Чехословакию (Вторая дивизия была {111} расположена в Австрии), Трухин послал Боярского к Власову убедить его сдать также и Первую дивизию. Когда Боярский не вернулся, Трухин отправился вместе с Шаповаловым, и они были захвачены, так же как и Благовещенский, который попытался соединиться со своими соратниками. Вечером 9 мая, всё ещё на чешской территории, Первая дивизия встретилась с танковым соединением 3-ей американской армии. 10 мая начались переговоры, и 11 мая дивизия была обезоружена и находилась в районе Шлюссельбурга, куда также прибыл и Власов. Советская 162-ая дивизия была расположена неподалеку от дивизии КОНР. Буняченко добивался разрешения перейти в американскую зону немедленно, но не преуспел в своей просьбе. В то же время советские засылали своих агентов в дивизию КОНР подбивать дезертировать обратно в Красную армию. Было опасение, что советская дивизия продолжит наступление прежде, чем американцы разрешат дивизии КОНР перейти в их зону. Какое-то время было выиграно, когда командир 2-го полка полковник Артемьев случайно встретился с советскими офицерами и сделал вид, что выслан на переговоры об условиях сдачи дивизии КОНР. Было договорено, что 12 мая в полдень дивизия КОНР перейдет на советскую сторону. Таким образом, было выиграно некоторое время (276).
     12 мая в 10 часов утра Буняченко со своим начальником штаба подполковником Николаевым отправились в замок Шлюссельбурга в американский генеральный штаб, где им сообщили, что хотя американский командующий относится сочувственно к положению Власова и его солдат, он вынужден запретить им переход американской демаркационной линии. К этому было добавлено  сообщение, что американцы должны покинуть Шлиссельбург, и город будет передан их советскому союзнику (277) {112}
     Это известие было смертельным ударом для Дивизии. Людям был отдан приказ разойтись и пробиваться самостоятельно. Стеенберг считает, что примерно половина дивизии (10000 человек) либо сразу же попала в руки Красной армии, либо была поймана чешскими партизанами и передана Красной армии, а другая половина пробилась к американцам, но многие из них впоследствии были репатриированы (278). Буняченко просил разрешения присоединиться к Власову в Шлюссельбургском замке и попал к советским вместе с Власовым.
     О поимке Власова существует четыре официальных версии, записанные его сподвижниками (279), которые несколько расходятся в деталях: в числе автомашин в колонне, в лицах, находившихся при Власове. Определённо, во всяком случае, то, что колонна покинула замок Шлюссельбурга после полудня в надежде перейти в американскую зону. По пути она встретилась с советской колонной, Власов был опознан и захвачен. Согласно советской версии (280), Власова обнаружили завёрнутым в ковер на полу джипа. Это представляется неправдоподобным по двум причинам: во-первых, на полу джипа слишком мало места для человека такого сложения, каким был Власов; а во-вторых, навряд ли Власов, уже отвергший столько уговоров бежать и уйти в подполье, стал бы вдруг прятаться в последнюю минуту.
     О нём ничего больше не было известно до 2 августа 1946 г., когда «Известия» (281) сообщили, что Власов и одиннадцать других лиц, обвинённых в измене, предстали перед Военным трибуналом Верховного суда СССР. Они были признаны виновными в том, что были агентами немецкой разведки, выполняли шпионские задания и осуществляли террористическую деятельность против СССР. Всех их приговорили к смертной казни. {113}
     Судьба остальных соединений КОНР была не лучше. Вторая дивизия, теперь под командованием генерала Меандрова (Трухин, повторяем, был захвачен чешскими партизанами), сдалась американцам 6 мая. Правительство Третьего Рейха капитулировало 8 мая, и полковник Нерянин и генерал Меандров, не дожидаясь больше разрешения американцев, решили перейти в американскую зону (282). Но эти части позже были интернированы и после ряда перемещений из одного лагеря в другой репатриированы в Советский Союз (283).
     О тюремном заключении и допросах лидеров антисталинского движения известно очень мало.
     Реслер (переводчик Власова) думает, что, возможно, он видел Трухина в коридорах московской тюрьмы, где Реслера допрашивали (284). Леопольд Треппер, который во время войны собирал в Европе военную информацию в пользу Советского Союза, а по прибытии в СССР в 1945 г. был арестован, встретил в тюрьме кого-то, кого он описывает как «правую руку Власова». Треппер не мог вспомнить имени этого человека, а описание его не подходит ни к Малышкину, ни к Жиленкову (285). На суде этот человек, оставаясь убеждённым противником советского режима, выражал сожаление о своем участии во власовском движении (286).
     Наиболее интересное свидетельство (287) исходит от офицера, которого подсаживали в камеры главных власовцев с заданием убедить их признаться, что они изменили Родине, и перестать поносить Сталина. Им было обещано, что если они отрекутся от своих позиций, им будет сохранена жизнь. Некоторые колебались, но большинство руководителей, в том числе Власов и Трухин, решительно отказались и продолжали стоять на своих позициях: «Изменником не был и признаваться в измене не буду. Сталина ненавижу. Считаю его тираном {114} и скажу об этом на суде». Когда Власова предупредили, что если он не признает своей вины, то его пытками замучают до смерти, и суда не будет, он, говорят, ответил: «Я знаю. И мне страшно. Но ещё страшнее оклеветать себя. А муки наши даром не пропадут. Придёт время, и народ добрым словом нас помянет». В результате их стойкости суд над Власовым и другими лидерами
Русского Освободительного Движения пришлось проводить закрыто.
     Четыре отчёта о суде (288), начавшемся 30 июля 1946 г., ни в какой мере не рисуют его реальной картины. Назначение этих статей доказать, что Власов добровольно сотрудничал с нацистскими властями. В поддержку этому обвинению цитируются краткие отрывки «исповеди» Власова. Похоже, что на суде Власов пытался взять всю ответственность на себя. В двух отчётах цитируются его слова: «Безусловно, я вёл самую активную борьбу с советской властью и несу за это полную ответственность». Возможно, Власов надеялся, что если он возьмёт на себя всю ответственность, его подчинённые будут наказаны менее сурово. Такая позиция соответствовала бы его прежним заявлениям: когда ему говорили, что он должен бежать, например, в Испанию, он отвечал, что ему надлежит разделить судьбу своих солдат.
     В другом месте этих отчётов Власов называет свою деятельность «контрреволюционной» и «антисоветской» а своих соратников «охвостьем и подонками». Все судебные отчёты подчёркивают, что Власов находился в тесной связи с нацистскими властями, что у него не было и намёка на самостоятельные убеждения и что он пользовался очень небольшой поддержкой у российских военнопленных. Если всё это так, то непонятно, почему советские власти медлили с приговором над Власовым и {115} одиннадцатью его ближайшими соратниками. Нюрнбергские суды над военными преступниками (разбирательства гораздо более сложные и продолжительные) начались уже в ноябре 1945 года. Приговор был вынесен 1 августа 1946 г., и все осужденные повешены (289). По слухам, Власов и его сподвижники были повешены на пианинной струнной проволоке, на крюке, поддётом под основание черепа. Один очевидец говорил, что казнь была столь ужасна, что он не берётся описывать подробности (290).

Примечания