Все началось с того, что осенью 1992 года я попала в Норвегию на полгода на стажировку по теме диссертации. Меня взяли в Норвежский сельскохозяйственный университет (NLH). В то время я делала только первые шаги в сторону Христианства. И так получилось, что именно в Норвегии я встретила русского священника, который впоследствии стал моим духовным отцом. (Он приехал туда всего на несколько дней на конференцию, почти случайно оказался в Осе, где мы и познакомились. Зовут его отец Георгий Эдельштейн, он служит под Костромой, имея в свои 70 лет один «основной» приход и три приписных. Надо сказать, что норвежцы постоянно ему чем-нибудь помогают.) Он сподвиг меня на первую исповедь и причастие. Зайдя после этого в лютеранскую кирку (куда я ходила до того, как попала в православный храм), я почувствовала, что там — пусто. Вот так Норвегия подарила мне первое причастие, духовного отца и Православие. Полгода, которые я прожила в Норвегии, были временем какого-то духовного полета, прорыва, не знаю, как еще назвать. С тех пор считаю Норвегию своей второй родиной. Конечно, не все было гладко, но обстановка, в которой я жила, была просто удивительной — ни один человек, с которым я встречалась тогда, не отнесся ко мне враждебно или настороженно. В подавляющем большинстве случаев я встречала доброе расположение и внимание. Чем дольше я там жила, тем сильнее становилось мое ощущение, что это мой второй дом.

 

     Вернувшись домой, я с Божьей помощью и при огромной поддержке о. Георгия укрепилась в Церкви. Прочла (безо всякой системы) все книги, имеющие отношение к Норвегии, которые нашлись в домашней библиотеке. Стала интересоваться ее церковной историей, благо сама все больше и больше вживалась в Православие. К святости короля Олава на тот момент я относилась более чем скептически: у меня сложилось твердое убеждение в том, что это правитель, крестивший свою страну исключительно огнем и мечом (то есть «не по-настоящему»), фигура, принадлежащая исключительно католическому (то есть, «не нашему») миру, человек, прославленный «из политических соображений».

 

     Настал Великий пост 2000 года. Был канун памяти преп. Марии Египетской. Окончив все дела на работе, я решила, что пойду на «Мариино стояние» в ближайший храм — Святителя Николая в Пыжах. Надо сказать, что, работая в то время рядом с этим храмом, я бывала там крайне редко. Когда служба кончилась, я по привычке подошла к книжному прилавку. И первая книга, в которую я уперлась взглядом (как будто меня кто-то за руку к ней подвел!), было «Жизнеописание Святого Олафа, небесного покровителя Норвегии», составленное о. Стефаном Красовицким, настоятелем прихода Русской Зарубежной Церкви в Карелии. (Может быть, она приходила к Вам почтой года два назад. Потом я осознала, что это был последний экземпляр, Бог знает сколько пролежавший на прилавке и «ждавший» меня). Моя реакция на эту брошюру сводилась к одному: «Этого не может быть! Таких святых не бывает!»… Подняв глаза от прилавка, я увидела (хотя слово «увидела» не очень подходит, это не было телесное зрение), что святой сам стоит среди толпы выходящих из храма людей. И две вещи я тогда «услышала» (опять же, не телесно, не знаю, как): «Ты узнаешь, как крестили Норвегию» и: «Ты тоскуешь по моей земле? — не скорби, я с тобой». Это продолжалось очень недолго. Все это произошло независимо от моего желания и, по сути, против моей воли. Сказать, что это было потрясение — значит, сказать очень мало.

 

     Я очень боялась, что это было обольщение, и до сих пор я не свободна от этих сомнений.

 

     После этого был мучительный месяц внутренней борьбы. Разум упорно сопротивлялся происходящему, выдвигал бесконечные аргументы против св. Олава. Душа требовала склониться перед волей Божьей и принять эту встречу как дар. И вот однажды, когда снова ум был с сердцем не в ладу, я в отчаянии спросила: «Господи, почему для меня на признании его святости свет клином сошелся?» Прямого ответа на свой вопрос я тогда не получила (как не получила его до сих пор), но словно что-то щелкнуло в мозгу — я внимательно посмотрела на наш красный угол, посмотрела каким-то новым взглядом, иконы КАКИХ святых там стоят, и пришло ощущение близости горнего мира. И это было мгновенное исцеление от депрессии, от которой я серьезно страдала три с половиной года — вплоть до навязчивого желания спрыгнуть с балкона и полной апатии ко всему происходящему. Я поднялась с колен здоровым человеком.

 

     Но внутреннее смятение не улеглось. И тогда Господь поставил меня в положение, когда «не было бы счастья, да несчастье помогло».

 

     На Светлой седмице мы поехали в гости к родителям за город. И там наша девочка, которой тогда было три с половиной года, неудачно спрыгнула и получила сотрясение мозга. Были майские праздники, вызвать врача не было никакой возможности, в местной больнице доктора искать было бесполезно, а везти ребенка в Москву было рискованно. Вечером ее удалось уложить спать, утром она почувствовала себя немного лучше, но не могла ни есть, ни даже выпить ложку воды — сразу начиналась рвота. После того, как я изрядно понервничала, мне словно кто-то подсказал помолиться святому Олаву. И сложилась такая молитва (почему-то на «Вы»): «Я ни в коем случае не ставлю признание Вашей святости в зависимость от исцеления, но если Вы святы, вступитесь!» Через пять минут я была совершенно спокойна и уверена, что все обойдется. Потом девочке дали попить — никакой рвоты. Потом она поела — снова благополучно. Вечером мы уже пошли с ней гулять, прошли больше двух километров, и ее еще приходилось сдерживать, чтобы она не очень скакала. Через два дня мы вернулись в Москву, показали ее врачам и услышали: «Да, было сотрясение мозга, но никаких последствий нет».

 

     Что мне после этого оставалось делать? — Рухнуть святому в ноги со словами: «Все в руках Божьих и твоих». Но, поверьте мне, очень тяжело в одиночку молиться святому, имени которого нет в святцах (хотя о. Георгий меня тогда поддержал). Впрочем, это мой личный «фарисейский комплекс», сводящийся к тому, что формальная сторона дела должна быть в порядке…

 

     Потом я нашла о. Стефана (приезжая из Карелии, он живет в Подмосковье). Он хорошо меня принял. Я перечитала все книги по истории Норвегии, которые нашлись в его домашней библиотеке.

 

     Внимательно вспомнив всё, что происходило со мной в Норвегии зимой 1993 года, я начала видеть Промысел Божий и явное участие святого в моей жизни — даже тогда, когда я, по сути, поносила его. Встреча со св. Олавом заставила меня серьезно задуматься над тем, что же такое святость. А самое главное — вера стала живее и глубже. Господь научил меня не просто верить в существование Бога, но и доверять Ему, доверять Его Промыслу о нас. Господь показал мне, что небо гораздо ближе к земле, чем это кажется полуверующему человеку. Что чудеса возможны сейчас, здесь и с нами. Пришло понимание участия Бога и святых Его в судьбе каждого отдельного человека. Ведь мое воцерковление и обретение веры, в конечном итоге, оказалось возможным потому, что тысячу лет назад св. Олав пал в своей последней битве — битве за крещение Норвегии.

 

     Полтора года назад произошло еще одно исцеление. В марте 2002 г. наша девчонка попала в больницу в тяжелом состоянии с кишечной инфекцией. Четверо суток ее рвало, не переставая, из них трое суток она лежала под капельницей, и только так «пила». Температура — тридцать девять, обезвоживание. Мне разрешили остаться с ней. Ближе к ночи, после очередного приступа рвоты, у ребенка начались галлюцинации. Я потеряла самообладание. Прибежавшая врач заставила меня успокоиться. Девочка забывается сном. И вот я смотрю на своего бледного, полупрозрачного ребенка, и в голову приходят очень печальные мысли. Видимо, только в таком состоянии я и могу молиться от сердца. И я снова поставила святому Олаву своего рода ультиматум: «Если ты свят, то завтра наступит перелом, и девочка начнет выздоравливать. Если этого не случится — будет катастрофа». Было твердое убеждение, что это обращение будет услышано. (Муж, которому я потом об этом рассказывала, прокомментировал: «Какой же это ультиматум? Это твое исповедание веры»). Утром нас разбудила медсестра, пришедшая с градусником. Девочка просыпается, смотрит на меня совершенно здоровыми глазами и спрашивает: «Мам, а поесть сегодня можно?» А потом: «А папа нам цветные карандаши привезет?» Рвоты больше нет, температура — тридцать семь с «хвостиком». Через пять дней ее выписали.

 

     С самого начала мне хотелось что-то сделать, чтобы имя короля Олава прозвучало в России. Собственно, историй Норвегии XI века занимаются светские историки, но никто не смотрел на это глазами православного человека. Из этого желания получилась статья в газете «Православная Тверь» (прот. Александр Шабанов, который курирует газету, интересуется церковной историей Северной Европы, при этом его главная «любовь» — кельты). Статья, увы, получилась плохая, с фактическими ошибками, потому что написана была на голом эмоциональном порыве.

 

     Не будучи удовлетворена статьей, я постаралась поискать еще литературу о Норвегии времен крещения и о связях между Россией и Норвегией в Средние века. К сожалению, «Ленинка» до недавнего времени была на ремонте (может, и сейчас еще ремонтируют), и далеко не все ее фонды доступны. Кое-что интересное удалось найти, исходный материал «расползся» на четыре раздела, но всё это очень слабо и фрагментарно, элементарно не хватает знаний, не получается единой картины. А очень хотелось бы написать книгу. Много ссылок на книги на норвежском, но я не настолько хорошо его знаю. Впрочем, было бы желание…

 

     Одновременно с этим я дерзнула взяться за акафист, не особо надеясь на то, что он будет кому-то нужен. Просто была внутренняя потребность его написать. Что из этого получилось, Вы видели. Надо сказать, что многие слова приходили сами, и именно в тот момент, когда я в очередной раз расписывалась в своем полном бессилии.

 

     Попросила знакомого иконописца написать икону св. Олава. Он решил писать по канонам X-XI века, но при этом отступил от описания внешности святого, которое дается в «Круге земном», в пользу канона. Пыталась его убедить, но он твердо сказал, что «так не пишут». На прошлое Рождество мой духовный отец эту икону освятил. До сих пор не могу привыкнуть к этому образу…

 

     Год назад на день памяти св. Олава о. Стефан служил литургию (благо, он пришелся на воскресенье). После литургии отслужили молебен с акафистом, несмотря на то, что он еще не был закончен. А после этого ко мне в душу вернулся мир — такой, какого не было с момента моего возвращения из Норвегии. Но между о. Стефаном и мной стоит то, что Московская Патриархия и Зарубежная Церковь не имеют евхаристического и канонического общения, поэтому я бываю у него на службах гораздо реже, чем хотелось бы. Складывается впечатление, что Господь, связав мою судьбу со святым Олавом, буквально заставляет преодолевать разделения — между православными и католиками, между нами и «зарубежниками». Муж говорит, что это мой крест.

 

    В этом году, в конце августа, когда я возвращалась из командировки, у меня в Осло утром была пара часов между автобусом и самолетом. Я зашла в католическую церковь св. Олава. Было воскресенье, шла ранняя служба. Молиться с поляками я не смогла, хотя прекрасно понимала службу по-польски. Вышла, погуляла полчаса, вернулась, когда служба кончилась, зашла внутрь и помолились тихонько, как смогла, и сердце горело.

 

     Почему я не написала Вам раньше?! Всему причиной дурацкая боязнь быть непонятой и вечные сомнения: а надо ли это, а туда ли я иду? что изменится в мире, если я поступлю так-то и так-то? и не соблазн ли всё это?

 

     Простите, возможно, утомила Вас лишними подробностями. Хотя это далеко не все, чем хотелось бы с Вами поделиться. Это был рассказ обо мне, а хотелось бы поговорить собственно о Святом.

 

     Еще раз благодарю Вас за письмо и за все, что Вы делаете в Норвегии. У меня сложилось такое впечатление, что у норвежского народа здоровая и очень чуткая душа, и если эта страна до сих пор выстояла молитвами своего небесного покровителя, то у нее может быть доброе, в духовном плане, будущее