Более полутора столетий назад погиб на дуэли Михаил Юрьевич Лермонтов. Некоторые обстоятельства его гибели неясны до сих пор, во многом непонятно поведение окружавших поэта людей, загадочно умалчивание о поединке лиц, которые как будто должны были бы быть в курсе событий. Для выявления степени субъективности имеющихся воспоминаний необходимо выяснение отношений в лермонтовском кругу. Не использованным до сих пор источником для характеристики лермонтовского окружения является альбом "ПОРТРЕТЫ" — в синем бархатном переплете из фонда рисунка Русского музея. Хотя некоторые портреты, главным образом представителей семейства Мартыновых, давно опубликованы,¹ альбом в целом, как "вещный" документ эпохи, не рассматривался.

 

В первую очередь это связано с тем, что альбом заполнялся уже после гибели поэта,— в первые четыре года. Но это-то и интересно. Так важно знать, кто позировал для портретов, помещенных на страницах альбома, когда Лермонтов еще не был признан классиком русской литературы, рядом с его противником и его родными? Хорошо бы определить владельца альбома, но историю его бытования удалось проследить только до 1926 года, когда он поступил в Русский музей из Музейного фонда.

 

О составе изображенных лиц утверждать что-либо без оговорок нельзя, так как часть портретов, судя по первоначальной нумерации, отсутствует. Но, так как численно преобладают изображения представителей семейства Мартыновых и два единственных женских портрета — также Мартыновых, можно считать весьма вероятным, что альбом принадлежал кому-то из этого клана. Кроме дилетантских карикатур и двух литографий, в альбоме сохранились 16 профильных карандашных портретов, исполненных английским художником Томасом Райтом в 1842-1845 годах.

 

Райт предложил свой вариант камерного портрета — как правило, профильного, выполненного графитным карандашом, с подцветкой акварелью, быстрого и одновременно скрупулезного по исполнению. Вероятно, эти портреты хорошо передавали сходство, так как, несмотря на суховатость, пользовались большой популярностью.² Под каждым портретом помещена надпись по-французски, называющая изображенного; все надписи сделаны одним почерком, ныне выцветшими чернилами.

 

В составе изображенных, конечно, есть лица, далекие от Лермонтова, может быть, не встречавшиеся с ним, так что мы будем рассматривать только те изображения, модели которых были связаны с поэтом или представляют интерес как связующее звено. Но для дальнейших исследований состав альбома приводим полностью, в том виде, как называл изображенных комментатор прошлого века: Граф Соллогуб; Мишель Обресков; Н. Мартынов; Потемкин; Стюарт (акварель неизвестного художника); Граф Бейланд; Андре Трубецкой; Карамзин; Кардена (литография Энгер-та); Н. Мартынов; Кардена; М. Мартынов; Граф Апраксин; Граф Паар; Гуерреро; Е. М. Мартынова; Н. С. Мартынова; Булгаков (литография В. Тимма); Мартынов.

 

Отсутствие инициалов затрудняет определение некоторых лиц. Часть изображенных трудно идентифицировать из-за отсутствия иконографических материалов. Два разных портрета "Н. Мартыновых" породили многолетнюю путаницу, в результате даже в Лермонтовской энциклопедии воспроизведен один портрет, а ссылка на предыдущее воспроизведение дается на другой.³ Изображение "истинного" Николая Соломоновича Мартынова было выдано на лермонтовскую выставку 1939 года, но, в отличие от портретов его матери, сестры и брата, не вернулось на место хранения, так как было использовано затем в выставке 1941 года,⁴ и в дальнейшем, при возвращении в музей, стало храниться отдельно. В отсутствие главного, второй портрет "Н. Мартынова" стал появляться на выставках и был опубликован в "Литературном наследстве".⁵

 

Второй портрет изображает двоюродного брата Николая Соломоновича, Николая Саввича Мартынова; выяснению данной проблемы была посвящена отдельная работа.⁶

 

Портрет Николая Соломоновича Мартынова Т. Райт 1843 (№ р. 49014)

Портрет Николая Саввича Мартынова Т. Райт 1843 (№ р 23982)

 

Как удалось установить для тех случаев, когда определено имя изображенного, альбом представляет собрание портретов лиц, тесно связанных родственными или дружескими узами.

Открывает это собрание портрет графа Соллогуба. Это, несомненно, узнаваемый по характерной внешности В. А. Соллогуб, известный писатель своего времени. В своих мемуарах он предстает приятелем, почти другом Лермонтова; о Мартыновых он упоминает только как о знакомых раннего детства. Сложным взаимоотношениям поэта и писателя посвящено отдельное исследование.⁷

 

 

В 1840-х годах В. А. Соллогуб, как он сам пишет, "имел честь считаться"⁸ писателем "вредного" направления. В. Г. Белинский называл его талант следующим по значению после гоголевского! На совести Соллогуба тогда было только одно темное пятно: повесть "Большой свет", где высмеивалось значение Лермонтова в свете и сообщалось о счастливом соперничестве с ним Соллогуба в сердце дамы. Повесть, как признался Соллогуб, была написана по заказу великой княжны Марии Николаевны.⁹ Поскольку сам Лермонтов не счел нужным обратить внимания на пасквиль, внешне отношения оставались приятельскими. В конце жизни Соллогуб, утеряв прежние позиции в литературном мире, отказался от звания писателя, приняв заблаговременно звание "любителя". В портрете он представлен в зените своей литературной известности. Его лицо слегка надменно. Он позирует, куря модную тогда пахитоску. В выражении лица и в позе чувствуется легкая развязность самоуверенного удачливого литератора.

Именно в год создания портрета, 1845, Соллогуб испробовал себя как издатель альманаха "Вчера и сегодня". Почти все содержание издания подверглось убийственной критике славянофилов¹⁰ — за исключением одного раздела, озаглавленного в тексте запросто "из бумаг покойника", а в оглавлении более уместно "из бумаг покойного М. Ю. Лермонтова". Среди других, тогда впервые было опубликовано стихотворение "Спеша на север издалека" (в альманахе — "Казбеку"). В первой публикации были пропущены, по условиям цензуры, слова "со дня изгнанья" и вкралась знаменательная опечатка: "бодрых" вместо "добрых".

В этом стихотворении есть строки, обращенные к людям, окружавшим поэта:

За четыре года до смерти, вспоминая оставленных на севере, поэт страшится их потерять. У составителя сборника должно было дрогнуть сердце: они живы, он погиб. Эти стихи обращены и к Соллогубу. Конечно, он Лермонтову не друг и не брат, но он делил с ним молодость. И писатель не забыл поэта: публикуя его неизданные стихи, он способствовал славе "покойника". Однако, может быть, более действенными были меркантильные соображения: тем самым слабый сборник становился "покупаемым". И, кроме того, Соллогуб явно считал страдальцем не Лермонтова, а Н. С. Мартынова. Он не случайно попал в "мартыновский" альбом, и его бодрое сердце, конечно, не дрогнуло. Следующий портрет, помещенный в альбоме — Мишеля Обрескова, помогает понять, как тесно был связан Соллогуб с теми, кто осуждал погибшего. Он был родственником Мартынова через Обресковых. Одна из двоюродных сестер Соллогуба, воспитывавшаяся в семье его родителей, была замужем за старшим братом отца Мишеля, а сестра Николая Соломоновича Мартынова Елизавета — за братом его матери.¹¹ Такое родство считалось близким, однако Соллогуб мог его не поддерживать. Но соседство на листах альбома свидетельствует: поддерживал, да еще и считался главным, почетным родственником, самым популярным и подающим надежды, если только это не ему самому принадлежал альбом, но и тогда отношения тс же. Интересно, что Мишелю приходилась тетушкой Наталья Федоровна Обрескова, урожденная Иванова, адресат юношеской лирики Лермонтова. Эти сведения позволяют связать все три семейства, имеющие общего племянника, Соллогубов, Мартыновых и Обреско-вых, в один круг общения, а также уточняют эволюцию отношения к Лермонтову Соллогуба и объясняют отсутствие воспоминаний о Лермонтове у "Н. Ф. И."

Кроме Соллогуба, в альбоме есть еще одно изображение литератора. Наиболее вероятно, что "Карамзин" альбома — это второй сын историографа и писателя, Александр Николаевич Карамзин. Во-первых, из трех братьев Карамзиных предпочтительнее старшие: они учились вместе с Владимиром Соллогубом в Дерптском университете, а затем служили в конной артиллерии вместе с Николаем Саввичем Мартыновым. Контакты младшего брата, Владимира, с изображенными в альбоме — гораздо более отдаленные. Во-вторых, портреты Андрея и Владимира по лепке лица, по предпочтению пробора прически на левую сторону достаточно отличаются от данного, в то время как портрет Александра из группового портрета литераторов в гостиной Жуковского¹² с ним чрезвычайно схож, хотя Райт, по своему обыкновению, даст более обыденный образ.

 

 

Сохранившееся описание внешности Александра Карамзина соответствует нашему портрету: "Наружность его была очень симпатичная. Выше среднего роста, атлетического сложения, белокурый, с сильным юношеским румянцем на щеках, с большими, как небо, синими глазами, выражавшими вполне отличительные черты его характера, откровенного до крайних пределов, ясного, незлобливого, но с постоянно готовой добродушной усмешкой на устах, он представлял собою новейший тип героя нашего времени, если бы не некоторая грубоватость его манер и чрезмерная прямолинейность, что, впрочем, некоторых женщин к нему привлекало",¹³— так писал о нем А. В. Мещерский, его друг и родственник.

Н. В. Измайлов в исследовании "Пушкин и семейство Карамзиных" характеризует Александра такими словами: "Перед нами скептик и отрицатель, критически настроенный ко всему, что его окружает: к военной службе, которую он от души презирает и высмеивает, к светскому обществу, над которым он охотно издевается, а иногда и негодует, к женщинам, с которыми он подчеркнуто насмешлив и дерзок."¹⁴ "...Александр Карамзин, человек лермонтовского поколения и склада, один из тех, кто дал Лермонтову материал для создания образа Печорина и для горьких, трагических размышлений в "Думе", ...не обладал ни достаточно сильным творческим даром, ни активной независимостью мысли. Он был способен на очень хорошие и высокие порывы, на самостоятельные и смелые суждения,— но в общем, вне этих отдельных порывов, шел пассивно за той средой, которую сам отрицал."¹⁵ Характерно, что А. В. Мещерский, не только родственник, но и, по его собственным словам, друг, дает Александру Карамзину довольно суровую оценку: "...Если б Александр Николаевич не разменял свои блестящие способности, так сказать, на мелкую монету, он, несомненно, при своих дарованиях и познаниях, оставил бы себе имя на любом поприще. Впрочем,.. часто большие дарования не пробивают себе дорогу к известности и славе.., а виновато тут общество. В ежедневном водовороте Петербургской жизни большого света для серьезного труда времени быть не может."¹⁶ 

Александр Карамзин, как и Соллогуб, изображен в зените своей литературной известности, впрочем, гораздо менее значительной, чем его слава острослова. Его повесть в стихах "Борис Ульин", опубликованная в 1839 году, вызвала оживленную полемику между В. Г. Белинским, начисто отрицавшим ее достоинства, и А. А. Краевским, восторгавшимся сю. Следует также вспомнить, что Александр Карамзин — автор замечательной отповеди своему брату Андрею, подавшему руку Дантесу, и тем кругам, которые сочувствовали пострадавшему в результате дуэли с А. Пушкиным. То, что портрет Александра Карамзина украшает "мартыновский" альбом, показывает, что в отношении противника Лермонтова он не был так строг.

Еще один талантливый, но "лишний" человек, среди портретов, вошедших в альбом,— Константин Булгаков. Его литографированный В. Тиммом портрет вклеен среди рисунков Райта.

 

 

По определению того же В. Соллогуба, К. Булгаков был "гениальный повеса, прошутивший блистательные способности."¹⁷ По воспоминаниям И. И. Панаева, Константин Александрович Булгаков, сын популярного в обширном кругу современников московского почт-директора, А. Я. Булгакова, был гвардейским офицером, известным "своими шалостями, артистическими талантами и остроумными выходками с великим князем Михаилом Павловичем."¹⁸ Друг М. И. Глинки, он был исполнен дарований, не усовершенствованных прилежанием и наукой.

К этим талантливым людям, не воплотившим свои дарования в реальных результатах деятельности, можно отнести и Мартыновых — как "одного из лучших светских пианистов своего времени" Николая Саввича Мартынова, так и пытавшегося заниматься сочинительством рассказов, стихов и даже повести Николая Соломоновича. Дилетантский характер трудов последнего свойственен вообще начинающим, и кто знает, займись он литературой по-настоящему, может, и он мог бы прославиться созиданием? Отсутствие истинной дерзновенной независимости мешало этим людям осуществиться, но оно же сохранило им жизнь. Но Лермонтов, который и с Михаилом Павловичем шутил, за что сиживал на гауптвахте, и не раз разыгрывал посетителей салонов, где блистал остроумием не хуже прочих, и в военном деле отличался, нашел-таки время стать великим поэтом, а это уже непростительно. И вот, даже близкие по духу люди, друзья-приятели, литераторы и ценители изящной словесности, не простили ему истинности оценок. Вопреки прижизненной славе поэта, может быть, из-за тайной зависти и мелкого тщеславия, они не признавали за ним исключительной роли в литературе, они почти искренне не знали истинного значения поэта. Не случайно в конце жизни один из представителей этого блестящего поколения недоумевал: "я не понимаю, что о Лермонтове так много говорят; в сущности он был препустой малый, плохой офицер и поэт неважный. В то время мы все писали такие стихи. Я жил с Лермонтовым в одной квартире, я видел не раз, как он писал. Сидит, сидит, изгрызет множество карандашей и напишет несколько строк. Ну разве это поэт?"¹⁹

Напрашивается вывод, что состав альбома из Русского музея помогает восстановить именно такие настроения в лермонтовско-мартыновском кругу. Возможно, здесь собраны изображения постоянных посетителей, своеобразного кружка, вдохновителем которого мог быть В. А. Соллогуб, на склоне лет считавший свое умение устраивать балы, кружки и музыкальные общества своим главным призванием. Альбом "Портреты", включавший не только родственников, но и друзей, соответствует такому предположению. Когда, по выражению С. Н. Мартынова, "значение Лермонтова в нашей литературе еще не было установлено", приятели поэта не особенно печалились о его гибели. Альбом — беспристрастное свидетельство распределения симпатий изображенных, корректирующее их словесные высказывания. Даже лучшие из этого круга, "лишние люди", трагедию которых Лермонтов с такой горечью постиг, не признали своего пророка. Пока они еще считают себя с Лермонтовым на равных, а может быть и значительнее, способности не прошучены, успехи очевидны, впереди вся жизнь, они талантливы, дружны, будущее за ними... Гибель неуживчивого и заносчивого поэта прошла для них легко и страдальцем для них был его противник, ему даже на загородную прогулку в провинциальном Киеве надо испрашивать разрешение духовных властей! Впрочем, тяготы наложенной на Николая Соломоновича епитимьи, наверное, преувеличены: недаром его портрет работы Райта датируется 1843 годом, а Райт работал в столицах, и, значит, Мартынов посещал их, позировал художнику, вошел как равный в круг друзей, запечатленный альбомом "Портреты". Тогда Владимир Соллогуб еще не думал приниматься за мемуары о своих знаменитых друзьях и попросту хаживал в богатейший дом своих родных — Мартыновых. Тогда делившие молодость с Лермонтовым понемногу изменяли прошлой доброте и благородству, тогда было все без прикрас, как было...

 

¹ Литературное наследство. Тт. 45-46. М., 1948. С. 693, 697, 698.
² Интересно, что этот же художник выполнил портреты вдовы и детей А. С. Пушкина, а также Ж.-А. Дантеса.
³ Лермонтовская энциклопедия. М., 1980. С. 272.
⁴ М. Ю. Лермонтов. К 125-летию со дня рождения. 1814-1939. Каталог выставки в Ленинграде. Состав. В. Л. Бубнова, М. М. Калаушин, П. Е. Корнилов. М.; Л., 1941. С. 82. №452; Пахомов Н. П. Всесоюзная выставка к столетию со дня смерти М. Ю. Лермонтова. 1841-1941. Государственный Литературный музей. М., 1951. № 52.
⁵ См. прим. 1. С. 698.
⁶ Уварова Н. И. Два портрета Н. С. Мартынова. // Государственный Русский музей. Стра
ницы истории отечественного искусства. XVIII — п. п. XIX в. Вып. 1. СПб., 1993. С. 109—114. Статья написана на основе доклада, прочитанного 28 марта 1982 года на Итоговой научной конференции ГРМ за 1981 год.
⁷ Заборова Р. Б. Лермонтов и Соллогуб. Материалы о М. Ю. Лермонтове в фонде В. Ф. Одоевского. // Труды Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Т. 5 (8). Л., 1958. С. 190-199.
⁸ Соллогуб В. А. Воспоминания. М., 1931. С. 477.
⁹ Там же. С. 453.
¹⁰ Аксаков К. С. Три критические статьи г-на Имярек. // Московский литературный и учебный сборник на 1847 год. М., 1847. Критика. С. 1-44. // Цит. по: К. С. Аксаков, И. С. Аксаков. Литературная критика. М., 1981. С. 167-174.
¹¹ Руммелъ В. В. и Голубцов В. В. Родословный сборник русских дворянских фамилий. СПб., 1887. Т. 2. С. 192. Обресковы, № 45, 46, 47.
¹² Воспр.: А. С. Пушкин и его время в изобразительном искусстве первой половины 19 века. Л., 1985. № 192.
¹³ Мещерский А. В. Из моей старины. Воспоминания князя А. В. Мещерского. // Русский архив, 1900. Т. III. С. 455.
¹⁴ Измайлов Н. В. Пушкин и семейство Карамзиных. // Пушкин в письмах Карамзиных. М., 1960. С. 36.
¹⁵ Там же. С. 37.
¹⁶ Мещерский С. 454
¹⁷ Соллогуб В. Воспоминания. С. 202.
¹⁸ Панаев И. И. Литературные воспоминания. Л., 1928. С. 440.
¹⁹ А. И. Арнольди по сообщению П. А. Висковатого. Цит. по.: Иванова Т. Посмертная судьба поэта. М., 1967. С. 19.