В молодости императрица Екатерина II любила фантазировать на политические темы. Разрабатывая свой свод законов «Наказ», она заимствовала стройные умозрительные концепции из впечатливших ее трудов Шарля Монтескье. Екатерина почти полностью законспектировала его «Дух законов», и в результате из-под ее пера вышел изящный утопический роман. В нем либеральные идеи причудливо переплетались с ведущим тезисом о том, что самодержавие – единственная форма правления, возможная в России.

 

Утонченные литературные упражнения императрицы не остались без внимания графа Никиты Панина – по мнению самой Екатерины «самого искусного, самого смышленого и самого ревнивого человека русского двора». Известный дипломат явился к императрице с проектом учреждения «верховного места» – государственного совета по образцу шведского. Предполагалось, что в него войдут самые достойные представители аристократических фамилий, которые займутся совершенствованием законодательства. «Власть государя будет только тогда действовать с пользой, – убеждал Панин, – когда будет разделена разумно между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон». Такой «экспертный совет» помог бы Екатерине II снизить риски социальной дестабилизации и бунтов в стране, не ограничивая личную абсолютную власть. Создание законодательного, или законосовещательного органа, представляющего интересы различных сословий, по мнению Панина, не могло «оградить самодержавную власть от скрытых иногда похитителей оныя».

 

Впрочем, никто не мог гарантировать, что они не появятся и в панинском «верховном месте». Как объяснил государыне один из ее фаворитов Александр Вильбуа, проект подразумевал возможность карьерного роста членов совета до соправителей. Вообще-то манифест об учреждении панинского совета к тому времени был уже подписан, но самодержице ничего не стоило просто его отменить. Фаворит вчистую переиграл дипломата-реформатора: императрицу очень задела довольно грубая попытка графа манипулировать ее решениями. В результате в «Наказ» вошла схема, полностью противоположная той, что предлагал Панин. Когда государыня представила его своим приближенным, граф пробурчал, что «это основа для разрушения моральных принципов».

 

 

Поскольку свод законов Екатерины II поначалу был принят в штыки большинством ее окружения, государыня широким жестом предложила своим приближенным «чернить и вымарать все, что хотели». От оригинала после такой «редакторской правки» осталось не более четверти, и все либеральные идеи были похоронены. Не осталось в окончательном варианте и рассуждений императрицы об улучшении участи крестьян. Тем не менее она решилась вынести этот вариант законопроекта на всероссийское обсуждение, созвав всесословный съезд – Уложенную комиссию. Панин буквально на коленях умолял государыню доверить рассмотрение проекта узкому олигархическому кружку, но в итоге судить и дополнять предложенный царицей свод законов съехались мещане, купцы и даже государственные крестьяне.

 

Сложно поверить в то, что Екатерина действительно рассчитывала получить квалифицированную помощь в подготовке нового Уложения от участников этой «всероссийской этнографической выставки», как метко охарактеризовал Комиссию историк Василий Ключевский. Зато ей удалось вставить острую шпильку придворным аристократам за то, что они раскритиковали ее либеральный труд. Она заставила их заседать в одном зале с разночинцами и крестьянами. И как утверждали современники, с удовольствием посмеиваясь, подслушивала перебранки депутатов из разных сословий, сидя за ширмой в соседнем кабинете.

 

Итак, согласно манифесту от 14 декабря 1766 года по одному депутату в Комиссию должны были представить: дворянство каждого уезда, каждый город вне зависимости от его величины, «низшие разных служб служилые люди» (так называемые ландмилицкие) и черносошные (государственные) крестьяне каждой из провинций, а также все народности России. Кроме того, в Комиссию должны были направить своих представителей Сенат, Синод, коллегии и все присутственные места. Система отбора была довольно хаотичной – набралось 565 человек. Каждый из них должен был явиться в Москву с депутатским наказом – инструкцией от категории населения, нужды и пожелания которой он будет представлять. Депутаты, по замыслу Екатерины, приобретали довольно высокий общественный статус, иначе подданные сочли бы его новой повинностью и уклонялись бы от поездки в Москву. Помимо жалования, на которое из казны только на первый год работы Комиссии выделили 200 000 рублей, все ее участники навсегда получали освобождение от смертной казни, телесных наказаний и конфискации «имения». За ущерб, причиненный депутату, виновный нес двойное наказание.

 

Население империи не очень понимало, чего от него понадобилось государыне. Граф Николай Румянцев писал Екатерине во время поездки по Малороссии: «Новый проект Уложения не производит здесь во многих больших такого действа и признания вашего императорского высочества благоволения, не переменяет ни наклонности их, ни рассуждение. Многие истинно вошли во вкус своевольства до того, что им всякий закон и указ государский кажется быть нарушением их прав и вольностей, отзывы же у всех одни: зачем бы нам там и быть? Наши законы весьма хороши, а буде депутатом быть, конечно, уже надобно, только разве б искать прав и привилегий подтверждения».

 

С выборами депутатов тоже возникали проблемы: «Генеральный обозный Кочубей, отправленный для выборов в Полтаву, ко мне партикулярно пишет, что он с великим трудом и там едва мог склонить чиновничество к   заседанию  с градскими жителями. Премьер-майор Стремоухов, для того ж определенный в Прилуках, рапортует, что по первому от него объявлению никто в собрание из градских жителей не пошел, отозвались прямо, что не будут», – докладывал граф, который тогда еще только приступил к государственной службе и переживал за выполнение императорских поручений. Но тут не было вины Румянцева – похожая ситуация сложилась во многих провинциях. Больше всего сложностей возникало, безусловно, с крестьянами, самой массовой, бесправной и забитой категорией населения страны.

 

 

Посланники императрицы ценой невероятных усилий все же обеспечили 100-процентную явку представителей к назначенному сроку. Заседание в  Грановитой   палате   открылось  в 10 часов утра 31 июля 1767 года. Треть из присутствующих на первом заседании 565 человек составляли дворяне, другую треть – горожане. Число податных сельских жителей не достигало 100 человек. 28 депутатов представляли имперские ведомства. Они долго рассаживались, осматривались и наконец приступили к избранию председателя. Больше всего голосов получили фавориты государыни – братья Иван и Григорий Орловы. Но сами они не очень рвались играть первые роли в этом балагане. Они оба обратились к  Екатерине  с просьбой снять их кандидатуры, и в результате  Комиссию  возглавил костромской представитель генерал-аншеф Александр Бибиков.

 

Спустя несколько дней началось чтение екатерининского «Наказа». Как свидетельствуют исторические документы, уже основательно «вымаранный» дворянами свод законов членам Комиссии пришелся по душе. Они слушали чтеца с восхищением, а некоторые даже всплакнули, услышав слова: «Боже сохрани, чтоб после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, больше процветающ. Намерение законов наших было бы не исполнено: несчастие, до которого я дожить не желаю».

 

Вскоре начали зачитывать привезенные депутатами напутствия. На слушание и обсуждение первых 12 документов ушло 15  заседаний , Бибиков спохватился и попросил у императрицы разрешения оставшиеся 553 документа не читать и сразу приступить к формированию отдельных  комиссий  для  работы   над  Уложением. Этот процесс тоже оказался довольно затягивающим – каждая земля, каждое сословие и национальность требовали создания собственной комиссии, через которую они могли бы лоббировать свои интересы. Уфимские и оренбургские представители требовали монополии на земельную собственность. Башкиры желали, чтобы их оградили от захвата вотчинных земель и избавили от насильственной христианизации. Купцы хотели исключительных прав на торговлю и промышленную деятельность. Государственные крестьяне в своей комиссии все больше жаловались – на малоземелье, бедность, высокие подати и дворянский произвол. Горожане кляузничали на чиновников. Служащие были недовольны низким жалованием. И только дворяне и казаки не желали ничего особенного – им хотелось лишь сохранить за собой имеющиеся привилегии.

 

Комиссии перебрасывали друг другу свои противоречивые требования, но как увязать их с екатерининским «Наказом», никто не мог понять. Императрица дала «четкие» инструкции: «читать законы, в поправлении которых более состоят нужды», и «читать наказы, разобрав по материям и сделав выписку». Отступать от них никто не решался. О необходимости создания некой системы работы с депутатскими тезисами и инициативами заговорили лишь полгода спустя. Но было уже поздно – работа бестолкового органа 14 декабря 1767 года была свернута.

 

 

Заседания Комиссии возобновились в феврале 1768 года в Петербурге. Согласованности в них больше не стало. Купцы, к примеру, потребовали законодательно запретить крестьянам заниматься чем-либо, кроме земледелия. Вот как аргументировал свою точку зрения депутат Глинков из города Серпейска: «Число крестьян простирается до 7 миллионов; если выключить малолетних, престарелых, умерших и отданных в рекруты, то годных для возделывания земли едва может остаться лишь малая часть, из которой найдется торгующих и пребывающих в разных отлучках едва ли не половина. Занимающихся хлебопашеством весьма малое число, от этого значительное количество пашенной земли остается впусте, а внутри России рождается дороговизна. Нужно постановить, чтоб крестьяне, ездя по разным местам, не скупали товаров и не продавали их в городах, на ярмарках и торжках под видом своего рукоделия».

 

Этот находчивый человек нашел что сказать и против помещиков, стремящихся обзавестись собственными промышленными предприятиями: «Когда купец строит фабрику, то все окрестные крестьяне от нее довольствуются. Они продают лес, нанимаются к постройкам, получая за то плату, и продают произведения своей земли. Чрез это они делаются исправными в платеже государственных податей и господских оброков. По постройке фабрики помещиком его крестьян заставляют работать на ней бесплатно. Это особенно случается, когда владелец той фабрики для ее устройства войдет в долг, между тем как вести фабрику секрета не знает».

 

Взаимные требования сыпались со всех сторон. Но большинство депутатов было единодушно в отношении крепостных: закабалять, закабалять и еще раз закабалять. Всеми способами. Беглым приписывались все совершенные на территории страны разбои. Помещики из Лифляндии и Эстляндии сетовали на то, что по принятии крестьянином православия его передают русскому хозяину, таким образом они лишаются рабочих рук. И так до бесконечности.

 

Только государственным крестьянам удалось робко озвучить некоторые свои пожелания. «Мы, – писали в своем «наказе» крестьяне Казанского уезда, – как народ безгласный и несведущий в законах, продавая последнее, нанимаем для хождения по делам поверенных, а они нас обманывают и разоряют. Доходят до того, что челобитчики бывают не в состоянии не только платить государственные подати, но и пропитать себя». Они желали в делах «не свыше 30 рублей, кроме воровских», им разрешили судиться между собой, а не обивать пороги присутственных мест.

 

Но даже этому скромному пожеланию казанских землепашцев не суждено было сбыться. Комиссия запуталась в делах так, что продолжать дальнейшую работу уже не имело никакого смысла. В конце 1768 года Екатерина дипломатично объяснила депутатам, что, дескать, господа депутаты, война с Турцией, не до вас сейчас – и Комиссию распустила.

 

Роспуск Уложенной комиссии, однако, был назван «временным». Некоторые ее отдельные комиссии время от времени собирались до середины 1770-х годов. Но потом Екатерина о них просто забыла.

 

Депутатов Уложенной комиссии в общем-то не в чем обвинить. Они старательно выполняли все приказы. Велено им было читать «наказы» – они читали. Просили высказать мнение – они говорили. В наследство они оставили огромное количество бумаг, которые должны были помочь Екатерине в работе над ошибками, допущенными в «Наказе». Как ни странно, она действительно всерьез их изучала. По ее собственному признанию, Комиссия подала ей «свет и сведение о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно»...

 

Ольга Кравец