Послесловие

Маргарита Черненко 

О последних днях матушки написала ее давняя и преданная подруга Полина.

«В последние месяцы у матушки жила девушка Настя. Она тут училась в Православном институте… Им друг с другом было, наверно, не очень просто, но ладили, а главное, не одна дома. Люди, конечно, приходили, особенно Зина и Лена – соседки, да много кто: Рахиль, Дионисий, иногда проездом бывали о.Андрей из храма Николы в Пыжах, или наш старинный друг (о.А.) присылал кого-нибудь помочь. Но последние месяцы ей уже трудно было сидеть, а в постели ей не хотелось людей принимать, разговаривать, да и боли мучили, иной раз прямо с боку на бок каталась, а сама вроде спокойно с тобой говорит, ну точь-в-точь как в книжках о блаженных болящих пишут…

И вот в самом начале июля вдруг ночью открылось неостановимое кровотечение. Матушку увезли в больницу недалеко от метро Ленинский проспект… Положили в коридоре, в уголочке у окна. Ей это было гораздо лучше, чем лежать в палате.

Днем мы сидели у матушки с утра до 8 вечера… Левочка прислал чудесную женщину Мариночку Иванкину. Марина пришла в больницу точно в день поминовения вел.кн.Елизаветы и сказала, как давно ей хотелось попробовать себя в таком  благом деле: как она почитает св.Елизавету и вообще счастлива.

Тем временем, врачи стали требовать либо забрать матушку домой, либо положить в специальном отделении («по уходу», – так оно весьма зловеще называлось). Женя (невестка) пару раз приезжала, с Андреем (трехмесячным сынишкой) в кенгурушке, пыталась задержать переезд, но, в конце концов, матушке жестко сказали: завтра переводим в другое отделение. И перевели, вернее, перевезли: положили на каталку – и поехали. Отделение новое было на первом этаже, в общем – боксы, в каждом ванна с рукомойником. Заведующий – бывший хирург, очень откровенно в присутствии матушки объяснил, что надо платить, и быстро. Он казался мне легким наркоманом. Муза принесла денег (жена брата), еще что-то Левка – из матушкиных денег, ну, как-то все утихло.

А тем временем Люда в Иваново передала просьбу прислать кого-нибудь в помощь. И приехала Галочка Попова. Так и потянулись дни. Раны на пролежнях, свищи. Ела матушка только утром. Она слабела и очень много спала под уколами, но они не лишали ее обычной трезвости, хотя под конец были и какие-то почти как реальность сны. К ней два раза приезжал отец Александр Троицкий, старый ее знакомый, молодой и очень терпеливый (крестник матушки). Отец Афанасий с матушкой были где-то далеко на даче. Приезжал несколько раз Лева. Он в это время сам жестоко болел, лежал в больнице, в горле у него была трубочка. Словом, он сбегал из больницы с перевязанным горлом, еле говорящий, и сидел возле мамы. Мы его оставляли с ней наедине и очень хотелось поплакать. Женя приезжала с Андреем (младшим сыном) и Таней (старшей дочерью)…

За то время, что матушка пролежала в боксе, там умерло трое женщин,  одна за другой. Вот уж «по уходу».

Предпоследний день матушка была почти без сознания, ни с кем не говорила, а утром, когда к ней пришла Галя, стало ясно, что это конец. Галя стала всем звонить: кто может – приезжайте. И надо ж тому быть, что отец Афанасий вернулся за 4 дня до ее смерти и накануне утром он к ней пришел, причастил и сказал, что она хорошо исповедовалась, и только после его она больше ни с кем не говорила. А в день смерти к ней собирался приехать пособоровать о.Александр. Он и приехал, и уже читал панихиду. Это было 4 августа.

Потом ее увезли в морг. Отец Сергий – бесподобный – приехал на следующее утро на своем пикапчике, с гробом, увез матушку к своей церкви в Успенском. Через день там собрались все, кто мог. Пятого – Почаевская, и Матушка  лежала с иконкой Почаевской, а 6-го ее похоронили на горе, на  сельском кладбище по дороге в Звенигород.

Было необычайно красиво, прекрасная служба, похороны в сияющий осенний день, с последними цветами… вот такое было успение.

Отец Сергий поставил большой деревянный крест… Вольное место там…» 

Когда бесподобный Сергий (уже священник) приезжал к ней, она часто говорила ему, что хочет, чтоб ее похоронили около его храма. «Отпоешь, отец? Похоронишь? Только не в кульке, гробик бы…» – «Отпою, мать, – обещал отец Сергий. – Все сделаю, как надо».

Отец Сергий сдержал свое слово.

Говорила она об этом событии с совершенно непередаваемой интонацией – то ли с юмором, то ли очень серьезно, но с абсолютно открытыми глазами. Она смотрела смерти в лицо, прямо в лицо, не боялась. В этом было столько великой Правды, что хотелось спрятаться. Нет, умирать она не хотела, но повторяла слова одного «старчика»: «Смерти трудно не бояться. Дело-то небывалое». Она принимала это «небывалое дело» и готовилась к нему. 

4 августа 1997 года мы с друзьями – Людой и Сашей Радковскими, московскими поэтами – отправились в Подмосковье, на Николину Гору.

Здесь на даче отдыхает и трудится поэтесса Лариса Миллер. Гостим у нее полдня, утро не очень приветливое, все время собирается дождь. И мы все ждем, что наше паломничество на могилу к Галине завершится разломом стихий (и поделом, думаю я).

Поселок Николина Гора небольшой. Мы не сомневаемся, что легко отыщем кладбище, которое «около церкви». На всякий случай, справляемся у Ларисы, где храм, наш единственный ориентир, и с удивлением узнаем, что храмов здесь 3. Правда, быстро поспевает помощь: хозяин «дачи», где живет Лариса, – диакон, и дает полную информацию, он знает, где служит отец Сергий.

Маленькое сельское кладбище. Высокий берег Москвы-реки, лес, простор. Невдалеке церковь. «Над вечным покоем», – как на картине Левитана, ощущение долгой тишины, внутренней сосредоточенности, Божьего присутствия. Хорошо Галине здесь лежать. Хорошо. Тихо. Трава да деревянный крест.

Мы поклонились всем деревянным безымянным крестам, – там их немало, – значит, и матушке тоже. Предельная скромность, последняя скромность. От которой хочется плакать, но не плачется. Потому что светло. И именно так, как она хотела. И именно так, какой была сама – незаметной, тихой, светлой.

Когда мы возвращались назад в автобусе, появилось солнышко, и в голову постучались слова: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

Людмила сказала: «Она знает, что мы здесь были. Мы действительно были у нее».

А я подумала: «На свете места нет, где нет тебя». 

В это день Лариса Миллер подарила нам свою новую книгу «Заметки, записи, штрихи» (Москва, Глас, 1997), и поставила дату 4 августа. Всю обратную дорогу мы читали цикл ее зарисовок под названием «На Николиной Горе», и особенно запомнились ее слова: «Когда я в детстве слышала слово «рай», немедленно представляла себе Николину Гору».