И вот он офицер. 31 декабря 1834 г. бабушка Е.А.Арсеньева в письме к своей родственнице. П.А.Крюковой сообщает о время-препровождении Лермонтова: «Гусар мой по городу рыщет, и я рада, что он любит по балам ездить: мальчик молоденький, в хорошей компании и научится хорошему, а ежели только будет знаться с молодыми офицерами, то толку не много будет». На балах и танцевальных вечерах Лермонтов был: 4, 6, 21, 22, 23 декабря у Сушковых, 19 декабря у адмирала А.С.Шишкова — писателя, члена Государственного совета, 26 декабря у петербургского военного генерал-губернатора П.К.Эссена. На всех этих балах и вечерах Лермонтов встречался с Екатериной Александровной Сушковой, роман с которой получил широкую известность.

В начале 1835 г. Лермонтов на обороте листа с автографом стихотворения «Опять народные витии» сделал запись о предстоящих визитах на день, среди которых была упомянута Екатерина Александровна Новосильцева, урожденная Торсукова (1755-1842), мать сенатора Николая Петровича Новосильцева (1789-1856). Новосильцевы имели дом в Царском Селе на углу улиц Большой (или Средней) и Манежной (или Конюшенной). По атласу Царского Села Цылова 1857 г. угловой дом по Конюшенной улице № 5 и по Большой улице № 22 принадлежал наследникам Николая Петровича Новосильцева, умершего в 1856 г. На «Плане Царского Села», «исправленного 3 дня декабря 1835 года» и «вычерченного генерал-майором Пенским», видно, что в 1835 г. на описываемом участке стояли два дома с надворными постройками. В доме Новосильцевых Лермонтов поселился вместе со своим двоюродным дядей Алексеем Григорьевичем Столыпиным.

Дальний родственник Лермонтова Николай Дмитриевич Юрьев, окончивший в 1834 г. вместе с ним Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, рассказывал о масленице 1835 г., проводимой Лермонтовым в Царском Селе: «Бабушка соскучилась без своего Мишеля, пребывавшего в Царском и кутившего там напропалую в веселой компании. В одно прекрасное февральское утро честной масленицы я, по желанию бабушки, распорядился, чтоб была готова извозчичья молодецкая тройка с пошевнями, долженствовавшая мигом доставить меня в Царское, откуда решено было привезти беглеца... Тройка моя уже была у подъезда, как вдруг... ко мне вваливается со смехом и грохотом и бряцанием оружия, как говорит бабушка, честная наша компания, предводительствуемая Костей Булгаковым, тогда еще подпрапорщиком Преображенского полка, а с ним подпрапорщик же лейб-егерь Гвоздев, да юнкер лейб-улан Меринский... и вот две тройки с нами четырьмя понеслись в Царское Село... В Царском мы застали у Майошки (кличка Лермонтова) пир горой... кончившийся непременною жженкой, причем обнаженные гусарские сабли играли не последнюю роль, служа усердно своими невинными лезвиями вместо подставок для сахарных голов, облитых ромом и пылавших великолепным синим огнем, поэтически освещавшим столовую, из которой эффекта ради были вынесены все свечи и карсели. Эта поэтичность всех сильно воодушевила и настроила на стихотворный лад... Майошка изводил карандаши, которые я ему починивал, и соорудил в стихах застольную песню... и потом эту песню мы пели громчайшим хором, так что, говорят, безногий царскосельский бес сильно встревожился в своей придворной квартире и, не зная, на ком сорвать свое отчаяние, велел отпороть двух или трех дворцовых истопников...

Перед отъездом заявлено было Майошкой предложение дать на заставе оригинальную записку о проезжающих, записку, в которой каждый из нас должен был носить какую-нибудь вымышленную фамилию, в которой слово «дурак», «болван», «скот» и пр. играли бы главную роль с переделкою характеристики какой-либо национальности. Булгаков это понял сразу и объявил за себя, что он маркиз Глупиньон. Его примеру последовали другие, и явились: дон Скотилло, боярин Болванешти, фанариот Мавроглупато, лорд Дураксон, барон Думшвайн, пан Глупчинский, синьор Глупини, паныч Дураленко и, наконец, чистокровный российский дворянин Скот Чурбанов. Последнюю кличку присвоил себе Лермонтов. Много было хохота по случаю этой, по выражению Лермонтова, «всенародной энциклопедии фамилий». И мы влетели в город, где вся честная компания разъехалась по квартирам, а Булгаков ночевал у нас. Утром он пресерьезно уверял бабушку, добрейшую старушку, не умеющую сердиться на наши проказы, что он весьма действительно маркиз де Глупиньон».

 

Международная Лермонтовская Ассоциация