Дочь Петра I в роли Орлеанской девы
Переворот 1741 года прошел шумно и празднично, под ликующие крики толпы: «Долой немцев!» На знамени переворота его организаторы начертали патриотические слова о защите национального достоинства, а сама Елизавета Петровна не без удовольствия в день мятежа играла роль Орлеанской девы - освободительницы от иностранного ига.
Восторженные гвардейцы требовали немедленного изгнания из России всех немцев, но Елизавета Петровна лишь убрала ряд одиозных фигур, не больше. Кое-кому этого показалось мало, и они попытались разделаться с немцами самостоятельно. Например, в русском лагере под Выборгом (в это время началась так называемая малая война со шведами) вспыхнул даже бунт против немцев, но он был подавлен благодаря решительности командования: генерал Кейт схватил первого попавшегося бунтовщика и приказал его немедленно расстрелять.
В Петербурге, в свою очередь, то и дело возникали стычки между русскими гвардейцами и немецкими офицерами, которых в этот период не раз избивали. После очередного такого столкновения шотландец фельдмаршал Ласси даже просил императрицу дать разрешение примерно наказать виновных. Елизавета Петровна согласилась, но распорядилась наказать драчунов очень мягко. К гвардейцам и гренадерам государыня по понятным причинам испытывала слабость, именно они внесли ее на своих плечах в императорский дворец.
В разгар этого националистического угара мало кто задумывался о том, какие силы за ним стояли. Если бы русские патриоты знали о той роли, что играли в событиях Лесток, личный врач Елизаветы Петровны, французский посланник де ля Шетарди и шведы, то восторги на улицах наверняка были бы более умеренными.
Идея переворота в пользу Елизаветы Петровны витала в воздухе и обсуждалась ее окружением уже давно. Есть свидетельства, что сразу после смерти Петра II врач Лесток настойчиво рекомендовал хозяйке срочно ехать в Москву, показаться там народу и заявить о своих правах. Елизавета категорически отказалась от предложения и не сделала ничего, чтобы воспрепятствовать возведению на престол Анны Иоанновны, хотя партия ее сторонников уже тогда была влиятельной, поддержка в гвардии значительной, а популярность в народе большой.
Если русская аристократия рассуждала о сомнительном происхождении Елизаветы, то народ считал именно ее олицетворением петровского наследия. К тому же дочь Петра отличалась красотой, живостью нрава и умела нравиться как иностранцам, так и простому люду. В молодости Елизавета была обаятельной и изменчивой. Китайский посол восхищался ее красотой. Французы - умением танцевать минует и знанием их родного языка. Иностранцы находили в ней сходство с француженкой. Саксонский агент Лефорт о молодой Елизавете оставил следующую запись: «Всегда легка на подъем... она как будто создана для Франции и любит лишь блеск остроумия».
Русские патриоты видели в ней не французское, а исключительно национальное. Не обращая ни малейшего внимания на минует, они восхищались тем, как дочь Петра лихо отплясывает в сарафане «русскую». К тому же Елизавета периодически «ходила в народ», чаще всего к солдатам, где участвовала в крещении новорожденных и щедро, несмотря на свои скудные тогда средства, одаривала их родителей. Каждое из таких появлений в солдатской и гвардейской среде обрастало дополнительными и благожелательными для цесаревны слухами. Хотела Елизавета того или не хотела, но она стала своего рода знаменем русских патриотов, возложивших на ее кокетливые и не очень надежные плечи всю надежду на возрождение Руси.
Одним из самых главных заговорщиков являлся Иоганн-Германн Лесток. Он происходил из старинной дворянской французской семьи. Еще в 1713 году Лесток прибыл в Петербург в качестве лекаря из Германии, куда перебрались его родители, и какое-то время пользовался расположением Петра I. Затем, однако, за скандальную любовную интригу Лестока сослали в Казань. В Петербург он вернулся благодаря Екатерине I, предложившей ему должность личного врача своей дочери.
Не менее важным действующим лицом можно считать и французского посланника в России Жака-Иоахима Тротти маркиза де ля Шетарди. Хотя его роль в перевороте всегда вызывала немало споров. С точки зрения одних, он наряду с Лестоком весь переворот организовал и осуществил. С точки зрения других, он не причастен непосредственно к самому перевороту, хотя и готовил для него почву. Наконец, по мнению третьих, всю деятельность Шетарди в России в этот период следует рассматривать как личную инициативу дипломата, но не как реализацию планов официального Парижа.
В день переворота Шетарди в санях с русскими гвардейцами арестовывать представителей прежней власти действительно не ездил, он все-таки был послом иностранной державы. Но вот взрыхлял почву для переворота посланник очень энергично, а французские деньги сыграли немалую роль в создании необходимого настроя среди гвардейцев. Что же касается дискуссии о том, насколько Шетарди действовал самостоятельно, это вопрос сложный. В дипломатии всегда имеется надводная и подводная часть айсберга. К тому же сама информационная оторванность послов от своих стран в те времена предполагала, что, выполняя согласованную со своим дипломатическим ведомством стратегическую задачу, посланник в конкретных действиях полагается уже на свой опыт, чутье и умение импровизировать. Ситуация в России менялась в этот период столь быстро, что на согласование каких-то конкретных шагов у Шетарди просто не было времени.
Хорошо известно, что Франция, зная об очевидных симпатиях Елизаветы ко всему французскому, делала ставку именно на нее, надеясь повернуть Россию после ее воцарения в сторону Парижа и подорвать уже традиционный русско-австрийский союз. Есть достоверная информация о том, что Шетарди многократно беседовал с Елизаветой на эту тему и склонял ее к перевороту. Известно так же, что, когда Шетарди получил от своего правительства две тысячи червонцев, значительная часть этих денег была направлена французом в гвардейские казармы для раздачи там подарков от имени цесаревны. За счет этих денег и удалось заговорщикам сформировать первый ударный отряд гвардейцев, готовых, по их словам, идти «за матушку Елизавету Петровну хоть в огонь, хоть в воду».
Известно также, что Шетарди в канун переворота активно контактировал и со шведским посланником в России Нолькеном. Именно в ходе этих бесед и возникла идея о том, что шведские войска, воспользовавшись неразберихой в Петербурге, могут начать боевые действия против русских. Истинной целью операции был, естественно, пересмотр результатов Ништадтского мира, но войну можно было начать и под более «благородным предлогом», то есть поддержки притязаний Елизаветы на русский престол.
Никакого ответного письменного обязательства от Елизаветы Нолькен так и не получил, да и не мог, конечно, получить, поскольку сама попытка дочери Петра отдать Швеции земли, завоеванные отцом, была бы для ее престижа самоубийственной. С другой стороны, тайные переговоры по этому поводу, судя по всему, действительно велись, а не являются выдумкой шведского дипломата. В истории, однако, бытует и другая, очень короткая, но не менее убедительная версия относительно переговоров со шведами. Шведский манифест о поддержке Елизаветы являлся лишь дымовой завесой, простым пропагандистским прикрытием военной операции, целью которой было лишь желание вернуть себе хотя бы часть потерянных территорий.
Нельзя сказать, что действия заговорщиков остались незамеченными. Правительницу Анну Леопольдовну пытались предостеречь многие. Одним из первых почувствовал беспокойство чуткий Остерман, который и приехал со своими тревогами к правительнице. Та заявила, что все это сплетни, что Елизавета - ее подруга и не способна на интригу. Информация о готовящемся перевороте шла и из иностранных источников. На эту тему с правительницей пытался беседовать, например, польско-саксонский посланник Линар. Результат был такой же, что и в случае с Остерманом. Бурю предчувствовал даже недалекий супруг Анны Леопольдовны генералиссимус Антон-Ульрих. И он несколько раз обращал внимание на хмурые взоры гвардейцев. В ночь переворота муж безуспешно пытался убедить жену выставить дополнительную охрану из верных ему солдат.
Оптимизм Анны Леопольдовны не был столь уж наивным, как может показаться на первый взгляд, она хорошо знала характер Елизаветы, а потому не верила, что та способна решиться на государственный переворот. Елизавета действительно, несмотря на все приготовления, колебалась. Но рядом оказался Лесток, а вот его энергии и темперамента Анна Леопольдовна в своих расчетах не предусмотрела. Именно он сумел заставить Елизавету принять окончательное решение. 24 ноября в 10 утра француз явился к Елизавете с двумя рисунками в руке. На одном цесаревна была изображена с короною на голове, на другом в монашеской рясе. Лесток поставил вопрос ребром: «Желаете ли быть на престоле самодержавною императрицей или сидеть в монашеской келье, а друзей и приверженцев ваших видеть на плахах?»
Зная характер Елизаветы, можно предположить, что ее не столько соблазнила императорская корона, сколько испугала монашеская ряса. Мысль о том, что ей, возможно, придется остаток своих дней провести в угрюмой келье, вдали от костюмерной, фейерверков, шампанского и мужчин была для нее невыносимой.
В день переворота цесаревна долго молилась и, говорят, именно тогда дала обет уничтожить смертную казнь в России, если сумеет подняться на отцовский престол. Все остальные события развивались по уже намеченной схеме: триумфальное появление в гвардейских казармах, речи о засилье немцев и наследии Петра Великого, аресты политических противников, допросы колеблющихся.
Фельдмаршал Ласси вошел в русскую историю не только благодаря своим многочисленным победам над шведами, но и из-за блестящего по находчивости ответа, данного им посланнику цесаревны, когда тот его разбудил в ночь переворота. На вопрос: «К какой партии вы принадлежите?» шотландец спросонок, не зная, что происходит, тем не менее, безошибочно ответил: «К ныне царствующей!»
Эту ночь в Петербурге спокойно проспали немногие. Больше всех радовались гвардейцы. Когда гренадеры Преображенского полка попросили Елизавету Петровну принять на себя почетный чин капитана их роты, она не только с удовольствием согласилась, но даровала дворянское достоинство всем состоящим в ее роте, а вдобавок обещала наделить каждого из них имением с крепостными.
Таким образом, в результате переворота в России стало на целую роту больше счастливых людей.
Петр Романов
[
