Болхов в Смутное время.

     С 1606 г. Смута перешла из боярских кругов в средние и низшие слои российского государства и, охватив южную окраину и центр, начала распространяться и дальше. Болхов оказался в центре событий.
     В августе 1606 г. население города выступило против правительства Василия Шуйского и перешло на сторону мятежного войска Ивана Болотникова, путь которого проходил через Болхов. Правительство Василия Шуйского предприняло меры сопротивления, и летом следующего года казалось, что междоусобица, в течение нескольких лет сотрясавшая Московское государство, подходит к концу. Царские войска осадили Тулу, где заперся Болотников, в то время как другие правительственные отряды начали «очищать» от повстанцев прочие города. Но тут произошли события, ознаменовавшие наступление нового витка Смуты. В Стародубе объявился очередной самозванец, назвавший себя чудесно спасшимся от боярского заговора царем Димитрием. Происхождение его неясно, но он быстро стал знаменем противников Василия Шуйского. К Лжедмитрию II примкнули многие бывшие болотниковцы, в том числе атаман донских казаков И. М. Заруцкий и «охотники» (добровольцы) из польской шляхты. Первоначально удача благоприятствовала самозванцу: он разбил небольшой отряд окольничего князя В. Ф. Литвинова-Масальского под Козельском, а его передовые разъезды вышли на ближние подступы к Туле. Но он опоздал. 10 октября, не дождавшись помощи, Болотников капитулировал, и Лжедмитрий II, войско которого к тому же стали сотрясать раздоры, вынужден был отступить. В Карачеве к самозванцу присоединились польские отряды Сам. Тышкевича, Хмелевского, Хруслинского и Ад. Вишневецкого, подошедшие с Украины. Лжедмитрий II пытался взять Брянск, но город, на помощь которому подоспела рать под началом боярина князя И. С. Куракина и князя В. Ф. Литвинова-Мосальского, устоял. В начале января 1608 г. самозванец вынужден был снять осаду Брянска и направился в Орел. «Орляне же его встретоша», и он остался в городе на зимовку.
     Соседний с Орлом Болхов еще летом 1607 г. был «очищен» от ставленников Лжедмитрия II князем Третьяком Сеитовым и в январе 1608 г. стал сборным пунктом рати, направленной против самозванца. Повторная мобилизация войск, опрометчиво распущенных «поопочинуть» после тяжелой осады Тулы, как обычно, проходила трудно. Лишь благодаря принятым жестким мерам и угрозам «нетчикам» (11) - дворянам и детям боярским, лишить их поместий и вотчин, в Болхове были собраны очень крупные силы. Ратники были разбиты на несколько полков: над передовым начальствовали боярин князь Василий Васильевич Голицын и боярин Михаил Алексеевич Нагой, сторожевым - боярин князь Иван Семенович Куракин и князь Василий Федорович Литвинов-Мосальский. Позднее он был отпущен в Москву и на его место заступил Григорий Григорьевич Пушкин. Главные силы - Большой полк - возглавляли боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский, боярин князь Борис Михайлович Лыков и князь Григорий Константинович Волконский. Артиллерией командовал Григорий Левонтьевич Валуев, а финансовыми делами рати заведовал дьяк Семейка Ефимов (12).
    Значительную часть конницы составляли отряды татар мещерских, касимовских, кадомских, темниковских и арзамасских. Над касимовскими мурзами и татарами стоял голова Гозан Петров сын Болтин, кадомскими - Остафей Яковлев сын Соховцев, темниковскими - Федор Клокачев, арзамасскими - Степан Шитлов – нижегородец (13). По указу царя Василия Шуйского: «Татаром и Черемисе велено Украинные и Северских городов Уездов всяких людей воевать и в полон имать и живот (имущество. - В.Н.) их грабить за их измену и воровство» (14). В состав рати входил и сильный отряд наемников, среди которых, кроме немцев, были поляки и литовцы - им предстояло скрестить оружие с соотечественниками, служившими у самозванца.
     Верховным главнокомандующим над войском был поставлен брат царя Дмитрий Иванович Шуйский, в товарищи (заместители) к которому был придан Михайло Алексеевич Нагой. Главная беда русской рати была в ее главнокомандующем - Дмитрий Шуйский «отличался единственно величавостью и спесию; не был ни любим, ни уважаем войском; не имел ни духа ратного, ни прозорливости в советах и в выборе людей; имел зависть к достоинствам блестящим и слабость к ласкателям коварным: для того, вероятно, не взял юного счастливого витязя Скопина-Шуйского, и для того взял князя Василия Голицына, знаменитого изменами...» (15). Другая, поистине убийственная, характеристика его полководческих талантов, содержится в современной тому времени летописной записи: «был он воевода сердца не храброго, обложенный женствующими вещами, любящий красоту и пищу, а не луков натягивание».
     Всю зиму и большую часть весны огромная русская рать стояла в Болхове, уничтожая запасы свои и местных жителей. В то же время с приходом в Орел к самозванцу подкрепления из Польши и Украины, особенно отряда князя Романа Кириковича Рожинского, его войско превращалось в пусть и не очень многочисленное, но сильное. Рожинский, несмотря на противодействие самозванца, при поддержке верных ему людей, сумел отрешить гетмана Меховецкого, не пользовавшегося популярностью, и сам занял эту должность.
     Шуйский мог без особого труда зимой выбить немногочисленный отряд Лжедмитрия II из Орла. Орел был сильной крепостью, но не для татар. Город лежал в низине, главная его защита летом - реки Ока и Орел - замерзли, а со стороны Болхова над ним нависали высокие берега рек - Ямская и Егорьевская «горы», с которых территория крепости хорошо просматривалась и могла простреливаться вдоль и поперек из пушек. Так что, вполне вероятно, что Лжедмитрий оставил бы Орел даже без боя. Тем не менее, Шуйский сидел в Болхове, выклянчивал очередные подкрепления, несмотря на то, что людей у него было более чем достаточно, и оправдывал свое бездействие «многими снегами». Прокорм такой огромной рати был делом весьма сложным, к тому же и люди самозванца успели выгрести из клетей и сусеков орлян все запасы, и фуражиры обеих сторон рыскали между Орлом и Болховом, опустошая и без того разоренную войной округу. Русские воеводы выслали беспокоить самозванца «посылку» (летучий отряд) под началом князя Василий Романовича Барятинского и Михаила Зыбина. Весьма часто между противниками завязывались кровавые стычки, «бои многие», победы в которых не давали перевеса ни той, ни другой стороне. (16)
     Наступила весна с ее хлябью и распутицей. Лишь к концу апреля, когда немного подсохло, противоборствующие стороны зашевелились, готовясь к решающему сражению. Когда далее медлить было уже нельзя, Шуйский, наконец, отдал приказ о выступлении и русская рать гигантской колонной выползла из Болхова. Одновременно из Орла в зареве пожара вышел и самозванец. В день его выступления вспыхнул пожар в хоромах, в которых он квартировал. Огонь перекинулся на избы обывателей, и самозванец был вынужден бежать в одну из слобод, где встретился с Рожинским, зимовавшим в Кроме. Лжедмитрий вышел из города, провожаемый проклятиями орлян, лишившихся по его милости не только своих запасов, но и крова, но это его мало беспокоило. Впереди его ждала либо победа и Московское царство, либо разгром и позорная смерть - что, в конечном счете, и произошло.
     Любая смута порождает многочисленных перебежчиков. Так было и в этот раз. По свидетельству активного участника Смуты в России Конрада Буссова, «17 апреля немецкие начальники из лагеря Шуйского (ротмистр Бартольд Ламсдорф - невежественный молодчик, за свою жизнь не ходивший ни разу в чужие страны, зато в Лифляндии и в Москве славно поработавший пивными кружками, - лейтенант Иоахим Берг и хорунжий Юрген фон Аалдау), все трое люди невежественные, но отлично обученные московитским жульничествам, отрядили к Димитрию второму двух своих собратьев, Арндта Кудделина и Любберта фон дер Хейде, чтобы предложить свои верноподданнические услуги и при этом сказать ему, чтобы он продвигался вперед, а когда дело дойдет до сражения, то они перейдут к нему с развернутым знаменем. Они не посмотрели на то, что присягнули Шуйскому и уже второй год служили ему и получали от него жалованье и притом хорошо знали, что это не Димитрий первый, а кто-то совсем иной» (17).
     И вот в субботу, 30 апреля, на полпути между Орлом и Болховом, у Каменска (д. Каменка) рати встретились. Надо полагать, что столкновение не было неожиданным для обеих сторон, и противники успели развернуться в боевой порядок. Священники отслужили молебен, а полководцы ободрили своих людей: «...как достоит делати прямым (честным) воинским людям и по крестному целованью, на что они Государю своему и крест целовали в правду, и утешати их великою доброю добычею, чтоб они смело и храбро на супостатов напускали..., и молвити им: лучше есть честно умерети, нежели с бесчестием житии, и так предатися в руце Божий» (18).
     Самозванец первый начал атаку, и его передовой отряд сошелся с полком Голицына. Тот не выдержал натиска и обратился в бегство. Беглецы проломились через Большой полк, расстроив его ряды и, преследуемые поляками, достигли Сторожевого полка. Но тем полком командовал более опытный воевода - Иван Куракин, ранее отличившийся под Брянском. Он не сплоховал и на этот раз и вовремя ввел войска в бой. Прорвавшаяся польская часть Тупальского попала в железное кольцо и вместе со своим начальником почти целиком погибла. Отличились и наемники. По словам К. Буссова, Ламсдорф с сообщниками оказались «столь трезвы» (т. е. напились), что напрочь забыли о данном ими самозванцу обещании, «храбро напали на поляков и побили 400 человек». Это привело в ярость Рожинского, приказавшего впредь не брать наемников в плен, а также вздернуть посланцев Ламсдорфа, «но те попрятались и не так скоро вылезли на свет» (19).
     Уже в сумерках противники, утомленные длившимся с утра и до вечера боем, разошлись по своим станам. Русская рать стала неподалеку, за заболоченной ложбиной, заполненной талой водой. Подобно огромному медведю, она разлеглась поперек Волховской дороги. Рожинскому, осматривавшему позиции, стало ясно, что дальнейшие лобовые атаки приведут к тому, что их немногочисленное войско просто разобьется о московскую рать. Вполне возможно, что и Рожинский, и самозванец начали всерьез подумывать об отступлении, но полученные ими вскоре известия привели совсем к иному развитию событий.
     Несмотря на большие потери, прошедший день был, в общем, удачным для русской рати. Но Дмитрий Шуйский приказал готовиться к отступлению и отправил в Болхов наряд - тяжелую артиллерию и обоз. Это малодушное решение и привело впоследствии к трагическим последствиям. Отступление с «висящим на плечах» противником редко удается даже опытному полководцу.
     Рожинскому стало немедленно известно о том, что «Москва» собирается уходить от перебежчика - каширянина, сына боярского Ивана Лихарева, и он решился атаковать. Главные силы, переправившись через реку (по-видимому - Березуй), вышли в глубокий тыл русской рати, к селу Кобылино. Утром слуги, оставшиеся в лагере, натыкали флаги в возы, которые стали двигать взад-вперед. Возы поднимали тучи пыли, над которой колыхались знамена - казалось, что двигается огромное войско, вселяя беспокойство в сердца московитян. Одновременно стало известно о появлении поляков у с. Кобылино, что вызвало еще большее смятение. Русская рать стала поспешно отступать к Болхову, по пятам преследуемая оставленными в лагере Рожинским отрядами и к тому времени, когда она дошла до Кобылино, где натолкнулась на главные силы самозванца, оказалась совершенно расстроенной и измотанной переходом. У села завязался новый бой «велик зело», но смятенное воинство, к тому же не успевшее перестроиться в боевой порядок, оказалось не способным победить. Пока одни бились, другие искали спасения в бегстве. «И тут вор (самозванец) с польскими и литовскими людьми и с русскими воры, с изменники царя Василия Ивановича всея Руси ратных людей многих побили и бояр и воевод князя Дмитрия Ивановича Шуйского с товарищи и Московского государстве все полки погромили...» (20). Всеобщее смятение усилилось и тем, что Дмитрий Шуйский со знатнейшими воеводами, видя проигрыш сражения, попросту бросил войско (это было не первое и не последнее его бегство с поля боя) и ускакал в Болхов. Избиваемая с флангов и с тыла, русская рать в беспорядке устремилась к Болхову, где под защитой крепостных стен чаяла найти спасение.
     Увидев начавшееся повальное бегство русской рати, Ламсдорф с сообщниками вспомнил о данном накануне Лжедмитрию II обещании и с развернутыми знаменами двинулся было в сторону самозванца, что вызвало недоумение у его соратников. «Многие честные люди, которые не знали об этом лукавстве, обратились к ротмистру и сказали: "Мы прекрасно понимаем, что тут затевается. Мы не останемся, все русские бегут, а поляки нас окружают. Что вы, начальники, замышляете?"»
     Ламсдорф обрушился на них с руганью, но большая часть наемников не присоединилась к изменникам - одни - сохраняя «профессиональную этику», другие, а их было большинство, - опасаясь за судьбу своих оставленных в Москве жен и детей. Ибо если бы «этот предательский замысел удался, как они хотели, Шуйский ни одного немецкого младенца в колыбели не оставил бы в Москве живым». С Ламсдорфом осталось всего около 200 человек, которые были окружены подскакавшими запорожцами. Выполняя приказ Рожинского, переметчики и их закованный в латы предводитель были изрублены казаками, сполна получив за свое двойное предательство, а «...слезы бедных вдов и сирот, чьих мужей и отцов он столь низко предал и безжалостно обрек на закланье, погрузят его еще глубже в ад» (21).
     Последний акт трагедии под Болховом произошел у Звенигородской засеки - лесного завала, охранявшего подступы к городу от набегов татар. Ранее отправленные в Болхов артиллерия и обоз сгрудились у единственных ворот через засеку, закупорив и без того узкий проход и преградив путь отступающей рати. Началась давка. На эту-то деморализованную и объятую страхом толпу обрушилась подоспевшая к засеке польская кавалерия, устроив настоящее побоище. Трупы тысяч русских воинов все лето устилали поля под Болховом, отравляя окрестности смрадом разложения. В руки поляков попала огромная добыча, весь обоз и тяжелая осадная артиллерия, которая могла весьма пригодиться при осаде Болхова и других городов.
     В Болхове «в осаде» остался, кроме гарнизона, пятитысячный отряд князя Третьяка Сеитова и Григория Валуева под началом некоего литвина Гедройца. Стоявшая на высокой горе и обнесенная двумя поясами дубовых стен, Болховская крепость была довольно сильной и могла бы выдержать осаду. К тому же составлявшая ядро войска самозванца польская и украинская шляхта, сильная в конном бою и рубке, сникала, когда дело доходило до осадной войны.
     Но моральное состояние болховитян было подорвано зрелищем катившейся через город разбойной рати (распространялись слухи об огромных наступающих полчищах «истинного» царя) и появившимися над дальними слободами дымами от горевших дворов и церквей (22). К тому же в руки Лжедмитрия II попала тяжелая осадная артиллерия, которая могла разнести деревянные стены крепости в несколько дней. Просидев в осаде три дня, Сеитов и Валуев сочли за лучшее со всеми своими «многими ратными людьми» в среду 3 мая сдаться и целовали крест на верность Лжедмитрию II. Самозванец присоединил их к своей рати и двинулся дальше, на Москву. Впрочем, перебежчики соблюдали свою клятву не долго. Убедившись, что войско самозванца не столь многочисленно и грозно, как его рисовали перепуганные беглецы, они с «Упыреки... ушли и прибежали к Москве к царю Василью Ивановичу всея Руси» (23).
     По своим катастрофическим последствиям Болховское поражение впоследствии затмил только Клушинский погром (24 июня 1610 г.), приведший к падению Шуйских и оккупации Москвы поляками (главнокомандующим в этом сражении был тот же Дмитрий Шуйский). После Болховского боя «бысть на Москве ужасть и скорбь велия...». В столице спешно собрали новую рать, на этот раз под началом известного, несмотря на молодость, полководца боярина князя М. В. Скопина-Шуйского и И. Н. Романова, которые преградили дорогу самозванцу у речки Незнань (под Каширою). Но «вор пойде же под Москову не тою дорогою» и воеводам пришлось спешить обратно к столице. К тому же в войске под впечатлением постоянных неудач учинилась измена и «шатость». Самозванец же, не встречая особого сопротивления (его на несколько дней задержал лишь Можайск, но и тот после усиленной бомбардировки капитулировал), вышел на ближние подступы к Москве и остановился в двенадцати верстах от стольного города в с. Тушино. Он и не предполагал, что оно на годы станет его «столицей». Перед ним, опьяняя его, маячил призрак Московской короны, которую ему так и не суждено было надеть на голову.
     ... По просторам России разбросано немало полей, которые называют полями русской славы, это Куликово поле, равнина под Полтавой, славное Бородино и Малоярославец и другие места памятных побед русского оружия. На них стоят памятники, увековечивающие славу русских воинов как мертвых, так и живых. Но есть и другие поля, их можно назвать полями скорби, это Калка, Сить, Клушино, Мясной Бор, где погибла 2-я ударная армия. Одним из таких приснопамятных полей является равнина у д. Каменка между Орлом и Болховом, место крупнейшего в годы Смутного времени и самого значительного, вплоть до начала XX в. сражения на Орловщине, ныне совершенно забытого. Подобная трагедия повторится под Волховом и в годы Великой Отечественной войны.
С избранием царя Михаила Федоровича для Болхова и его окрестностей не миновала опасность со стороны поляков. В Волхов были направлены воеводами Андрей Хованский и Иван Хворостинин. Но навел здесь порядок только воевода Иван Степанович Волынский, назначенный в 1614 г. Он сумел справиться с отрядом поляков во главе с полковником А. Лисовским, разбойничавшим в округе. Защитники города отразили нападение отряда Лисовского, выдержав осаду крепости. Разгромив посады, Оптин монастырь, поляки отступили от Болхова.
     В 1616 г. поляки вновь наводнили округу Болхова. Воевода Богдан Андреевич Вельяминов собрал гарнизон, к которому на помощь подоспел 5-тысячный отряд московских воевод Михаила Дмитриева и Дмитрия Скуратова. В сражении под Болховом, состоявшемся в декабре 1616 года, поляки были разбиты и отступили к Курску, воевода Михаил Дмитриев был убит. Западные улицы города - Никитские, еще в XIX в. носили народное название «Польши и Литвы» в воспоминание набегов.

Примечания.

(11) Нетчики - служилые люди из дворян и детей боярских, не явившиеся вовремя на службу.
(12) Разрядная книга. 1550-1636 гг. Вып.2 М., 1976. С. 243.
(13) Костомаров Н.И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. 1604-1613. М., 1994. С. 372.
(14) Карамзин Н.М. История государства Российского. Кн. 3. Примечания к т. 12.: гл. 1. М., 1989. С. 38.
(15) Там же. С. 46
(16) Разрядная книга. 1550-1636 гг. Вып. 2. М., 1976. С.243-244.0 степени разорения во прем я боевых действий сельской округи можно судить на основе анализа писцовых книг Орловского уезда за 1594-1595 и 1647 гг. Если в 1594-1595 гг. на территории Неполоцкого стана, где в 1608 г. велись основные военные действия, насчитывалось 322 двора (в т.ч. несколько мест дворовых пустых), то в 1647 г., т.е. через четверть века после окончания Смуты, здесь зафиксировано всего 15 дворов // Писцовые книги. X V1 н. /11од ред. Н. В. Калачева. Ч. 1. Отд. 2-е. Т.10: Орловский уезд, б/м., б/г. С. 853-881; Груды Орловской ученой архивной комиссии. Вып. 2. Орел, 1891. Вып. 2. С. 19.
(17) Конрад Буссов. Московская хроника. 1584-1613. М.-Л., 1961. С. 149-150.
(18) Указ. соч. С.38-39.
(19) Конрад Буссов. Указ. соч. С. 150
(20) Там же.
(21) Там же. С. 151.
(22) «В Дееве в Казачьей слободе: место церковное, что была церковь Введение Пресвятыя Богородицы. Церковь сожгли литовские люди во 7116 (1608) г. попа и дьячка и пономаря убили литовские ж люди». // Орловские епархиальные ведомости. 1902. № 46. С. 1184
(23) Полное собрание русских летописей. Т. 34. Вельская летопись. М., 1978. С. 247-248.