Глава четвёртая

Эпизод первый

Во второй половине морозного дня 11 декабря 1917 года в застеклённые двери Ташкентского дворца постучал большевик-латыш, товарищ Фриц Цирулис (1886–1925). Что собой представлял будущий начальник Ташкентской милиции можно понять из документальной повести Л. Тримасова «Ночи без тишины».

Сразу с порога на ломаном русском, без тени робости, с пролетарской решимостью он требует от «гражданина» Н. Романова освободить здание. Основание? Ордер номер 349 от 11 декабря 1917 года. Документ выдан ему несколько часов назад для исполнения в двухдневный срок реквизиции ташкентского Дворца. Ордер выписан Советом Народных комиссаров Туркестанского края на основании своего же Постановления от 9 декабря 1917 года.

Сегодня невозможно документально точно реконструировать то, каким образом удалось убедить «несгибаемого большевика Цирулиса» не исполнять предписание «Ордера номер 349». Документально известно только то, что уже 12 декабря 1917 года великий князь Николай Константинович составил и через юриста Н. Черданцева подал властям редакцию своего нового завещания. Но этот документ лишь на время оттягивает начало последней и, пожалуй, самой болезненной для Николая Константиновича жизненной драмы.

20 декабря 1917 года в Протокол заседания Исполнительного комитета Совета солдатских и рабочих депутатов отдельным пунктом был включён следующий текст: «Рассмотрев вопрос о дворце Романова, Исполнительный Комитет постановил: Дом бывшего князя Романова, находящийся на улице Кауфманской, объявить Национальной собственностью и временно передать его в распоряжение Исполнительного Комитета Совета депутатов. Для освобождения всех помещений дать срок в две недели со дня объявления дворца национальной собственностью; возложить всю ответственность за целостность всего имущества на бывшего владельца Н.К. Романова и управляющего дворцом».

По логике текста Протокола заседания, днём объявления Дворца «национальной собственностью» следовало считать 20 декабря 1917 года. А датой освобождения его помещений 2 января 1918 года. Сам Николай Константинович и впоследствии его супруга Искандер считали днём «национализации ташкентского дворца-музея» 2 января 1918 года.

Эпизод второй

После 20 декабря 1917 великий князь более никаких попыток переубедить Советы не предпринимал. Возможно, единственным успокоением была надежда – национализация Дворца станет гарантией сохранения его коллекций.

Теперь «выселенцы» – Николай Константинович, Н.А. Искандер, их невестка О.И. Искандер и её дети Кирилл и Наталья, покинув покои ташкентского Дворца-музея, должны были разместиться в выделенных им комнатах дворцового флигеля, потеснив семью теперь уже бывшего управляющего Лутина.

Но переселение пришлось отложить. Николай Константинович почувствовал резкое недомогание. Живший неподалёку, на улице Гоголевской, вызванный по телефону доктор Боровский, констатировал у пациента сердечный приступ и настоятельно потребовал вывезти его в более спокойное место. Присутствовавшие сошлись во мнении, что это может быть только дом его гражданской жены Дарьи Алексеевны Часовитиной, расположенный у Кауфманского сквера. За решение разместить у себя «больного Коленьку» была и хозяйка дома.

Эпизод третий

Николай Константинович скончался 14 января 1918 года. Некоторые современные российские авторы подвергают сомнению эту дату, ссылаясь на дату 18 февраля, указанную в воспоминаниях Александра Николаевича Искандер.

Дата 14 января подтверждается номерами ташкентских газет опубликовавших некрологи. Эту же дату упоминает в книге воспоминаний капитан 1-го ранга Михаил Гаршин, личный секретарь великой Королевы Эллинов, княгини Ольги Константиновны: «Следующий 1918 год начался для Королевы с потери родного брата, великого князя Николая Константиновича, скончавшегося 14 января в Ташкенте».

Эпизод четвёртый

Незадолго до своей кончины Галина Киреевская в беседе с Л.А. Новиковым вспоминала: «В декабре 1917 года Даню экстренной телеграммой вызвала ее мать: «Отец опять плох, если не приедешь, то уже не увидишь». Вместе с подругой в Ташкент отправилась и Галина.

Николая Константиновича они застали всё более теряющим силы, оттого уже не встающим с кровати. Увидев дочь, он впервые за несколько дней улыбнулся. Шёпотом попросил надеть ему очки и несколько минут прищурившись не сводил с неё взгляда. Смотрел так, словно просил не покидать его. В эти мгновения Дане ка- залось, что он, не веря в свои последние часы жизни, молит помочь ему остаться в мире живых.

Эпизод пятый

Кто из родных был рядом с Николаем Константиновичем в его последние дни, часы и минуты жизни? Н.А. Искандер, её невестка. С другой стороны кровати, сидящая у изголовья отца, Даня и её мать Д.А. Часовитина. Он всё чаще стал задыхаться и говорить в бреду. В один из таких дней практичная Дарья Елисеевна просит Галину, постоянно сидящую за спиной подруги, записывать всё произнесённое Николаем Константиновичем. Просьба выполнена, но Даня требует – более никаких записей не вести. Позже прочитав их, долго плачет, рвёт листы с записями в клочья и более о них не вспоминала. Не напоминала о них и Галина, но только раз за всю их дружбу скрыла от подруги, что после похорон великого князя восстановила эти записи. Через несколько лет, уже в Москве, она передала их Дане. После её кончины, перебирая оставленный подругой архив, Галина не удивилась их отсутствию, сразу вспомнив как однажды, в комнате Дани несколько дней висел въедливый запах гари. Тогда, шутливо спросив: «Уж не прошлое ли сожгла?» – услышала в ответ грустное: «Да». Но всё, дважды записанное Галина до конца жизни хранила в памяти. Через несколько лет после кончины Дани, Галина Сергеевна рассказала об этих записях Людвигу Александровичу Новикову. Он же, слушая старшую подругу, делал короткие конспектные наброски. Ещё через несколько лет, весной 2017 года, его вдова, Вера Александровна Новикова, передала мне для книги копии этих записей.