КРОВАВАЯ МЕТЕЛЬ В ГЕЛЬСИНГФОРСЕ.
ПРИЧИНЫ МАТРОССКОГО БУНТА, ПРОИЗОШЕДШЕГО 90 ЛЕТ НАЗАД, ДО СИХ ПОР НЕ УСТАНОВЛЕНЫ

 

За неделю революционной вольницы в Гельсингфорсе - главной базе Балтийского флота были растерзаны или расстреляны 60-80 офицеров... Никто тогда и потом точной цифры так и не попытался узнать. До сих пор не обнародованы и причины, почему именно морских офицеров накрыла первая волна красного террора. Хотя одна из главных версий - умело поданная германской разведкой команда "фас" - даже в изданных вскоре после Первой мировой войны воспоминаниях бывших кайзеровских генштабистов не скрывалась.  

Причины произошедшей в феврале 1917 г., то есть ровно 90 лет назад, революции давно известны, хотя сейчас, по случаю юбилея, активно обсуждаются в России. К краху самодержавия привело само же царское правительство, утратившее контроль над страной, к тому времени уже более двух лет ведущей войну. Начало января 17-го года в Петрограде "обозначилось" всего лишь 10-дневным запасом хлеба, конец - трехдневным... Охранное отделение предвидело крах (цитирую одно из донесений): "Матери семей, изнуренные бесконечным стоянием в хвостах у лавок, исстрадавшиеся при виде своих полуголодных и больных детей, пожалуй, сейчас гораздо ближе к революции, чем господа Милюковы, Родичевы (руководители кадетской партии. - Прим. В.У.)... и, конечно, они гораздо опаснее, так как представляют собой тот склад горючего материала, для которого достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар".

Полицейское предсказание сбылось. Уже 13-14 февраля (российские даты даются по старому стилю) под "хлебными лозунгами" начались волнения в Колпине на Ижорских заводах. Солдаты и казаки, присланные "для наведения порядка", как докладывалось в Петроградское жандармское управление, "дружелюбно относились к рабочим и, видимо, признавали, что требования тех основательны".

Но хлеба так и не появилось... Утром 23 февраля "в знак протеста по поводу недостачи в пекарнях и мелочных лавках" начали бастовать заводы Выборгской стороны. Потом протест докатился до "Большого Питера". Вот как Алексей Толстой описывал утро 25 февраля, когда произошли первые столкновения рабочих и полиции, после чего все и пошло прахом: "...Пешие полицейские в черных шинелях, расположившиеся вокруг памятника Александру III и кучками по площади (Знаменской). У вокзала стояли казаки в заломленных папахах, с торопами сена на лошадях... Все ждали". Потом подошли демонстранты. Кровавый бунт прокатился по столице после того, как полицейские начали стрелять. Тут не выдержали казаки и нагайками разогнали "стражей порядка". А кого им было поддерживать? Они фактически оказались в том же положении, что и бесхлебные фабричные. Обратите внимание на наблюдение Толстого про казаков с торопами сена... Им все свое приходилось носить с собой - власть нагнала войск в Питер, а не позаботилась даже о сене насущном. Донцы боялись отставлять лошадиную кормежку при тех частях, куда их направили на постой - сопрут ведь... В столице собрали 120 000 сабель и штыков, тогда как казармы могли вмещать не более 30 тысяч. И кормить казна могла столько же... Некормленая армия не пошла против ненакормленных толп, выпустивших поначалу злобу на главных, как казалось, виновников своей постылой жизни - полицейских. К вечеру уже горели жандармское управление, охранная часть, главное тюремное управление, почти все околотки.

В Кронштадт революция перекинулась не сразу, а только к вечеру 27 февраля, когда на остров-крепость поступили газеты с воззваниями Петроградского совета, где объявлялось и о том, что столичный гарнизон перешел на сторону восставшего пролетариата. Тогда крепостное начальство и начало думать, как ему поступить и что вещать в ответ на происходящее в Питере мастеровым и матросам. Но у командира порта и одновременно военного губернатора Кронштадта Роберта Вирена после совещания с такими же, как он, адмиралами появилось самое нелепое, какое могло прийти в голову только людям, пережившим матросские бунты 1905 г., решение: выставить на Якорной площади пулеметы.

На следующий день офицеры 1-го Балтийского экипажа выстрелили поверх вышедших на улицы по призыву местных большевиков рот. С этого момента Кронштадт, прежде выдраенный, как бляшка на матросском ремне перед увольнением на берег, превратился в большой анархистский притон. Город требовал не хлеба (его просить не надо было - тут запасов хватало), а крови. Вирена убили на той же площади, где он намеревался с помощью пулеметов поставить заслон революции. Адмирал вышел к матросам в парадном мундире и при орденах, как положено офицеру при последних минутах на тонущем корабле... Это еще больше взбесило захлебнувшихся безвременьем расхристанных береговых матросов. Вирена посадили на штыки, а тело бросили в овраг...

В главной базе Балтийского флота, располагавшейся в Гельсингфорсе (теперь Хельсинки), на первые сообщения о беспорядках в Петрограде и Кронштадте вообще не было внятной реакции. Да и из Морского Генерального штаба телеграммой успокоили: с Кронштадтом, мол, сами разберемся, ваше дело - Гельсингфорс. Командующий БФ вице-адмирал Андриан Непенин несколько раз собирал свой штаб, но все доклады, идущие из бригад линкоров, вмерзших в финский лед, не давали оснований для паники. Комфлотом сам объезжал флагманские корабли, чтобы зачитать приказы об отречении Николая II и создании нового правительства.

Вообще надо рассказать, что такое русские дредноуты той поры. Не в смысле мощи и, как бы теперь сказали, ТТХ. Речь пойдет о службе на них. Эти корабли за редким исключением в войне не участвовали - разве что в обеспечении минных постановок. Но из-за этих самых мин их и не выпускали в море. Зимой броненосцы просто зимовали - были эдакими недвижимыми крепостями, окруженными льдом. Матросы, а их команды состояли из 850 - 1200 человек, занимались обслуживанием заведований, проворачиванием оружия и корабельными работами.

Ныне покойный профессор истории Александр Маневский как-то рассказывал о своем участии в 1977 г. в работе над сборником писем с фронтов "империалистической войны", который по решению ЦК намечалось выпустить к 60-летию Октябрьской революции. Цель сборника такова - показать, что солдатские массы не хотели "кормить вшей в окопах" за веру, царя и Отечество, поэтому и поддержали большевиков, пообещавших мир и землю. Война действительно стране надоела, особенно много зла принесла деревне, где к 17-му году половина крестьянских хозяйств осталась без хлебопашцев, отправленных на фронт. Словом, идею сборника "поддерживали" почти все солдатские весточки, перехваченные военной цензурой. Вот только, как вспоминал Александр Маневский, оказавшиеся в его распоряжении 82 письма балтийцев декабря 1916- января 1917 г. ну никак не напоминали мольбы людей, замученных царской флотской повинностью. Изъяли эти "сочинения" лишь за лишнюю матросскую болтливость о кораблях - где стоят и почему бездействуют. На кормежку жалоб не было (когда питерские хозяйки мерзли в очередях), на кровь войны тоже (откуда - служба-то фактически тыловая), зато, как рассказывал профессор, несколько раз встречались строчки о лыжных прогулках, организованных для корабельных команд. Потом я узнал, что действительно был приказ Непенина два раза в неделю отправлять всех, не задействованных по службе, на эти самые лыжные прогулки, видимо, чтобы не застывала матросская кровь на зимовке.

Начальник воздушной дивизии капитан 1-го ранга Борис Дудоров, состоявший тогда при командовании БФ, писал впоследствии, как на штабном судне "Кречет" прошел прием первой матросской депутации, собранной по кораблям после смены власти в Питере. "Никто из этих делегатов не только не высказал враждебных чувств к нему (Непенину), - вспоминал Дудоров, - ни по адресу своих командиров и офицеров, но даже не упомянул "пищу" - обычный объект претензий в бунтарские дни 1905-1906 годов" (тут напомним, что восстание на "Потемкине" началось как раз из-за протухшего мяса на матросском столе). Депутация заявила такие требования (к примеру, разрешить курить на улице и носить калоши), которые, как сказал комфлотом, "легко устроить".

Отчего же тогда бунт? Причем такой кровавый и беспощадный, что сравним с пугачевщиной. Причем через день после того как к Ненепину приходила депутация "с демократическими требованиями". Самую "легкую" смерть принял командир 1-й броненосной бригады контр-адмирал Аркадий Небольсин: его расстреляли из карабинов, когда он сходил по сходне с линкора "Андрей Первозванный". "Лейтенант Совинский был совершенно безоружен и только поднял руку и сказал: "Что ж, убейте...". И в этот момент действительно был убит ударом кувалды по затылку. Его убил подкравшийся сзади кочегар Руденок... Той же кувалдой кочегар Руденок убил и мичмана Шуманского. Он же убил и мичмана Булича", - это "из письменных пояснений" командира "Андрея Первозванного" капитана 1-го ранга Георгия Гадда, данных следственной комиссии и пролежавших в спецхране до 1992 г.

Так отчего же бунт? Адмирал Александр Колчак, в февральскую революцию командовавший Черноморским флотом, а до этого служивший на Балтике, на допросах в Иркутске высказался довольно ясно: "Я совершенно определенно считал, что главной причиной этих событий была немецкая работа. Гельсингфорс тогда буквально кишел немецкими шпионами...". Но это, можно сказать, предположение. Тем не менее основания для такой версии есть.

Да, гельсингфорские жандармские документы, типа тех, что сегодня уже цитировались относительно ситуации в Петрограде, остались в Финляндии. Но есть данные, которые подтверждают предположения Колчака. К примеру, в мемуарах бывшего кайзеровского генштабиста Ганса Куля "Разведка и штаб", вышедших в Берлине в 1920 г., приводятся материалы германского Генштаба, датированные 12 марта (по европейскому календарю), где говорится, что русская эскадра в Гельсингфорсе никак не отреагировала на события в Санкт-Петербурге, поэтому следует через агентуру "распространять сведения, что русские солдаты на фронте и в столице поддерживают выход из войны". Более того, Генштаб потребовал у разведки через ее "шведскую организацию" (это, видимо, резидентура) найти "верные способы", чтобы поднять моряков "на выступление".

А о том, что "верные способы" были найдены, можно прочитать в книге "Размышления о характерах людей, прошедших революции и войны", изданной в Копенгагене в 1936 г. Ее автор - бывший "криминал-полицай" (вначале российский, а потом финляндский) Урхо Лиссанен, переехавший после отправки на пенсию в Данию и решивший под конец своей жизни рассказать о том, что пережил.

Немцы в марте 1917 г., читаем у него, применили "методы слухов и провокаций, используя для этого достоверные данные о том, что в Петербурге недовольные рабочие свою злобу выместили на полиции". В Гельсингфорсе, по информации Урхо Лиссанена, германская агентура распространяла "вымышленные списки офицеров, состоявших на службе в охранном отделении". "Командование отпускало матросов на митинги, а там они слышали это вранье, придуманное в Берлине... И ведь верили тому, чего не могло быть в принципе", - сокрушается старый полицейский. Верили... Вот и в показаниях капитана 1-го ранга Георгия Гадда встречаем такие строки: "Когда происходили вышеописанные события на "Андрее Первозванном", на соседнем "Павле I" наблюдалась картина еще ужаснее. Бунт вспыхнул с того, что был поднят на штыки штурманский офицер лейтенант В.К. Ланге, якобы за то, что числился агентом охранного отделения. В действительности, конечно, ничего подобного не было".

Урхо Лиссанен рассказывает, как по просьбе одной из офицерских вдов (утром "после ночи казней") он, переодевшись в цивильную одежду, разыскивал тело ее мужа: "Черные шинели убитых после метели еле были видны на льду... Перевернули одного - он был ограблен после того как убит... Второй и третий тоже...".

Вечером был убит выстрелом из толпы Непенин, отстраненный уже от должности и приехавший на вокзал, чтобы отправиться в столицу. В книге Урхо Лиссанена дается версия, что это дело немецкой разведки. ("Мы не могли этого предотвратить, так сами в тот день были разгромлены".)

"На следующее утро команда выбирала судовой комитет, в который, конечно, вошли все самые отъявленные мерзавцы и крикуны. Одновременно был составлен и суд, которому было поручено судить всех офицеров", - пишет Георгий Гадд...

От исполнения приговора скорого суда, постановившего пятерых офицеров расстрелять, командиру "Андрея Первозванного" все же удалось отговорить "революционеров". Офицеров держали под арестом. Спасло их то, что в Гельсингфорс приехали члены нового правительства.

А вот за гибель офицеров так никто и не ответил. Колчак на допросе заявил, что в этом всем был виноват новый командующий БФ Андрей Максимов, которого судовые комитеты "избрали и который им за это был обязан", так как без революции никогда бы не достиг "такого поста". Деятельность Максимова, считает Колчак, носила "явно преступный характер". Поэтому его и не принимал, утверждал Колчак, новый военный министр Александр Гучков, на доклады к которому ездил не Максимов, а его начальник штаба (это, по словам адмирала, говорил ему сам министр при личной встрече). Стала работать следственная комиссия, которая опросила офицеров. Но вскоре все заглохло: Гучкова отправили в отставку, а документы по беспорядкам (если кому угодно - революции) в Гельсингфорсе легли на полку дожидаться суда истории.

Военно-промышленный курьер №10 (176) 14 - 20 марта 2007 года