"Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих". Ин. 15, 13.

     Византия - это некогда могучая христианская держава, откуда в Россию и Сербию пришел свет православной веры - гибла, задыхаясь во тьме нашествий иноплеменных, терзаемая раздорами, междоусобицами и войнами. Последний камень в ее гробницу заложили турки-османы, покорившие Константинополь в 1453 г. и превратившие храм св. Софии в мечеть, окружив его четырьмя джамиями. Еще раньше волны исламского нашествия накрыли Сербию: в 1389 г. в битве на Косовом поле турецкая армия, не знавшая поражений, в очередной раз одержала победу. На славянской земле начиналось растянувшееся почти на пятьсот лет владычество Полумесяца. В то грозное время дело над верующими перед принятием Святых Христовых Таин читалась только разрешительная молитва. Эта практика, возможно, возникла из-за опасения, что пастыри, зачастую сами принимавшие самое активное участие в освободительном движении своего народа и боровшиеся не только за веру, но и за нацию, могут под пытками открыть тайну какого-либо заговора, бунта, акции против иноверческих властей. Не стало своего государства, но устояла вера. Сербский народ оставался духовно непокоренным. И не страшился он властей, "убивающих тело, души же не могущих убити" [1]. У него оставался Бог и Россия.

     Единство веры было вечным животворящим источником для славянских народов, связанных еще и близостью языка. Славянские корни теряются в глубине веков, но не стираются славные имена наших предков. Вспомним святого Савву, прославляемого Церковью как покровителя Сербии, создателя независимой Сербской Церкви. Замечательно, что первыми духовными наставниками будущего сербского святителя были русские монахи на Афоне, где Савва и принял монашеский постриг, посвятив жизнь свою Богу, укреплению веры и благочестия в людях сербских. Русской была и первая библиотека монастыря, в которой Савва ревностно изучал творения Отцов Церкви. Составленная им "Кормчая", стала своего рода символом прочности русско-сербских связей. В 1274 г. на Владимирском соборе она была утверждена в качестве единственного канонического сборника Русской Православной Церкви. Многие из ее положений в 1649 г. перенесены в знаменитое "Соборное уложение" царя Алексея Михайловича. С середины XVII в. до 1914 г. сборник св. Саввы многократно переиздавался в России.

     Церковное почитание св. Саввы распространилось по русской земле еще со времен Ивана Грозного, происходившего по материнской линии из сербской семьи Якшич. Икона св. Саввы была помещена в главный храм земли Российской - Успенский кафедральный собор в Московском Кремле. На православной Руси насчитывалось более 80 списков этой чтимой иконы. В жестокое время исламского владычества русское духовенство, знать и "черный" народ воздадут сторицей своим единоверным братьям: на сербские земли пойдет помощь, вначале церковной утварью, книгами, денежными пожертвованиями, потом воинской силой, дипломатической помощью. На Русской земле найдут прибежище и возвысятся высокоученые монахи, такие как Киприан, ставший митрополитом Киевским, а потом Московским и всея Руси, Григорий Цамблак, возведенный в сан митрополита Киевского и Литовского, Пахомий Логофет или Пахомий Серб, один из самых замечательных книжников на старой Руси. Их труды войдут в сокровищницу русской мысли. В страну Гиперборея, далекую от Балкан, но родную по вере, племени и языку, переселится и ряд сербских изографов, имена которых безвестны нам. Черты их стиля находят в росписи новгородского Спасского собора.

     Россия стала для многих сербов новым домом, а для их потомков отечеством. Здесь можно вспомнить необычайную судьбу дипломата, солдата, писателя Симеона Пишчевича: сквозь внешне сухие строчки его биографии виден бурный восемнадцатый век, напоминающий время итальянского Возрождения, но в военном мундире. Имя Пишчевича неразрывно связано с переселением в Россию сербов из Далмации, Хорватии, Славонии, Воеводины и других мест, где они подвергались религиозным гонениям. Только в православной России с ее необъятными просторами они находили свободу, землю, закон. Жизнеописание Пишчевича связано и с русской историей. Во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг. он был поставлен во главе славного Ахтырского гусарского полка, чьим командиром в войну 1812 г. стал гусар, поэт и забияка Денис Давыдов.

     Всем хорошо знакомо и имя кавалера высших орденов Российской империи Михаила Милорадовича, портрет которого находится в Зимнем дворце в галерее героев войны 1812 г., но немногие знают о других представителях этой семьи, верой и правдой служивших России. Основатель русской ветви Милорадовичей был эмиссаром Петра I в Черногории, командовал знаменитым Гадячским полком, испытал царскую милость и познал горечь падения. Его внуки с честью носили свою фамилию, не щадя жизни для славы славянской России в борьбе с турками, этим личным, "племенным" врагом. В сербском созвездии талантов, засиявших на российском небосклоне, есть имя и Йована Раича, чьи труды по истории славянских народов отмечены влиянием русской богословской мысли. Рядом с ним можно поставить не менее известного Захарию Орфелина с его "Житием Петра Великого". На рубеже XVII-XVIII вв. стали постепенно налаживаться церковно-политические контакты первоиерархов Сербской Православной Церкви с российскими властями. Здесь надо подчеркнуть, что русско-сербские связи развивались не только в религиозной сфере. Сербские архипастыри - плоть от плоти своего народа, подвластного туркам, потом австрийцам, - неоднократно обращались к единоверной России и с чисто политическими просьбами, выражая от имени своих пасомых готовность вступить в христианское воинство в случае войны с Османской империей. В свою очередь северная православная империя, не отказывавшаяся от помощи балканским единоверцам, понимала, что путь к обретению и укреплению реального авторитета и влияния лежит через поддержку их освободительного движения под флагом защиты православия.

     Немного о Сербской Патриархии. Она была учреждена в 1346 г. и после турецкого завоевания стала хиреть и приходить в запустение. В 1557 г. султан Сулейман Великолепный восстановил ее с центром в г. Пече. Значительную роль здесь сыграл великий везир, серб-потурченец Мехмед Соколович, брат которого Макарий и стал Печским Патриархом. В годы войны "Священной лиги" с Османской империей (1684-1699 гг.) высший клир, всегда лелеявший мысль о высвобождении из-под турецкого господства, поддерживал венецианцев и австрийцев, искал покровительства у России, также входившей в состав антитурецкой коалиции. Поэтому не кажется случайным то, что главной задачей Крымского похода 1689 г. провозглашалось освобождение православных от "басурманской неволи". Уже во время переговорного процесса с Портой русские дипломаты стремились добиться "свободы и вольности без всякого отягощения и лишних податей" церквам и монастырям, всем народам, исповедующим веру греческую [2]. Эта попытка была лишь началом длительной дипломатической борьбы России за права восточных христиан. Неудачи в войне в конечном итоге отразились и на самой Печской Патриархии. В 1766 г. она - но не Сербская Православная Церковь с многочисленной паствой - была ликвидирована, войдя в состав Константинопольской Патриархии, давно желавшей распространить свою юрисдикцию на ее земли. Однако к этому времени в Габсбургской империи, куда скрылось значительное число сербов, уже сформировался и стал достаточно авторитетен новый религиозный центр - Карловацкая митрополия, обладавшая значительной силой в жизни тамошней сербской общины.

     Пожалуй, ее ярчайшим и в то же время безыскусным свидетельством русско-сербских связей служит история с русскими учителями, отправлявшимися наставлять детей своих единоверцев мудрости книжной. В 1718 г. турецкое владычество на короткое время сменилось австрийским. Католическая Австрия представляла для Православной Церкви в Сербии еще большую опасность. На новые земли хлынули представители монашеских орденов - минориты, францисканцы, капуцины, бенедекктинцы. Занимаясь пропагандой католицизма, они захватывали в свои руки и сферу школьного образования. Просвещение православного сербства, подготовка его духовных пастырей были в опасности. Глава Православной Церкви митрополит Моисей Петрович видел спасение только в России. В 1718 г. в своем обращении к Петру I он писал: "Как ныне взяти под протекцию цесарского величества, немало нам стужают римские учители, спор творяще и прелщающе незлобивых и неученых словом о православной вере нашей и о исповеданию нашем, яко да приведут их последовати им учению и чадом быти римского костела. Того ради просим... чтоб быти по своей превысокой монаршей милости и ради ревности благочестивой веры нашей православной определити из иных учителей двоих послати к нам у Белиград ради учения детей благочестивых" [3]. Однако его слезное письмо было положено в "долгий ящик". Лишь повторное обращение (1721 г.) возымело действие. Весной 1722 г. последовало распоряжение царя об отправке в Белград двух учителей из Киева. Вначале выбор пал на Т. Постникова и И. Каргопольского. Потом было принято решение остановиться на кандидатуре Максима Терентьевича Суворова. 5 февраля 1724 г. император Петр I подписал указ о его посылке в Сербию учителем славянского и латинского языков.

     Кто же он был? Родился в семье мелкопоместного дворянина Козловского уезда, обучался в "славяно-латинских школах Москвы", стажировался в Праге. С 1721 г. работал старшим справщиком и переводчиком в типографии при Св. Синоде.

     Как писал Платон Андреевич Кулаковский, "в то время, когда Россия, двинутая мощным гением Петра Великого, сама искала западного просвещения, не боясь потерять своего характера восточной культурной православной страны, когда она посылала своих сыновей учиться западной мудрости и художествам в тогдашние центры западноевропейского просвещения, когда ее царь усиленно заботился о переводе и составлении книг на тогдашнем русском книжном языке, - она несла свой свет просвещения к своим братьям по крови и вере, нуждавшимся в нем для защиты своей народной самобытности и преданий, и веры, завещанных им их предками" [4]. Путь в Белград был долгим. Болезни членов семьи и недостаток средств вынудили Максима Терентьевича задержаться в Сремских Карловцах, где 1 октября 1726 г. он на своей квартире и открыл "словенскую" школу. Зимой следующего года по приглашению митрополита Моисея переехал в Белград. В устроенной в его доме школе обучалось уже не семь человек, как в Сремских Карловцах, а более полусотни. Чтобы понять все значение суворовских школ, надо вспомнить, что в те времена использовали на уроках навощеные доски, на которых учителя писали "псалмы, акафисты... И егда ученик из уст написанное изучит, тогда оное изглаждается с доски. И тако учившиеся, аще и чрез 15 лет едва не вси читати всяку книгу не могут, сказуя всяк себе во оправдание: я-де сей книги не учил"5. Суворов же сразу стал обучать по печатным книгам: грамматике Мелетия Смотрицкого и букварю Феофана Прокоповича "Первое учение отроком, в немъже буквы и слоги". Русский учитель привез собою 400 букварей и 100 грамматик. В XVIII веке это была вторая по счету помощь книгами: первая была осуществлена в 1705 г., когда по указу "царя-антихриста", как называли Петра Великого многие из его современников, сербским церквам было отправлено 470 псалтирей, требников и других богослужебных книг. Третья крупная посылка датируется 1766 годом, когда православный клир получил из России 330 богослужебных книг и несколько комплектов священнических облачений [6]. Эти пособия сербы использовали вплоть до реформы письменности, проведенной Вуком Караджичем в первой половине XIX столетия. Нельзя сказать, что жизнь Суворова шла гладко. Скудость содержания, которое ему присылали из России крайне нерегулярно, была настолько очевидна, что митрополит в письме-обращении к царю Петру III в феврале 1728 г. просил прибавить русскому учителю 100 рублей, дабы он "со своею фамилею безнужно пробавится возмогл" [7]. Сам глава Сербской Церкви счел необходимым доплачивать 200 австрийских гульденов. Суворов неоднократно просил Сенат об увеличении жалованной ему платы, но в Санкт-Петербурге, где началась череда дворцовых переворотов, прошения полузабытого учителя, посланного за счет казны в далекую славянскую страну, оставались втуне. Собственно педагогическая деятельность его также проходила в нелегких условиях. Преподавание "десятословия [10 заповедей Моисея - В. К.], писания с придатком детской арифметики" вызывало недовольство у полуграмотных "старых даскалов (учителей - В. К.). Суворов с его ученостью стал для них серьезным конкурентом. Начались интриги. Родителям внушалось: "Что-де вашим детям учиться у москаля десятословию, что в церкви не чтется и наши-де владыки сего сами не знают, а мы-де их научим тому, что повседневно в церкви чтется, сие есть "Слава тебе, Боже наш с трисвятым", и протчему таковому" [8]. В результате большинство учеников вернулось к прежним учителям. Спасение пришло неожиданно. В 1727 г. вместе с митрополитом, чей дом был разрушен вследствие перестройки белградской крепости, Суворов переезжает в знакомые уже Сремские Карловцы. В новой школе собрались уже 124 ученика. Среди них было немало и взрослых лиц духовного звания. Все они - почти безграмотные - начали учебу с изучения грамматики Смотрицкого. Учение шло тяжко. Здесь, как и в Белграде, у просветителя было предостаточно недоброжелателей. Кулаковский отмечал, что в церковной среде возникли опасения: "если младшие научатся", то займут со временем их места, и тогда дети мирских людей "прервут левитское наследство", заняв священнические места" [9]. Единственной опорой для Суворова и его школ оставался митрополит Моисей, понимавший всю важность умственного и духовного просвещения своего народа с помощью единоверной России. В его завещании находим такие строки: "... без учения мы порабощены многими народами, по сказанному: мудрые обладают неискусными, а учение всегда есть свет для души и дает крепость" [10]. Тогда и знание латыни считалось наинужнейшим делом. Однако ее преподавание было сопряжено с рядом трудностей. Самая основательная состояла в том, что Суворов недостаточно хорошо знал местный язык, который им был охарактеризован как венгеро-немецко-турецко-сербская смесь, а его ученики плохо владели "славянским" языком. Местное католическое духовенство, считавшее преподавание латыни сферой своих интересов, с подозрением смотрело на деятельность Суворова. Тем не менее с лета 1729 г. он начал обучать языку Квинта Горация Флакка. Положение русского просветителя стало особенно затруднительным после смерти в 1730 г. митрополита Моисея. Отношения с его преемником складывались далеко не лучшим образом. Новый глава Сербской Церкви считал, что деятельность Суворова не принесла той пользы, на которую сербы рассчитывали. Но это мнение резко расходилось с оценкой Собора сербского духовенства (1731 г.), на котором труд русского учителя был признан "угодным и полезным". Однако на практике иерархи, занятые плетением интриг друг против друга, довольно равнодушно взирали на русского учителя и его школы. Суворов стал все больше задумываться над вопросом: "Нужен ли он, забытый и в России, сербам?" Он был "безпищен и безодежден", поскольку денежное содержание из России не поступало уже четвертый год. Утешение было в одном: его ученики сами становились учителями. В 1731 г. он просил у Св. Синода позволения вернуться в отечество [11]. Однако отъезд по различным причинам затягивался. Лишь в 1737 г. он приехал в Санкт-Петербург, где получил назначение на должность директора Московской синодальной типографии. Умер Суворов в 1770 г. и погребен в ограде Спасо-Андроньевого монастыря. Дело его продолжили другие. В 1733 г. митрополит Викентий начал хлопотать о присылке учителей из России. В письме на имя киевского архиепископа Рафаила (Заборовского) он приглашал тех, которые могли бы учить "латинско-словенскому языку", гомилетике и арифметике. Вскоре объявились и охотники. Это были Эммануил Козачинский, Петр Казуновский, Трофим Климовский, Георгий Шумлян, Тимофей Левандовский, Иван Минацкий. Как известно, некоторые из них осели в Сремских Карловцах, где была восстановлена латинская школа, ректором которой стал Козачинский. Однако и теперь школьное дело с русскими наставниками не получило эффективной поддержки от церковных властей, вынужденных оглядываться на Вену, где небезуспешно стремились вовлечь сербов в имперскую систему образования. В 1738 г. Козачинский со своими коллегами возвращается в Киев. Замечу мимоходом, что и сама Россия предоставляла места в своих учебных заведениях братьям-сербам. В Киевской Духовной Академии с 1721 по 1762 г. прошли курс обучения 28 сербов [12]. Несмотря на непродолжительность деятельности первых русских учителей в Сербии, влияние их было столь велико, что к концу XVIII столетия "выработался так называемый славено-сербский язык, пестревший церковно-славянскими речениями и насыщенный русскими оборотами... во многих выражениях современного литературного языка заметны следы русских и церковно-славянских форм" [13]. И еще одно свидетельство: «...в борьбе с русским влиянием австрийские власти предприняли несколько попыток вытеснить кириллическую азбуку, навязав сербам латиницу или даже глаголицу. Дружные протесты народа, который латинскую азбуку окрестил почему-то «чивутской», т. е. еврейской, возымели действие, и кириллица была сохранена» [14]. Должны были пройти сто лет с революциями в Европе и на Балканах, прежде чем русские учителя вновь появились в Сербии, восстановление государственности которой в XIX в. обильно омыто и русской кровью, пролитой во время русско-турецких войн 1806-1812 гг. и 1828-1829 гг. (Достаточно вспомнить, что император Николай I - представляемый обычно в советской истории реакционером и "деспотом" - весьма почитался сербским народом. Приведу интересный сюжет. Один из сербов, приехав в 1867 г. на славянскую этнографическую выставку, счел своим долгом поклониться гробу этого русского царя. Услышав от своего либерального спутника весьма неодобрительный отзыв о покойном императоре, наш брат-славянин ответил, что "русские могут относиться к этому как им угодно, а "за нас, коjи смо имали Турке на врату [шее - В. К.], jесте [хорош - В. К.]" [15]. Спустя год после получения страной политической автономии (1830) Сербская Православная Церковь обрела и церковную со статусом митрополии. Уже в первой половине XIX столетия в Сербском княжестве на фоне возрождения национальной культуры укреплялась идея о необходимости изучения русского языка. В 1846 г. в российский МИД поступило обращение о присылке в Белград преподавателя русского языка. В 1847 г. Николай I положительно решил вопрос о командировке двух учителей, но помешала революция 1848 г.

     Лишь в 1849 г. представители Кишиневской Духовной Семинарии В. Т. Вердиш и Д. А. Рудинский прибыли к месту новой службы. В Духовной Семинарии св. Саввы в Белграде Вердиш стал преподавать библейскую географию, а Рудинский - русский и церковнославянский языки. Один из их учеников М. Миличевич вспоминал, что "только из уст этих двух преподавателей, особенно Рудинского... мы услышали чистый и приятный русский язык". Знание последнего позволило ему при встрече с Александром II по случаю открытия в 1867 г. этнографической выставки "говорить языком Пушкина, Лермонтова и Гоголя" [16]. В мае 1859 г. богослов Никанор Зисич обратился к властям с предложением ввести русский язык для изучения в сербские гимназии и лицей, обосновывая это тем, что "молодежи нашей... как нельзя более требуется знание языка русского. Зная язык русский, могла бы она знание сие разносторонне ко всем изучаемым предметам приложить... На языке этом мы читать можем не токмо произведения русские и западные (т. е. римского происхождения), но и славянские; ибо русские зорко следят за развитием всех племен славянских. Наконец, нам, сербам, еще только вступающим на путь образования нашего, необходимо ознакомиться с литературою соплеменного нам народа, что развился самостоятельно и далее развивается на твердых началах, при том в духе славянском" [17].

     Не всем нравился этот "дух славянский" - патриот Любомир Ненадович в свой сатирической поэме "Кузман" писал:

Шта jе та Русиjа? Европа се срди -
Ко jе год просвећен треба да jе грди.
Балкански народи! Вером оштећени!
Покаж"те се сада да сте просвећени!
Гледаjте на запад и тамо идите.
Ено сиjа сунце - зар га не видите?
Покровител Москва више власти нема
Нов и свилен покров Европа вам спрема.
Радуjте с"народи: Севастопол пао!
А Балкан одjекну: жао нам jе жао ...
Без Русиjе нема ни наших племена,
Пропаст jе Русиjе пропаст свих Словена.
Кад Русиjа од нас дигне своjе руке,
Видећемо свуда ми крштене турке. [18]

     (Мой подстрочный перевод: Что такое Россия? Европа сердится - кто мало-мальски просвещен, должен бранить ее. Балканские народы! Верой убогие, покажите сейчас, что вы просвещенные! Смотрите на запад и туда идите. Там сияет солнце - разве вы не видите? Покровительница Москва власти больше не имеет. Новый и шелковый покров Европа вам готовит. Радуйтесь народы: Севастополь пал! А Балканы эхом отгремели: жаль нам, жаль ...Без России не будет наших племен, гибель былой мощи России - гибель всех славян. Когда Россия отымет от нас свои руки, мы увидим всюду крещеных турок.)

     С восстановлением силы России после Крымской войны ее имя вновь обретало былой авторитет. В 1863 г. в Великой школе (ее предшественницей был Лицей, открытый в 1838 г. указом сербского князя Милоша Обреновича. В 1905 г. Народная скупщина приняла закон, по которому Великая школа была переименована в университет) в Белграде под руководством Алимпие Васильевича начинаются факультативные занятия по русскому языку. Именно ему принадлежит роль инициатора его введения в качестве учебного предмета в некоторых образовательных заведениях Сербии. Подобно многим соотечественникам, Васильевич учился в России, где закончил Киевскую Духовную Академию и получил степень магистра. В последней четверти XIX в. четыре раза возглавлял Министерство просвещения. В 1862 и 1871 гг. опубликовал два учебника русского языка. Несколько позже в Сербии был принят закон о преподавании русского языка в ряде учебных заведений. Его стали изучать и в Учительской школе и в Высшем женском училище.

     Единоверие, единоплеменность, единоязычие были в очередной раз подтверждены в ходе сербско-турецкой войны, начавшейся в 1876 г. Вот как пишет об этом времени современный писатель Момо Капор: "В мае 1876 г. в Белград приехал Михаил Григорьевич Черняев, посланник славянского комитета - центра славянофильского движения. Сербское гражданство принял 15 мая и произведен в чин сербского генерала. Восемнадцатого июня объявлен манифест о войне. Двадцатого выстрелила первая пушка... Несмотря на настойчивые требования великих держав не воевать с Турцией, Сербия с ее немногим менее полутора миллионов жителей, напала на Турецкую империю, которая в то время насчитывала более сорока миллионов подданных. На Балканах у Сербии не было ни одного союзника. Но все же она нашла его в русских братьях - в страну прибыли русские добровольцы. Среди них были профессиональные военные, воображалы, герои, любители приключений, сорви-головы. Все они пришли помочь небольшому православному народу сохранить свою честь" [19]. Между ними был и полковник Николай Николаевич Раевский, погибший на поле брани за свободу сербского народа. В 1903 г. Катерина Николаевна Раевская воздвигла часовню Св. Троицы в честь и память своего брата на месте геройской его смерти в сражении при Горнем Адровце 20-го августа 1876 г. Потом - в 1877-1878 гг. - была еще одна война - русско-турецкая, одним из результатов которой стало международное признание Сербского княжества независимым государством.

     Тогда в Белградской Великой школе организуется кафедра русского языка и истории русской литературы. Первым ее руководителем стал уже известный нам Платон Кулаковский, рекомендованный двумя столпами славянофильства - Иваном Сергеевичем Аксаковым и Владимиром Ивановичем Ламанским. Заграничное назначение не было получено через "связи". Кулаковский еще во время учебы в Московском университете интересовался историей и литературой славянских народов. Сблизившись со славянофилами, он "рассматривал славянство как целостный организм и считал, что Россия призвана возглавить славянский мир... ему была особенно близка идея о превращении русского языка в общеславянский" [20].

     Ученый и педагог, он в своей просветительской деятельности стремился не только научить своих "детей" русскому языку, но и возбудить любовь к богатейшей русской словесности. Деятельность Кулаковского была высоко оценена в Сербии. В частности, Васильевич в феврале 1892 г. писал ему, что "в сербском обществе явилось желание изучать русский язык и русскую литературу, этому много способствовали Вы Вашими лекциями в белградской Великой школе и Вашими симпатиями к сербскому народу. Теперь почти все молодое поколение читает и понимает по-русски, а многие и говорят" [21]. Разумеется, здесь было некоторое преувеличение, но заслуги Кулаковского бесспорны. В то же время для многих славян, в том числе и сербов, Российская империя была землей обетованной, где они получали европейское образование, приобщались к высотам православия в духовных учебных заведениях. Одни из них потом становились, как ни горько об этом писать, яростными критиками и неприятелями самодержавной России, другие - продолжали ее любить. Некоторые становились политиками, дипломатами, министрами, иные - посвящали свою жизнь служению Богу. Таким был и сербский митрополит Михаил, в чьей судьбе отразилась непростое время в истории русско-сербских связей. Выпускник Киевской Духовной Академии в 1859 г. был избран главой Сербской Православной Церкви, которую возглавлял вплоть до своей кончины. (После русско-турецкой войны Константинопольский Патриарх Иоаким III в 1879 г. издал грамоту об автокефалии Сербской Православной Церкви.) В своей деятельности молодой митрополит не ограничивал себя только церковными делами. Он активно вмешивался в политическую жизнь страны, где не все были настроены на активное сближение с Россией. Сам сербский Владыка, будучи горячим русофилом, был непоколебим в своем убеждении, что само существование его страны, сохранение ее самобытности возможно только с помощью единоверной России. И фактически за свое русофильство он в 1881 г. был лишен митрополичьей кафедры князем Миланом Обреновичем, связавшим судьбу своей династии с Австро-Венгрией. В Северной Пальмире удаление митрополита Михаила вызвало взрыв негодования в общественных, церковных и политических кругах. "Сам российский император Александр III почувствовал себя оскорбленным, когда маститого владыку и верного друга России, к тому же недавно награжденного его трагически погибшим отцом престижным русским орденом св. Александра Невского, выгнали из митрополичьего дворца без пенсии, как проштрафившегося чиновника... Официальные контакты с Сербией, бывшие и того весьма прохладными, но корректными, полностью замерли. Россия напрочь отстранилась от белградского режима. Все попытки и предложения последнего восстановить с ней нормальные межгосударственные отношения наталкивались на упорно выдвигаемое в Петербурге условие - вернуть на митрополичью кафедру свергнутоого Михаила. На долгие восемь лет, вплоть до отречения теперь уже самого Милана Обреновича от королевского престола, так называемый "церковный вопрос", превратившийся из чисто религиозного в острополитический и принципиальный, отбросил российско-сербские отношения к точке почти абсолютного замерзания" [22].

     К сказанному здесь следует добавить, что сам митрополит вследствие травли был вынужден покинуть родину. Константинополь, Афон, Болгария и, наконец, Россия, куда он приехал в 1884 г. и где прожил до своего возвращения в Сербию в 1889 г.

     Nota bene: о его пребывании в Москве сохранил самые теплые воспоминания Патриарх Алексий I, который в дни своей юности встречался с сербским иерархом, относившимся с «особым расположением» к семейству Симанских [23]. Вспомним и грозный 1914 год, когда в Сараеве после выстрела Гаврилы Принципа погиб австрийский престолонаследник Франц-Фердинанд. Тогда в ответ на сербскую просьбу о помощи в связи с ультиматумом Австро-Венгрии (кстати, там не было особо позорных и невыполнимых требований) русский император ответил (14 июля) принцу-регенту Александру телеграммой, в которой говорилось: «Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки нашим искренним желаниям, мы в этом не успеем, Ваше Высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии». Это телеграфное сообщение было получено в Белграде в день объявления Австрией войны Сербскому королевству. Что было с Россией потом - всем слишком хорошо известно: большая славянская империя погибла, а на русской крови - взметнулась югославянская. Память о жертве России жила и живет в Сербии. Особых доказательств здесь не требуется. Я обращусь лучше к переживаниям человека, на своем опыте познавшего цену жизни и смерти. В 1915 г. в Москве сербский архимандрит Михаил (Урошевич) начал публиковать на русском - как общеславянском - языке пятитомное собрание своих сочинений, посвященных памяти «Незабвенного сына Михаила, погибшего в великой войне, сражаясь с врагами сербского народа и всего славянства». В предисловии к первому тому он писал: «Великая война поставила на очередь разрешение славянского вопроса... Пусть заветные наши мысли о судьбах славянства будут известны не только родной нам Сербии, но также Святой Руси и всей вообще великой общеславянской родине Славии, на пространстве которой не заходит солнце» [24].

Примечания

[1] Мф. 10. 28.
[2] См.: Достян И. С. Сербская церковь в эпоху турецкого господства // Церковь в истории славянских народов. Балканские исследования. Вып. 17. М., 1997. С. 23-28.
[3] Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. Документы: М., 1984. С. 57.
[4] Кулаковский П. А. Начало русской школы у сербов в XVIII веке. СПб., 1903. С. 87.
[5] Политические и культурные отношения России. С. 79.
[6] См.: Костяшов Ю. В. Русско-сербские церковные связи в XVIII веке (По материалам российского посольства в Вене) // Церковь в истории славянских народов. С. 156.
[7] Политические и культурные отношения России. С. 74-75.
[8] Там же. С. 79.
[9] Кулаковский П. А. Указ соч. С. 109-110.
[10] Цит. по: Кулаковский П. А. Указ. соч. С. 110.
[11] См.: Политические и культурные отношения России. С. 83-85.
[12] См.: Костяшов Ю. В. Сербы в Австрийской монархии в XVIII веке. Калиниград, 1997. С. 175.
[13] Голенищев-Кутузов И. Русская культура и Югославия // Числа. Париж, 1930. № 5. С. 293.
[14] Костяшов Ю. В. Сербы в Австрийской монархии. С. 178.
[15] Погодин А. А. Император Александр II и его время в оценке сербского общественного мнения: Шестидесятые годы. // Записки Русского Научного Института. (Белград) 1934. № 11. С. 7.
[16] Цит. по: Радевич М. Русский язык в белградских школах до 1878 г. // Советское славяноведение. 1979. № 6. С. 88.
[17] Цит. по: Кончаревич К. Единоверие, единоплеменность, единоязычие // Светигора. Изд. Черногорско-Приморской митрополии Сербской Православной Церкви. 1994. № 1. С. 64.
[18] Цит. по: Погодин А. А. Указ. соч. С. 6.
[19] Капор М. Николаj Николаjевиh Раjевски // Руси без Русиjе. Српски Руси. Београд, 1994. С. 82.
[20] Данченко С. И. Русско-сербские общественные связи (70-80-е годы XIX в.). М., 1989. С. 74-75.
[21] Цит. по: Данченко С. И. Указ. соч. С. 91.
[22] Шемякин А. Л. Сербский митрополит Михаил: годы изгнания (1883-1889) // Церковь в истории славянских народов. С. 261-262.
[23] См.: ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 18. Л. 35.
[24] Сербский архимандрит Михаил. Полное собрание сочинений: В 5 т. М., 1915. Т. 1. С. 5-6.
[25] Там же. С. 307-308.
[26] См.: Царский вестник. 1930. № 120. С. 3.
[27] Маевский В. Русские в Югославии. Взаимоотношения России и Сербии: В 2-х т. Нью-Йорк, 1966. Т. 2. С. 41-44.
[28] Там же. С. 46.