В этом году исполняется 80 лет "Русской акции" -- одной из самых благородных и бескорыстных кампаний по спасению российской культуры, изгнанной вихрем революции и гражданской войны из пределов своего отечества. Эту кампанию провели чехи, которым мы навсегда останемся благодарны за высокий дух солидарности и преданность идеалам гуманизма.

Евгений Вербин
ПРАГА-ЧЕСКЕ-БУДЕЕВИЦЕ

"Страшно хотелось бы в Прагу", -- писала из Франции Марина Цветаева своей подруге. Наша великая поэтесса, даже будучи в Париже, не могла забыть город на Влтаве. Пражскими реалиями отмечено ее творчество. Когда в 38-м Гитлер растоптал соглашение в Мюнхене и вторгся в Чехословакию, Цветаева ответила фюреру стихами: "Да не умрет народ".

     Русская эмиграция в Чехии и 70 лет спустя часто напоминает о себе. Пражское кладбище в Ольшанах. Здесь православный храм Успения Богородицы. Его построил русский архитектор Владимир Брандт. В годы войны он погиб в гестаповской тюрьме. Рядом со знаменитым Карловым мостом, что переброшен через Влтаву, - славянская библиотека. В районе Бубенеч, на улице Рузвельта, находится дом, который давно зовут "профессорским". Здесь жили философ Николай Лосский, литературовед Альфред Бем, философ Петр Савицкий. Мемориальная доска напоминает о тех, кто стал узником концлагерей.

     Сегодня особой благодарности заслуживают историки, потомки русских эмигрантов, чешские ученые, которые всеми силами пытаются привлечь внимание общественности к драматической судьбе эмигрантов. Именно благодаря их усилиям недавно была восстановлена память о генерале Сергее Войцеховском. Указом президента Чехии Вацлава Гавела российский генерал был посмертно удостроен высшей награды -- Ордена Белого Льва III степени.

     "Ныне я эмигрант, человек, всегда бывший чуждым политике, но принужденный покинуть Родину по причинам, хорошо известным всему культурному миру, и находящийся в большой нужде..." Это письмо Ивана Бунина было адресовано 3 октября 1921 года президенту Чехословакии Томашу Масарику. Бунин был далеко не единственным русским писателем, которого в эмиграции приютила Чехословакия.

     Цветаева, Ремизов, Бальмонт, Мережковский, Гиппиус, Куприн, Шмелев... "Вечная благодарность русских людей Вам и Вашему народу за то, что Вы осуществили больше всех других славянских народов великую идею нашего братства". Так Мережковский писал Масарику. В 1921 году чехословацкому президенту пришла идея организовать "Русскую акцию", дабы русские эмигранты могли себя чувствовать в Чехии, как на своей бывшей родине.

     "Русская акция" преследовала не только гуманитарные, но и практические цели. По замыслу президента Масарика, надо было "собрать, сберечь и поддержать остаток культурных сил России..." На "Русскую акцию" Чехословакия истратит больше средств, чем все остальные европейские страны, вместе взятые, -- более полумиллиарда крон, или пять процентов среднегодового бюджета республики. Средства будут поступать через министерство иностранных дел, фонд президента, Чехословацкий Красный Крест. Существенную поддержку, материальную и моральную, окажут эмигрантам благотворительные организации и частные лица, знавшие Россию или жившие там ранее, представители чешской интеллигенции, влюбленные в русскую культуру.

      Первой эмигрантской организацией в Праге, возникшей еще в апреле 1919 года, была Русско-Чешская Еднота. В Японском салоне отеля "Беранек", владелец которого даже отказался от арендной платы, вокруг огромного самовара еженедельно устраивались чешско-русские встречи-беседы, где можно было отдохнуть, развлечься, хоть на время забыв о своем утраченном доме. Читались лекции, завязывались дружеские отношения, начиналось знакомство с новой не известной эмигрантам страной, с ее культурой и стилем жизни.

      В конце 1920-го русский трудовой союз взаимопомощи организовал клуб в ресторане "У Юнгру", работавший ежевечерне, юридическую консультацию, биржу труда, мебельную и переплетную мастерские, кондитерскую. Столовая зазывала земляков на "здоровую русскую кухню": "Каждый вторник - пельмени, по пятницам - блины, по воскресеньям -- пироги, мясные и рыбные. Чай, кофе, пиво, ежедневно - свежие калачи, пончики, пирожки. Все за доступные цены". В тот же день Общество русских оперных и драматических артистов дало свой первый концерт: исполнялись русские танцы и сцены из "Кармен". А еще через два дня в кабаре "Люцерна" праздновалась встреча старого Нового года с чешско-русской концертной программой... Культурные мероприятия со временем станут регулярными. Появится "Русский очаг", организованный по инициативе дочери президента Алисы Масарик, с библиотекой-читальней, клубом для проведения лекций и вечеров, буфетом.

     Если Париж называли "столицей эмиграции", Харбин - "Россией за границей", а Берлин - "мачехой русских городов", то Прага именовалась "русскими Афинами" и "русским Оксфордом" как центр образования и науки. Комплекс образовательных учреждений включал в себя приюты для сирот, школы, гимназии, институты и университеты. Педагогические силы собрались первоклассные: одних профессоров более полутораста!

     Бурную организационную, просветительскую, общественную деятельность вел Валентин Булгаков, историк литературы, секретарь Льва Толстого в последний год жизни писателя. Как "ненадежный элемент" он был выслан из Петербурга в Штеттин на том же "философском пароходе", что и Бердяев, и Лосский. В Праге он издает ряд монографий о Толстом, покупает у русской диаспоры рукописи, книги, фотографии, картины и становится во главе созданного им Русского культурно-исторического музея в Збраславе.

     Русская культура, сосредоточившаяся в эти годы в Праге, впечатляла своим богатством и могла удовлетворять даже самый взыскательный вкус. Не случайно возникает идея ежегодного "Дня русской культуры", который с 1925 по 1938 год торжественно проводился в день рождения Пушкина.

     Огромным успехом у русской публики в Чехии и за ее границами пользовалась Пражская группа МХТ, образовавшаяся после раскола труппы Московского художественного театра в 1921 году в Берлине. Недолго, но с блеском работал Русский камерный театр. Заслуженную любовь зрителя снискала Пражская драматическая группа, возникшая позже, в начале тридцатых.

     Возможно, только историкам театра известны сегодня такие имена, как Елизавета Никольская, Ремислав Ремиславский, Бронислав Хорович. А ведь их прекрасно знал и любил не только русский, но чехословацкий зритель, благо что искусство их не признавало языкового барьера. Никольская была прима балериной Национального театра в Праге, его главным балетмейстером и хореографом, возглавляла балетную школу как театра, так и свою собственную. Солистом балета и хореографом Национального театра был и Ремиславский, тоже открывший собственную школу балета. Он руководил также балетным ансамблем театра "Варьете", работал хореографом "Большой оперетты" и Театра на Винградах. Русский оперный певец Хорович выступал на сценах Пражского Национального и Братиславского Государственного Национального театров.

     ...Марина Цветаева жила в Праге с

     1 августа 1922 года. Приехала из Берлина, где встретилась с мужем, Сергеем Эфроном, прошедшим сначала мировую войну, а потом -- гражданскую, с добровольческой армией.

     Эмигрантская Прага Цветаеву почти не знала и не была способна воспринимать ее поэзию, казавшуюся претенциозной и вычурной. Знакомых было мало. Из чехов ее добрым другом стала переводчица Анна Тескова, которой она посвятила цикл стихотворений "Деревья". Из эмигрантов - Марк Слоним, литературный критик, высоко ценивший ее как поэта. Слоним был редактором левоэсеровского журнала "Воля России", к ним принадлежал и сам. Считая себя подлинными социалистами, которых предали большевики, левые эсеры держались особняком. Особую позицию занимал и журнал: знакомил с новостями культурной жизни в Советской России, когда там еще была какая-то свобода. К 25-му году "Воля России" превратилась в классический "толстый" журнал, публиковавший произведения, которые вошли в золотой фонд русской эмигрантской литературы. Впоследствии, став признанным автором многотомных историй русской литературы, включая Солженицына и Самиздат, Марк Слоним отвел Марине Цветаевой особое место в русской поэзии.

     Союз русских писателей и журналистов, созданный в Праге в 1922 году, объединял более сотни членов. Среди знаменитостей, кроме Марины Цветаевой, были Аркадий Аверченко, Василий Немирович-Данченко, Евгений Чириков.

     Прославленный редактор "Сатирикона" и "Нового Сатирикона" предпочел Прагу, опасаясь, что в неславянской стране не сохранится как русский писатель. Веселое остроумное перо Аверченко и в самом деле легко преодолело языковую границу: на чешский его много переводили и щедро печатали. Эмигрантской среде была особенно близка его политическая сатира на большевистский режим и его вождей. Аверченко постоянно и с неизменным успехом выступал не только в Чехии, но и в Прибалтике, Польше, Румынии, в Берлине и Белграде. В Праге вышло 12 томов его собрания сочинений. Ему было немногим более сорока, когда отказало сердце, и он умер в пражской городской больнице.

     Известным и почитаемым писателем был Евгений Чириков, опубликовавший в эмиграции тринадцать томов своей прозы. На чешском его книги - 26 томов -- нередко выходили раньше, чем на русском. Его хорошо знал еще русский дореволюционный читатель как романиста и драматурга, бравшего острые социальные и политические проблемы. Размышлениям о драматической судьбе России последних лет посвящены и его книги эмигранского периода.

Плодовитым, несмотря на почтенный возраст, оставался Василий Немирович-Данченко, брат одного из основателей МХАТа, издавший в эмиграции около десятка книг и множество произведений в периодике. Его охотно переводили на европейские языки, но больше всего -- на чешский.

Молодое поколение литераторов-эмигрантов группировалось по творческим интересам. Возникли "Скит поэтов", руководимый Альфредом Бемом, и "Далиборка", по названию кафе, где первое время собирались. Марк Слоним, будучи редактором журнала и одним из организаторов издательства "Пламя", мог больше других позаботиться о новых талантах и помочь им войти в литературу.

Издательство "Пламя" заслужило больше, чем просто упоминание. В 1923--1925 годы оно было лучшим среди всех эмигрантских издательств. Председатель правления, филолог, историк литературы, профессор Карлова университета Евгений Ляцкий задал исключительно высокий научный и художественный уровень изданий и широкий тематический диапазон, охватывавший философские и исторические науки, историю литературы, естествознание, технику, прикладные науки, искусство, справочные издания и учебники.

Осенью 1924 года Сергей Эфрон, студент Карлова университета, писал сестре: "Двадцать пятый год не обещает ничего хорошего... Возможно, что ради заработка придется переехать в Париж, там есть хоть какой-то шанс найти работу, здесь никакого. Нас, русских, тут слишком много..." Русских, действительно, было много, и не только в Чехословакии, во Франции их было вшестеро больше, в Германии -- вчетверо, в Польше -- вдвое. "Русская акция" продолжала действовать. Но эмиграции, казавшейся вначале временным явлением, не видно было конца. Готовившиеся для новой России научные и инженерные кадры вынуждены были искать себе применение заграницей. К 1928 году высшие учебные заведения Чехословакии окончили около двух тысяч русских эмигрантов, ставших врачами, юристами, философами, педагогами, экономистами, инженерами.

Эмигрантское общество постепенно деполитизируется, особенно молодежь. Политические партии раскалываются, идейные ориентации их теряют четкость и бескомпромиссность. Находит приверженцев "сменовеховство", утверждающее, что большевистская Россия под влиянием внутренних и внешних обстоятельств будет эволюционировать и со временем станет нормальным демократическим государством, поэтому надо отказаться от идеи свержения советской власти и начать с ней сотрудничать. Часть эмигрантов поддается "возвращенческим" настроениям: прежней России все равно не дождаться, надо вернуться в ту, что есть. "Теоретическую базу" подготавливают "евразийцы": Россия не Европа и не Азия, Россия -- самостоятельный континент, Евразия со своей -- не европейской и не азиатской -- моделью развития. Ее, эту модель, надо принять. Даже если она претворяется в жизнь сталинской диктатурой...

Мировой кризис конца 20-х -- начала 30-х годов не обходит Чехословакию. Прежних средств на "Русскую акцию" правительство выделить уже не может: вместо 90 миллионов крон в лучшие годы ограничивается в 1930-м 15-ю миллионами; к 1937 году эта сумма падает до 2,6 миллиона крон. Рабочие места, занятые русскими эмигрантами, освобождаются в пользу граждан республики.

Меняются не только экономические условия жизни эмигрантов. Меняется политическая атмосфера внутри страны, отражающая новую ситуацию в Европе. Чехословацкое правительство давно подвергалось давлению со стороны Москвы, раздраженной тем, что оно предоставило убежище русской эмиграции. По мере налаживания межгосударственных связей давление усиливается. Без конца игнорировать факт присутствия по соседству огромной большевистской империи Западная Европа не считает целесообразным. Чехословакия и так, в отличие от Франции, Италии и особенно Германии, с признанием СССР не торопилась, ограничившись торгпредством и дипломатической миссией, открытой в 1921 году. Дипломатические отношения были установлены только в 1934-м, а год спустя обе страны заключили пакт о ненападении. Чехословацкие коммунисты и другие левые силы, поощряемые Москвой, ринулись в атаку на правительство, требуя отказа от поддержки русской эмиграции, в том числе материальной. Возникновение фашистской диктатуры в Германии еще больше осложняет обстановку. Министр иностранных дел, а с 1935 года, после Масарика, президент республики Эдуард Бенеш исходил из того, что небольшое государство не может позволить себе независимую внешнюю политику. Оказавшись в силовом поле двух диктатур, республика должна была сделать выбор.

После оккупации Чехословакии "Русская акция" прекратила свою деятельность. Поддержка государством социально слабых слоев эмиграции, русских ученых и представителей культуры сведена к минимуму. Большинство научных учреждений и учебных заведений, созданных русской эмиграцией, закрыто.

Нацистская Германия относилась к русским эмигрантам враждебно. Диктаторский режим не мог считать благонадежными тех, кто почти двадцать лет прожил в демократической стране. Тем более что в дискуссиях о том, какую позицию занять в случае войны между Германией и СССР, значительная часть эмиграции склонялась к мысли, что последний практически защищал бы интересы России.

Немцы установили строгий контроль над эмигрантами, учредив в Праге Русский эмигрантский центр. В день нападения Германии на СССР гестапо арестовало несколько сот эмигрантов из числа демократически ориентированных и политически активных, часть отправила в концлагеря, часть, продержав до осени в тюрьмах, выпустила, установив надзор. Среди эмигрантов, участвовавших в Сопротивлении, были жертвы. Новая волна репрессий обрушилась в 1944 году, когда советские войска вступили на территорию Чехословакии. Но самое страшное было впереди.

Автор одной из работ о русской эмиграции отмечает, что по датам арестов эмигрантов органами НКВД "можно по карте Чехословакии проследить движение советских войск с востока на запад".

В Праге охота началась в день освобождения, 9 мая 1945 года. Попытки спастись бегством через демаркационную линию, отделявшую американскую зону от советской и проходившую через Пльзень, Писек, Ческе-Будеевице, были почти всегда безуспешными. С советской стороны линия была сразу же заперта "на замок", а рискованное путешествие ночью по тайным лесным тропам было не под силу, особенно пожилым людям и семьям с детьми. Людей хватали открыто, в любое время дня и ночи, дома, на улице, у подъезда, в транспорте, на службе. Домашние ничего не знали о судьбе близких, те просто исчезали бесследно, многие -- навсегда. Органы НКВД обычно занимали те же здания, в которых перед этим находилось гестапо, так что узников бросали в знакомые им камеры. Среди арестованных были и те, что давно получили гражданство. Писатель Константин Чхеидзе позднее вспоминал о том, как все, оказавшиеся с ним в одной камере, были возмущены произволом: их, граждан одной страны, без ее согласия арестовывают агенты другой страны!

Чехословацкое правительство еще за год до этих событий подписало в Лондоне соглашение с СССР о порядке передачи полномочий на освобожденных территориях от военных властей гражданским органам управления. В действительности никакие полномочия не передавались, и соглашение никогда не выполнялось. Вместе с армией шла контрразведка, имевшая неограниченную власть. Чехословацкая сторона вела себя пассивно, опасаясь осложнить союзнические отношения.

Объективности ради надо сказать, что похищались не только эмигранты. Военной добычей СМЕРШа стали десятки тысяч чехов и словаков, в основном из небольших городов и сел. Чаще всего это были молодые здоровые парни, которых обманом -- под предлогом ремонта разрушенного моста или дороги -- сгоняли за колючую проволоку, заталкивали в грузовые вагоны и как рабскую силу везли в Донбасс, на Крайний Север, в Сибирь, пополняя советские концентрационные лагеря. Семьи тщетно пытались что-то узнать о судьбе пропавших. Жертвы возвращались через пять -- десять лет, в лучшем случае -- одна из трех. Остальные гибли. Советская юстиция никогда не признавала международное, или "буржуазное", как она его называла, право. Перед ней был виноват каждый независимо от национальности и гражданства, если подозревался в нелояльности к советской власти. А под подозрением были все.

Русских эмигрантов, схваченных советскими спецслужбами на территории Чехословакии и депортированных в

ГУЛАГ, было не менее тысячи, точных сведений нет. Генерал Сергей Войцеховский умер в 1951 году в Озерлаге, недалеко от Тайшета. Писатель и публицист Константин Чхеидзе вернулся домой через десять лет. Юрист, писатель, профессор Георгий Гарин-Михайловский, сын замечательного русского писателя, погиб в заключении в Воркуте. Русский дипломат, переводчик, владевший десятью языками, "отец русской эмиграции в Чехословакии", пользовавшийся всеобщей любовью соотечественников, Владимир Рафальский выбросился из окна пражского дома, куда после ареста был привезен советской контрразведкой. Профессор Альфред Бем, писавший на русском, немецком и чешском, погиб после ареста в мае 1945-го: по одной версии выбросился из окна, по другой -- расстрелян во дворе пражской тюрьмы Панкрац...

Некоторым повезло больше. Историк искусств, Николай Андреев отсидел только два года в советских тюрьмах. В 1948 году его пригласили читать лекции в Кембридж, и он поселился в Англии.

Повезло больше всего тем, кто, не дожидаясь прихода советских войск, перебрался на территории, которые предположительно должны были занять западные союзники. Русским мужьям-эмигрантам, состоявшим в смешанном браке, было чрезвычайно трудно убедить жену-чешку в том, что им грозит опасность и надо уходить из своего дома. Но и западные союзники вели себя по-разному. Англичане весьма охотно выдавали русских советской стороне. Наиболее гуманными были американцы, лагеря беженцев в их секторе Германии действовали после войны еще семь лет.

Перед наступающей Советской армией на Запад бежало более семи миллионов человек (есть цифра 30 миллионов) -- из Прибалтики, Польши, Венгрии, из восточной части Германии, с Балкан. Среди беженцев были русские, украинцы, белорусы -- из тех, кто оказался в зоне немецкой оккупации, был вывезен на принудительные работы в фашистскую Германию или выехал самостоятельно.

Русские эмигранты из Чехословакии ехали в страны Западной Европы, Южной Америки и в США. В глазах американских чиновников Советский Союз оставался только одной из держав-победительниц, больше они ничего о нем не знали. Сотрудники американского консульства, выдававшие визы, любопытствовали: "А почему не хотите вернуться в Россию? Война кончилась, скоро у вас пройдут выборы, если вам не нравится Сталин, выберете кого-нибудь другого!"

Чехословацкие коммунисты, вернувшиеся из Москвы после разгрома фашистской Германии, сразу же приступили к ликвидации всех остатков ненавистной им русской эмиграции. Закрывались еще сохранившиеся русские школы и учреждения. Наиболее драматической акцией была передача СССР бесценных эмигрантских архивов.

Русский заграничный исторический архив в Праге был подарен "Российской академии наук к ее 150-летнему юбилею", как отмечалось в распоряжении министра просвещения. В правительственном постановлении "подарок" был приурочен "к 220-й годовщине" той же академии. Нелады с историей и арифметикой были у обеих инстанций: Императорская Санкт-Петербургская Академия наук была основана, как известно, в 1724 году. С юридической точки зрения передача была незаконной. Архив содержал множество материалов, отданных владельцами только на хранение и без их ведома не подлежащих никакой передаче кому бы то ни было. В архиве, возникшем в 1923 году, были сосредоточены уникальные материалы по истории русских общественных отношений с середины XIX века до послеоктябрьской эмиграции: три миллиона страниц документов, из них -- 70 тысяч страниц воспоминаний и дневников, богатая коллекция периодических изданий.

Представители Госархива СССР в благодарностях за "подарок" не рассыпались, процедура скорее напоминала конфискацию. Ведь материалы ждала "научно-исследовательская работа" в ведомстве Берии: в архиве хранились списки членов эмигрантских организаций, сотрудников редакций, сведения о деятельности эмигрантов. А последние уже томились в застенках, и требовался "компромат", чтобы отдать их в руки военных трибуналов.

Бесценная коллекция Русского культурно-исторического музея, открытого в 1935 году в Збраславе (Прага), отражала культурную жизнь русской эмиграции и ее творческие достижения: четыреста живописных полотен, рисунков, скульптур ста с лишним авторов (среди них Репин, Рерих, Добужинский, Анненков). Этот музей тоже был своевольно передан Советскому Союзу.