Постоянно ощущая свою нерасторжимую связь с гонимыми русскими православными христианами и мучительно переживая духовно-историческую катастрофу, обрушившуюся на их родную страну, религиозные философы Русского Зарубежья положили всю силу своего творческого дарования на духовное обличение и мировоззренческое развенчание той поистине сатанинской идеологии коммунизма, которая обольстила тогда значительную часть русского народа. Нередко отказывая себе в возможности сделать успешную академическую карьеру на Западе, обращаясь в своем творчестве лишь к немногочисленным русским изгнанникам и не надеясь при своей жизни быть услышанными в России, религиозные философы Русского Зарубежья оставили для будущих поколений русских людей огромное {287}интеллектуальное наследие, одной из важнейших частей которого являлось критическое осмысление духовно-исторического феномена коммунизма.

     Стремясь последовательно реализовать в своем творчестве принципы православного церковного мировоззрения и оставаясь при этом на позиции строгой научной добросовестности, представители русской религиозно-философской мысли пытались исследовать многие исторические явления в контексте религиозной жизни человечества. Одними из первых в европейской культуре русские философы поставили вопрос о религиозно-мировоззренческих истоках коммунизма. Они выразительно показали, что в основе этой идеологии лежала уходившая своими корнями в еще дохристианское прошлое социально-утопическая мифологема, которая проявляла себя как в ветхозаветной, так и в новозаветной церковной традициях в качестве мировоззренческой основы маргинальных ересей хилиастического и гностического характера. Разнообразные попытки реализации вариантов этой социально-утопической мифологемы в человеческой истории оказывались чреваты дальнейшим извращением и даже разрушением той духовно-исторической реальности, которую в ее онтологических основах обещала преобразить коммунистическая мифологема. Облачившись в эпоху секуляризации общественно-культурной жизни Европы в академические ризы научной теории эта социально-утопическая мифологема сохранила свою религиозно искусительную для народных масс экзистенциальную напряженность и свое {288} исторически разрушительное для важнейших проявлений культуры и цивилизации мировоззренческое содержание.

     Выработав в ходе своего почти девятисотлетнего развития своеобразный вариант христианской цивилизации, Россия в начале ХХ века переживала объективно сложный для любой страны период своего исторического развития. Будучи одной из самых интенсивно развивавшихся как в хозяйственно-бытовом, так и в государственно-культурном отношении стран мира и переживая при этом интенсивный процесс зарождения секуляризованной массовой культуры, Россия сохраняла в качестве основополагающей парадигмы народного сознания уравнительно-обезличивающие представления о "земле" и "общине", внешне казавшиеся оцерковленными, но по сути своей являвшиеся примитивно-архаическими и восходящими, скорее, к язычеству, чем к христианству.

     Десятилетиями отторгнутая от практической хозяйственно-государственной деятельности русская радикальная интеллигенция "закапсулированно" формировалась в умозрительных рефлексиях относительно, прежде всего, социально-политических учений, порожденных отличным от российского культурно-историческим развитием европейских стран. Проникнувшись ущербным убеждением о необходимости борьбы с якобы всегда реакционным государством во имя защиты, якобы всегда прогрессивного народа, русская радикальная интеллигенция создавала миф об органично присущем русскому народу стихийно {289} социалистическом миросозерцании, выразителем которого являлись революционно-социалистически настроенные представители интеллигенции.

     Обретя в марксизме наукообразно претенциозную и прагматически беспощадную идеологию для своей борьбы против веками казавшегося статичным, но на рубеже ХIХ-ХХ веков динамично развивавшегося хозяйственно-бытового и государственно-культурного уклада России, русская революционная интеллигенция смогла выработать особый тип идеологически примитивного, но политически действенного марксизма большевистского толка. Именно большевизм сумел осуществить слияние выдаваемых интеллигенцией за стихийно социалистические примитивно-архаичных по сути и чернопередельческих по устремленности начал массового народного сознания с вульгаризованными для маргинально-народного понимания и объективно столь же примитивно-архаичными лозунгами коммунистического утопизма.

     Создание большевистской партии, объединившей лжерелигиозно-зилотски настроенных революционеров единой волей лжепророкообразного вождя, означало появление в рядах еще не окончательно оторгнувшейся от народнически романтических представлений революционной интеллигенции особой популяции профессиональных революционеров, которые были способны аккумулировать в процессе политической борьбы религиозно напряженные и одновременно утилитарно ориентированные чаяния народных масс. Так уже не в первый раз в мировой истории {290} коммунистический утопизм для реализации своей примитивно утилитарной химеры "земного рая" обращался к архаично-религиозному энтузиазму "алчущих и жаждущих" уравнительной справедливости народных масс. Однако именно в России впервые в мировой истории это обращение от имени коммунистической утопии осуществляла прагматично конкретная в своей борьбе за государственную власть политическая партия "нового" тоталитарного типа.

     Веками сосуществовавшие почти параллельно православная, вдохновлявшаяся аскетическими идеалами монашеской святости культурная традиция и лишь православно-атрибутивная, ориентировавшаяся на политическую целесообразность монархическая государственность не смогли к началу ХХ века выработать подлинно воцерковленную, способную отзываться на запросы современной общественной жизни государственно-политическую идеологию. В то же время православное бытовое благочестие, являвшееся на протяжении всей русской истории основным оплотом христианской религиозности в народе, стремительно разрушалось под влиянием столь же стремительно происходившей в начале ХХ века модернизации культурно-хозяйственного уклада народной жизни. При этом исторически привыкшая сторониться профанной общественно-политической жизни православная иерархия, к тому же связанная административными путами синодальной бюрократии, не могла действенно противостоять происходившей в это время в сознании народных масс {291} духовно-мировоззренческой секуляризации, которая обнажила во многом еще не преображенные христианством рудиментарно-языческие пласты народной религиозности.

      Выработанная в среде русской революционной интеллигенции под влиянием целого комплекса духовно-исторических причин и основанная на синтезе культурно-религиозного нигилизма и абстрактного морализма зилотско-политическая религиозность в начале ХХ века смогла найти свое наиболее последовательное мировоззренческое и организационное выражение в лжерелигиозной идеологии и лжеиерархичной структуре большевистской партии. Именно этой партии удалось если и не глубоко осознать, то политически успешно использовать мировоззренческое созвучие стихийного, выраставшего из полуязыческой религиозности антицерковного нигилизма народных масс и прикрытого ризами народопоклоннического лжеподвижничества и оправдывавшего себя верой в земной социалистический рай богоборчества революционной интеллигенции.

     Основанная на опрощенческом примитивизме, прелагавшем идею "экспроприации экспроприаторов" в лозунг "грабь награбленное", и лжерелигиозном утопизме, подменявшем церковное учение о "Царстве Божьем внутри вас" народной мечтой о "царстве мужицком среди нас", коммунистическая идеология в устах своих большевистских "благовестников" превращалась в лжерелигозную пропагандистско-хилиастическую проповедь. Во главу угла этой проповеди полагалась неведомая ранее русскому народу классовая мораль, которая давала всегда отвергавшееся сонмом народных праведников и постоянно вожделевшееся поколениями народных грешников "право на бесчестье" и которая разнуздывала столь долго подавлявшиеся в народной душе моралью церковной низменные духовно-исторические страсти, разрушительные как для самого народа, так и для веками созидавшейся этим народом страны.

     Предпринятая в результате победы большевистской революции попытка осуществить в российской действительности утопические постулаты коммунизма не только привела к хозяйственно-бытовой катастрофе в стране, но и наглядно продемонстрировала экономическую несостоятельность коммунистической идеологии. Воспринимавшая в предреволюционный период наиболее примитивные и архаичные начала хозяйственной жизни русского народа в качестве стихийно коммунистических большевистская партия стремилась использовать эти начала в процессе своей экономической деятельности в качестве самых передовых и тем самым способствовала глубокой архаизации и примитивизации не только хозяйственно-бытовой, но и общественно-политической жизни в стране.

     Уродливо сочетавшиеся с экономически нерентабельными и социально кровопролитными техническими достижениями подобные архаизация и примитивизация общественного сознания создавали благоприятную почву для формирования в стране тоталитарного государства, которому {293} суждено было стать как в России, так и во всем мире единственной формой воплощения коммунистической утопии. Утверждавшийся ценой многомиллионных "гекатомбных" жертв из числа лучших представителей русского народа коммунистический тоталитаризм обусловливал наряду с физическим уничтожением духовное перерождение целых поколений, нравственно развращая не только сформированный им новый правящий слой партийной номенклатуры, но и угнетавшиеся этой номенклатурой народные массы. При этом многочисленные социально-политические и нравственно-психологические недостатки предшествовавших коммунистической системе общественно-экономических формаций не только не преодолевались, но достигали в условиях коммунистического тоталитаризма невиданных в истории масштабов.

     Тупиковость социально-экономической политики, основанной на постулатах коммунистической идеологии, и беспринципный прагматизм стремившихся лишь к политическому, а часто и физическому выживанию представителей последующих поколений партийной номенклатуры обусловили естественные для них, хотя и мучительные для русского народа перемены в характере коммунистической системы. Важнейшей из этих перемен стало предсказанное русскими религиозными философами на основании изучения НЭП-а еще на рубеже 1920-30-х годов перерождение партийно-государственной бюрократии в государственно-капиталистическую олигархию, готовую вбирать в себя даже отдельных, наиболее значительных представителей криминального мира, который всегда оставался социально-психологически близким коммунистическим функционерам.

     Оказавшаяся, как и предсказывали представители русской религиозно-философской мысли, победой сил глубокой духовно-исторической реакции коммунистическая революция наряду с разрушением многовекового хозяйственно-бытового уклада России обусловила почти полный разгром традиционной русской духовной культуры. При этом наряду с уничтожением являвшихся на протяжении веков главными носителями культурно-исторической памяти российского общества традиционных сословий духовенства, дворянства и купечества коммунистический режим условиями тотальной несвободы положил конец и существованию столь немало потрудившейся над разрушением российской государственности интеллигенции. Поставленные тоталитарным государством перед выбором между физической гибелью или духовно-мировоззренческим вырождением в качестве идеологической "обслуги" коммунистического режима "недоуничтоженные" представители русской интеллигенции были обречены участвовать в подготовке массовых кадров мировоззренчески заидеологизированной и лишь технократически ориентированной рабоче-крестьянской "образованщины", которой предстояло не столько продолжать, сколько профанировать культурно-историческую миссию русской интеллигенции. {295}

     Воздвигнутая на руинах как православной церковной, так и светской классической культуры идеологически вымуштрованная советская массовая псевдокультура должна была стать основой постепенно складывавшейся в условиях тоталитарного коммунистического общества государственной богоборческой лжерелигии, с идолопоклонническим почитанием мертвых и живых вождей и героев и с пропагандистски обоснованным откровением о материально-техническом коммунистическом рае.

     Неизбежность появления подобной государственно-тоталитарной лжерелигии стала очевидной уже в первые годы после установления коммунистического режима, изначально проявившего свою богоборческую природу беспрецедентными гонениями, которые были воздвигнуты им против Православной Церкви в России. Положив жестокий и кровавый конец во многом уникальному опыту развития в России цивилизации, сочетавшей в себе самый последовательный православный вероучительный традиционализм и самое дерзновенное культурно-историческое творчество, коммунизм предпринял в России грандиозную попытку создания основанной утилитарно-религиозной мифологеме "земного рая" антихристианской цивилизации, соединявшей в себе архаичную, рудиментарно-языческую религиозность народных масс с передовыми научно-техническими достижениями современной секуляризованной цивилизации.

     Созданный таким исторически противоестественным образом богоборчески религиозный по {296} своему духовному содержанию и тоталитарно-технократический по своей цивилизационной форме коммунистический "Вавилон" имел важнейшими духовно-религиозными результатами своего исторически кратковременного существования не только разрушение в России основополагающих начал церковной жизни и церковной культуры, но и извращение мировоззренческих основ религиозной ментальности русского народа. Проявившиеся еще в период становления в России коммунистического режима полуязыческие по своему религиозному содержанию и утилитарно-уравнительные по своей социальной направленности стихии народной души получили свое дальнейшее развитие в условиях тоталитарно-государственного диктата социально-утопической и религиозно-претенциозной коммунистической идеологии, оказавшейся столь созвучной этим стихиям.

     Многократно предупреждавшие, не только на страницах своих "антиевразийских" работ, о многочисленных духовно-мировоззренческих соблазнах, которые будут подстерегать русский народ на пути его возвращения из "коммуно-вавилонского" плена, русские религиозные философы еще в первой половине ХХ века сумели предугадать и сформулировать многие из тех культурно-исторических и духовно-религиозных проблем, без разрешения которых окажется невозможным подлинно православное возрождение России. Их главным духовным предостережением последующим поколениям русских православных христиан, {297} на долю которых должно было выпасть счастливое и трудное бремя "воссоздания святой Руси" стала пронизывавшая творчество философов Русского Зарубежья обеспокоенность тем, сумеет ли столь чаемая ими возрождающаяся посткоммунистическая Россия вновь как и во времена св. князя Владимира не ошибиться в своем главном духовно-историческом выборе между "Востоком Ксеркса" и "Востоком Христа".