Династия Романовых и Германия

 

Роль династической солидарности относится к малоизученным темам истории русско-германских отношений. Лишь некоторые аспекты ее освещались в биографических работах о царях и императорах России, в трудах генеалогического характера и в краеведческих исследованиях отдельных германских земель и княжеств[1]. В трудах по истории русско-германских отношений тема династической солидарности редко упоминается, специальные работы почти отсутствуют[2]. Причиной их отсутствия является, очевидно, то обстоятельство, что тема ”Дианстия Романовых и Германия”, на первый взгляд, кажется слишком близкой к той устаревшей историографической традиции, которая ориентировалась исключительно на описание биографий исторических личностей и их деятельности. Несмотря на это, взаимоотношения между господствующими династиями и теми монархами, которые возглавляли их, не могли не влиять на внешнюю политику самодержавной России и Пруссии/Германии с ее монархическим устройством, и,  несомненно, представляли собой существенный аспект русско-германских отношений.

 

В Средние века и Новое время, вплоть до абсолютизма XVIII века, когда императоры, короли, герцоги, князья и т.д.  обладали неограниченной властью, отношения между ними в большой степени зависили от близости между династиями, т.е. семьями, которые претендовали на верховную власть на той или иной территории. Поэтому родственные связи между ними имели важное внешнеполитическое значение. Поиск подходящих в политическом и династическом смысле жен и мужей являлся неотъемлемой задачей любого монарха в Европе, решение которой имело огромное значение для судеб государственной системы и страны. Семейные интересы переплетались, а часто, тем самым,  и отождествлялись с государственными. Взаимосвязь европейских династий, с другой стороны, осложняла проблему престолонаследия. Конфликты между династиями вокруг престолонаследия до середины XVIII века выливались нередко в войны, приводившие к неисчислимым человеческим жертвам.

 

При создании родственных связей между господствующими династиями,  их главы исходили из мотивов обеспечения преемственности престола, а также из той политической аксиомы, что монаршие особы и династии, связанные семейными узами, должны действовать в политическом отношении солидарно. Этот предполагаемый образ внешнеполитического поведения базировался на трех предпосылках: во-первых, на неограниченном господстве в собственной стране, во-вторых, на том, что руководство внешней политики являлось прерогативой главы династии и, в-третьих, на единой идеологической основе о божественном происхождении абсолютной власти. Еще в XVIII веке эти предпосылки, казалось, оставались в полной силе[3]. В XIX веке, после Великой французской революции, основы проявления династической солидарности существенно изменились.

 

Власть доселе абсолютных монархов в результате создания сословных и парламентских представительств претерпела значительные изменения. Быстро растущая роль общественного мнения и все увеличивающееся влияние высшей бюрократии на внешнюю политику противодействовали внешней политике, проводимой на династической основе, нейтрализовывали и даже тем самым ее обесценивали. Основополагающие идеи Просвещения о разуме, целесообразности и разделении властей постепенно взяли вверх над идей о божественном происхождении власти. Растущая взаимосвязанность, а вместе с тем и противоречивость политических и экономических интересов европейских держав в XIX веке также ослабляли политическую эффективность родственных связей. Европейские династии стремились к тому, чтобы приспособить отношения между собой к новому многообразию государственных интересов, вследствие чего сами династические связи становились в такой мере запутанными и непроницаемыми, что желаемых политических результатов не достигалось.

 

Агония династических отношений достигла своего апогея во время первой мировой войны, когда страны с монархическим устройством стали опять воевать друг с другом. Война означала конец всякой династической солидарности и привела к краху монархии в России, Австро-Венгрии и Германии. Несмотря на драматическую утрату  значения династической солидарности в международных отношениях XIX-начала XX вв., политика династических браков европейских династий сохранила определенную политическую роль. Хотя браки между княжескими домами, как правило, в отличие от предыдушего периода, не имели последствий в виде территориальных изменений, и войны из-за спорного престолонаследия уже не происходили, брачные связи очень часто использовались для создания «коммуникационных сетей» между царствующими домами[4]. Одним из центров подобной сети в XIX веке стало маленькое герцогство Саксония-Кобург-Гота, которое теснейшим образом было связано с королевскими домами в Англии и Бельгии. Через посредничество других мелких князей на юге Германии и бракосочетание герцога Альфреда с великой княгиней Марией Александровной, Романовы вступили с этим герцогством в связь. Главную роль в «коммуникационных сетях» чаще всего играли женщины, которые путем письменных и личных контактов устанавливали постоянную связь между династиями. Они выполняли немаловажную политическую функцию, так как их контакты создавали предпосылки для неформального общения между монархами без участия и без вмешательства министров.

 

Юридические основы династической политики Романовых в течение веков менялись. Политика династических браков при этом подчинялась правилам престолонаследия. Она преследовала целью обеспечить преемственность верховной власти. При этом, с времен московского великого князя Дмитрия Донского до Петра I все великие князья, а потом цари следовали принципу, что престол всегда унаследовал старший сын (примогенитура-Primogenitur). Лишь Петр I покончил с этой традицией. Исходя из трагического опыта своего конфликта с сыном Алексеем и в интересах своей абсолютистской политики он издал указ ”О наследии престола”, в котором говорилось: ”...дабы сие было всегда в воли правительствующаго государя, кому оной хочет, тому и определит наследство”[5]. Хотя определение кандидатуры наследника престола осталось тем самым прерогативой царствующих императоров, российская история XVIII века характеризовалась многочисленными заговорами против волеизъявления царей по вопросу о престолонаследии[6]. Только закон ”Учреждение Императорской Фамилии” императора Павла I (1797 г.) положил конец произволу. Закон предусматривал, что престол переходит от отца к старшему сыну и что монарх в объязательном порядке должен быть православного вероисповедания. Далее в нем значилось, что полагается ”согласие царствующего Императора в каждом браке непременно нужным, и потому всякий брак без согласия царствующего Императора сделанный, законным признан быть не может”[7].

 

В 1820 г. император Александр I внес в закон добавление о том, что наследник престола должен также обязательно происходить от равнородного брака. По указу императора Александра III и под руководством великого князя Владимира Александровича  в 80-х годах XIX века ”Учреждение Императорской Фамилии” было пересмотрено.  В 1906 г. оно вошло как составная часть в Основные государственные законы. Отредактированное ”Учреждение Императорской фамилии” уточняло порядок престолонаследия, определяло обязанности членов династии, упорядочивало внешнюю атрибутику и материальное обеспечение членов династии Романовых. В результате возникла взвешенная система, которая, подобно ”табели о рангах”, определяла значимость великих князей и степень их близости к царствующему императору. Чтобы жениться или выйти замуж по- прежнему потребовалось специальное разрешение императора. То же касалось и разводов: ”Брак расторгается по положению Святейшего Синода, с утверждения Императора”[8].

 

Престолонаследники и цари из дома Романовых вплоть до Ивана IV и Петра I (имеется в виду его первый брак) были женаты на дочерях крупных бояр. Это обстоятельство приводило к внутриполитическим конфликтам, так как бояре, разумеется, ожесточенно боролись за родство с царской семьей. Со времен Петра I, как правило, мужчины из династии Романовых и те женщины, которые могли претендовать на престолонаследие, женились или выходили замуж за принцесс или за принцев суверенных и царствующих или царствовавших заграничных дворянских родов, принадлежавших к христианским конфессиям, причем невесты должны были принять православие. При этом российские императоры и императрицы очевидно исходили из того, что только браки, заключенные между царствующими домами, способны ”поставить царствующую фамилию возможно выше в глазах подданных” и это ограничение тем самым ”повышает августейший характер царствующих домов”[9].

 

Хотя императоры и императрицы, как правило, уделяли соблюдению семейного кодекса большое внимание, в силу ограниченного числа потенциальных кандидатов на бракосочетание, в исследуемом периоде участились морганатические браки. Очевидно сказывалось и то обстоятельство, что в складывающемся буржуазном обществе брачные обычаи высшей европейской аристократии отжили. Несмотря на это, династия Романовых в течение XIX  века быстро разрасталась. При Павле I она состояла из девяти членов, в 1899 г. к ней принадлежали 51 человек, в 1914 г. - уже 60 лиц.

 

Первым активизировал династическую политику Петр I. Потомки его и Ивана V завязали династические узы с зарубежными княжескими домами. Особенно важным в этом отношении стало бракосочетание дочери Петра I Анны с герцогом Гольштейн-Готторпским Фридрихом Карлом[10]. Свадьба состоялась 21 мая 1725 г. Брачный договор, заключенный между российским императором и герцогом Фридрихом Карлом, предусматривал помимо прочего, что Россия обязана была поддерживать герцога в борьбе за шведскую корону и за возврат готторпских территорий герцогству Шлезвиг. Кроме того, секретный параграф договора предписывал условия, при которых потомки герцога могли быть призваны на российский престол. В соответствии с этим параграфом сын герцога Карла Фридриха и Анны Петровны, Карл Петер Ульрих, который жил в северогерманском городе Киль, был назначен в 1742 г., его теткой, императрицей Елизаветой Петровной наследником престола. Великий князь Петр Федорович, как его звали в России, после перехода в православие, воспитывался в Петербурге и женился в 1745 г. на своей двоюродной сестре Софии Фридерике Августе, принцессе из маленького княжества Анхальт-Цербст. После того, как он стал российским императором Петром III, династия Романовых превратилась в династию Романовых-Гольштейн-Готторпских. Сам ”готторпский вопрос” - вопрос о переходе готторпских территорий герцогства Шлезвиг к Дании после Фредерикборгского мира 1720 г. - временно выдвинулся в центр внешней политики России[11]. Он стал камнем преткновения в русско-датских отношениях и чуть ли не поводом войны между обеими державами.

 

Внезапный мир между Россией и Пруссией в Семилетней войне в 1762 г., когда российские войска стояли перед воротами Берлина, был заключен не из-за пруссофильства Петра III, а прежде всего из-за интересов династии. Прусский король Фридрих II обещал гарантировать российскому императору готторпского происхождения дипломатическую поддержку при попытках возвратить Шлезвиг в собственность гольштейн-готторпских князей[12].

 

Лишь императрице Екатерине II удалось подчинить династические интересы логике внешней политики Российской империи и урегулировать стратегически важные (из-за выходов из Балтийского моря) отношения с Данией. В 1773 г., при ее активном содействии, Гольштейн-Готторп перешел во владении Дании, взамен младшая линия гольштейн-готторпских герцогов получила от Дании графства Ольденбург и Дельменхорст[13]. Россия и Дания уже с 1769 г. находились в союзнических отношениях.

 

Очевидно, что Романовы исключительно высоко ценили династические связи с германскими княжескими домами. Помимо политических причин этому способствовали и чисто практические обстоятельства. Германия была в географическом отношении близка к России. Феодальная раздробленность Священной Римской империи Германской нации до 1871 г., а потом германский федерализм обеспечили наличие многочисленных суверенных княжеств и создали тем самым большой резерв кандидатов на бракосочетание из царствующих домов. При этом Романовы предпочитали династии с протестантским вероисповеданием, потому что принцессы, принадлежавшие к этой христианской конфессии, легче могли перейти в православие, нежели католички.

 

Из-за многочисленных войн и дипломатических конфликтов княжеские особы вплоть до Венского конгресса 1815 г. мало путешествовали и редко посещали друг друга. Поэтому в выборе невест монархов участвовали российские дипломаты. В обязанности полномочного министра Екатерины II при сейме Священной Римской империи Н.П. Румянцева, помимо собственно дипломатической работы, входил и осмотр потенциальных великокняжеских невест. В марте 1791 г. он сообщил императрице об очередной находке: ”Madame! Я последовал приказу Вашего царского величества и поехал в Карлсруэ. Там я задержался дольше обычно принятого. Madame , принцесса Луиза крепка и развита лучше, чем другие дети ее возраста. Она очень мила, хотя и не абсолютная красавица. Народ ее любит больше чем сестер. Хвалят характер и расценивают ее фигуру и свежесть как надежную гарантию здоровья”[14]. Двенадцатилетняя  девочка, крепкая, милая, но не самая красивая, Луиза, два года спустя стала несчастливой супругой престолонаследника, великого князя Александра Павловича.

 

После Венского конгресса в Европе развился своего рода монархический ”туризм”. Аристократы встречались на свадьбах, днях рождения, правительственных юбилеях, похоронах или просто так, во время лечения на знаменитых курортах Германии Бад Киссинген, Баден-Баден, Карлсбад, Мариенбад, Бад Эмс или Бад Доберан, которые неслучайно находились поблизости от резиденций князей[15]. Эти случая использовались часто для налаживания личных контактов в тонком вопросе о бракосочетаниях.

 

Все императрицы России с времен Екатерины II были немками по происхождению. Только супруга Александра III, Мария Федоровна, вышла из датского дома Глюксбургов. Три императрицы были принцессами из великого герцогства Гессен-Дармштадт: первая супруга Павла I, Наталья Алексеевна, супруга Александра II, Мария Александровна и супруга Николая II, Александра Федоровна. Вторая супруга Павла I, Мария Федоровна, была принцессой из Вюртемберга. Супруга Александра I, Елизавета Алексеевна, родилась в герцогстве Баден. Только одна императрица, супруга Николая I, Александра Федоровна, принадлежала к прусской династии Гогенцоллеров. Если верить некоторым авторам, то доля русской крови у Николая II составляла 1/64. Это означало, что последний царь из российского дома Романовых по крови был немцем[16].

 

Однако, более важен следующий аспект: все великие князи и великие княгини воспитывались на основе русской культуры, в духе православной церкви и русского национализма. Приезжавшие немецкие принцессы принимали православное вероисповедание. Живя при Петербургских дворах, они, как правило, удивительно быстро осваивали русский язык и приспосабливались к окружающей среде. Как многие обращенные в другую веру, они часто становились более русскими, чем сами русские.

 

Нельзя отрицать, что династические связи Романовых с германскими княжескими домами иногда имели ожидаемые от них политические последствия. Семейные узы Александра I с южногерманскими княжествами Вюртемберг и Баден способствовали тому, что российский император энергично защищал интересы своих родственников от посягательств Наполеона. Тильзитский мир, заключенный 7 июля 1807 г. между Россией и Францией в результате русско-прусско-французской войны, предусматривал, по настоянию российского императора, сохранение Пруссии и дружественной династии Гогенцоллернов. Оккупация маленького герцогства Ольденбург на северо-западе Германии французскими войсками в конце 1810 г. привела к окончательному разрыву между Александром I и Наполеоном. Герцогиня Ольденбургская, великая княгиня Екатерины Павловна, приходилась сестрой российскому императору, поэтому Александр I не мог допустить нарушения территориальной неприкосновенности ее княжества. Не случайно в это же время проект брака между Наполеоном и другой сестрой Александра I, великой княгиней Анной Павловной, потерпел полный провал[17].

 

Николай I вообще видел в Пруссии Гогенцоллеров идеальное государство. Воспитанный выходцами из прибалтийского дворянства и немецкими учителями, он женился на прусской принцессе Шарлотте (в России -Александра Федоровна). Их первенец, сын Александр, рассматривался как связующее звено между Романовыми и прусскими Гогенцоллерами[18]. Царский манифест о походе российских войск в Венгрию для подавления революции, обнародованный в апреле 1849 г., был одним из последних знаков проявления династической солидарности в Европе, а капитуляция венгерской армии перед силами русско-австрийских войск - последним ее настоящим успехом. Тем не менее, Николай I являлся одновременно и олицетворением русского национализма. Главная цель его политики заключалась в том, чтобы способствовать спокойному развитию и упрочению России и собственной династии.

 

Последователи Николая I считали, что прочные династические связи являлись залогом прусско-русского, а после 1871 г., и германо-русского сотрудничества. Еще в 1871 г., непосредственно после объединения Германии, германский император Вильгельм I дал Александру II клятвенное заверение, что поддержка России, при создании Германской империи, вызывает вечную благодарность его семьи. В политическом отношении оно мало что означало. Объединение Германии существенно изменило соотношение сил в Европе. Самая слабая из великих европейских держав, Пруссия, ”железом и кровью” превратилась в амбициозную и могущественную страну, которая намерена была соперничать с  Англией и Россией. О безоговорочном подчинении Германии экономически слабой и политически нестабильной России речь уже не могла идти.

 

Анахронизм мышления в рамках династической солидарности стал очевидным, когда союзнические отношения между Россией и Германией в 1890 г. были прерваны. Никакие страстные заверения в дружбе и взаимном уважении в переписке между Николаем II и Вильгельмом II не смогли изменить то обстоятельство, что Германия и Россия, начиная с начала 90-х годов XIX века, находились в враждебных коалициях[19]. Несостоявшийся Бьеркский договор 1905 г., заключенный между двумя императорами, но впоследствии сорванный российскими дипломатами, и Потсдамское соглашение 1911 г., которое первоначально было рассчитано на политический союз, а на практике лишь разграничило сферы влияния на Среднем Востоке, не смогли повернуть колесо истории вспять. Первая мировая война обозначила окончательный крах какой-либо династической солидарности[20]. Более того, тесные династические связи с Германией стали одной из причин дискредитации Романовых в самой России, а тем самым и их падения.

 

Однако, ”германоцентристская” картина династических отношений Романовых только отчасти соответствует исторической истине. Существование разных семейных линий давало российским императорам возможность ”творчески” подходить к династическим связям, взвешивать разные, иногда противоречащие друг другу интересы, зондировать посредством контактов с негерманскими княжескими домами союзнические варианты и, тем самым, сбалансировать международные отношения. У Павла I и его супруги, императрицы Марии Федоровны, было десять детей. Императрица называлась матерью династии не только из-за большого числа детей, она находилась в центре культурной и благотворительной жизни Петербурга и определяла главные линии семейной политики Романовых вплоть до ее смерти в 1828 г.[21]

 

Шесть детей Павла I и Марии Федоровны женились на принцессах или вышли замуж за принцев германского происхождения. Великая княгиня Анна Павловна вышла замуж за Оранского кронпринца Вильгельма, который в 1840 г. стал королем Нидерландов. Эта связь безусловно сыграла свою роль при, хотя и безуспешной, русской дипломатической поддержке Голландии во время бельгийской революции 1830 г. Женитьба первого сына Павла I, наследника-цесаревича Александра Павловича, будущего императора Александра I с баденской принцессой Луизе, позже императрицей Елизаветой Алексеевной, открыло путь к семейству Романовых для Наполеона Бонапарта. Брат императрицы, баденский маркграф Карл, с 1806 г. великий герцог Баденский, был женат на усыновленной дочери Наполеона, Стефании Богарне. Великий князь Михайл Павлович и его супруга, великая княгиня Елена Павловна, либерально настроенная принцесса из дома Вюртембергских, стояли у истоков великого герцогства Люксембургского. Их дочь, великая княгиня Елизавета Михайловна, вышла замуж за Нассауского герцога Адольфа, который, после пресечения династии голландских оранцев по мужской линии, в 1890 г. стал первым великим герцогом Люксембурга. Концентрация династических контактов Романовых на западной окраине Германии вряд ли являлась случайностью.

 

Большое влияние на судьбу династии Романовых имело многочисленное потомство императора Николая I. Его жена, императрица Александра Федоровна, родила семерых детей, из них четырех сыновей. Эти сыновья стали основателями четырех семейных линий. Кроме той линии, которая унаследовала престол, с тех пор существовали Константиновичи, Николаевичи и Михайловичи. Германофильская позиция императора Николая I опять-таки нашла свое отражение в семейной политике. Все его дети вступили в брак с германскими принцами и принцессами. Среди супруг детей и внуков Николая I преобладали принцессы и принцы давно связанных с Романовыми окраинных германских княжеских домов: Гессен-Дармштадтского (императрица Мария Александровна), Вюртембергского (великая княгиня Ольга Николаевна ­­- супруга короля Фридриха Карла Александра, великая княгиня Вера Константиновна), Саксен-Альтенбургского (великие княгини Александра Иосифовна, Елизавета Маврикиевна), Баденского (великая княгиня Ольга Федоровна), Мекленбург-Шверинского (великая княгиня Анастасия Михайловна - супруга великого герцога Фридриха Франца III, великая княгиня Александра Павловна). Кроме того, развивались уже традиционные брачные связи с домами Ольденбурга и Лейхтенберга.

 

В поколении внуков Николая I резко усилилась балканская направленность династической политики Романовых. Великая княгиня Ольга Константиновна вышла замуж за короля Греции Георга I, ее дочь, великая княгиня Мария Георгиевна, за великого князя Георгия Михайловича. Сыновья великого князя Николая Николаевича (старшего) - Николай Николаевич (младший) и Петр Николаевич, женились на княжнах Черногорских - Анастасии и Милице. Правнук Николая I был женат на Елене Петровне, принцессе Сербской. По своему политическому значению эти связи были направлены против австрийской и германской экспансии на Балканах. Следует особо выделить брак великой княгини Александры Николаевны с ландграфом Гессен-Кассельским. Этот княжеский дом имел превосходные связи со скандинавскими династиями. Сестра ландграфа Фридриха Вильгельма, Луизе, стала супругой датского короля Христиана IX, прозванного ”Тестем Европы”. С гораздо большим основанием саму Луизу можно было бы назвать ”Тещей Европы”.

 

Узы с Данией укрепились после свадьбы престолонаследника-цесаревича Александра с дочерью Луизы, Дагмар. Важным в династическом отношении был брак великого князя Владимира Александровича с принцессой из Мекленбург-Шверина Мари, ставшей в России Марией Павловной. Владимир и его сыновья Кирилл, Борис и Андрей впоследствии занимали видные посты в российской армии, а великая княгиня Мария Павловна являлась центральной фигурой политических салонов Петербурга и возглавляла в годы первой мировой войны великокняжескую оппозицию против императора Николая II и его супруги. В случае вымирания мужской линии главенствующей ветви династии, мужские потомки великого князя Владимира Александровича и Марии Павловны могли с полным основанием претендовать на престолонаследие. Эта ситуация и возникла после убийства Николая II и его семьи в июле 1918 г.

 

Еще один брак имел существенное политическое значение. Имеется в виду супружество великой княгини Марии Александровны и герцога Эдинбургского Альфреда. Свадьба состоялась в 1874 г., после чего  молодожены обосновались на острове Мальта, где герцог служил офицером в военном флоте Великобритании. Брак послужил основой для династических связей между Россией и Англией. Он должен был смягчить политические противоречия между ними, так как до его заключения герцог Альфред выступал против проникновения России в Персию и Грецию. Вместе с тем он являлся престолонаследником в небольшом германском герцогстве Саксония-Кобург-Гота, так как его отец, супруг королевы Великобритании Виктории, принц Альберт, был отпрыском этой династии. В отличии от российского императора Александра II, который связывал с бракосочетанием его дочери и герцога Эдинбургского большие политические и династические надежды, королева Виктория более скептически расценивала перспективы династических связей. ”Для некоторых членов нашей семьи большие альянсы ценны и желательны, хотя я лично им придаю лишь малое политическое значение, так как они больше не в состоянии повлиять на действия правительства, и из-за этого  в большой степени станут источником хлопот и трудностей для княжеских семьи, как я могла убедиться на собственном опыте”, пророчески писала она сыну Альфреду в 1870 г.[22] Став во главе германского княжества, этот английский князь являлся живым политическим анахронизмом. В конечном счете, в виду окружавших его противоречий и неприязни, он потерпел физический и политический крах. Его супруга из России однако стало настоящей ”королевой сердца” (”Königin des Herzens”) в тюрингском Кобурге.

 

Ярким примером фактического отсутствия династической солидарности в высшей европейской аристократии является судьба великой княгини Анастасии Михайловны, внучки императора Николая I. В 1879 г. она вышла замуж за наследного герцога Мекленбург-Шверинского, с 1883 г. великого герцога Фридриха Франца III. Анастасия Михайловна родила троих детей: Александрину, ставшую позже супругой датского короля Христиана X, Фридриха Франца IV, великого герцога Мекленбург-Шверинского, который вынужден был отречься от престола в 1918 г., и Цецилию, вышедшую замуж за кронпринца прусского королевского дома Вильгельма. Трагические последствия ”интернационализации” династии в полной мере проявились во время первой мировой войны. После смерти мужа в 1897 г. Анастасия Михайловна жила преимущественно в Каннах, на французском побережье Средиземного моря[23]. Там ее застала война.

 

Ее сын Фридрих Франц и дочь Цецилия находились во враждебной Франции Германии, причем занимали там весьма высокое положение. Другая дочь Александрина была королевой нейтральной Дании. При этом Анастасия Михайловна, несмотря на замужество с германским князем, осталась русской патриоткой. Германские дипломаты в Риме с отвращением отмечали, что великая герцогиня из Шверина весьма отрицательно отзывалась о Вильгельме II и Германской империи. В начале декабря 1914 г. она неоднократно посещала российское посольство в итальянской столице, но ни разу не зашла в германское посольство, как с обидой писал об этом посол Германии Флото.[24] Тем не менее французские власти отказали ей во въезде во Францию после того как Анастасия Михайловна совершила краткую поездку в Швейцарию. Более того, будучи в полной изоляции, она подвергалась преследованиями со стороны французской секретной службы Sureté nationale. Агент Кобылковский считал, что великая княгиня Анастасия Михайловна принимала участие в прогерманском монархическом заговоре и возглавляла его швейцарский филиал. Другие анонимные агенты сообщили о ее подозрительных письмах в Берлин[25]. В Швейцарии она узнала о революции в России и о насильственной смерти своих родственников. В 1922 г. великая княгиня скончалась в Каннах.

 

Во время правления императора Николая II политическая направленность династических отношений Романовых не изменилась. Брак самого императора с принцессой из великого герцогства Гессен-Дармштадтского Аликс, в России - Александры Федоровны не способствовал улучшению русско-германских отношений. Гессенская принцесса воспитывалась в Великобритании, у бабушки, королевы Виктории. Умом, чувствами и вкусами она была более похоже на англичанку, нежели на немку. Повседневным языком в семье последнего императора из династии Романовых был английский[26]. В последнее царствование заметно выросло число морганатических браков, против которых Николай II энергично, но безуспешно боролся.

 

Как ни парадоксально, для русско-германских отношений конца XIX-начала XX в. очень важное значение имел брак, заключенный между российским престолонаследником-цесаревичем Александром Александровичем и принцессы из датского королевского дома Глюксбургов Дагмар. Первоначально король Дании Христиан IX и королева Луизе собирались выдать свою дочь Дагмар за российского цесаревича Николая Александровича. Помолвка в 1864 г. состоялась прежде всего по политическим соображениям. Дания в это время находилась в чрезвычайно тяжелом положении. Весной этого года конфликт между Данией, с одной стороны, и Пруссией и Австрией, с другой стороны, перерос в войну, в которой Дания потерпела сокрушительное поражение. Венский мир, заключенный 30 октября 1864 г., предусматривал, что Дания должна была уступить герцогства Шлезвиг, Гольштейн и Лауенбург Пруссии. Военное поражение и территориальные уступки рассматривались в Дании как национальная трагедия. В населении преобладали реваншистские настроения. Датский королевский дом в этой ситуации искал выход из политических трудностей в династических браках. Старшая дочь Христиана, Александра, вышла замуж за английского наследника, позже короля Эдуарда VII, вторую дочь Дагмар собирались выдать за российского наследника. Таким образом, король Христиан IX надеялся на династическую солидарность сразу двух европейских великих держав. Переписка шестнадцатилетней принцессы с женихом, великим князем Николаем Александровечем, свидетельствует о том, как датская принцесса, наверно с подсказки королевских родителей, пыталась усилить антипрусские предрассудки у будущего супруга.

 

После заключения Венского мира, Дагмар жаловалась, что Дания вынуждена подписать тяжелый договор, что ”ее родине нанесены глубокие раны этими отвратительными пруссаками”[27]. Она радовалась, когда ее жених покинул территорию Германии, ”жители которой<…>мне так несимпатичны. Это варвары, которые с помощью грубой силы заставили нас отказаться от половины территории нашей страны -  все это ужасно”[28]. Дагмар даже не останавилась перед прямым обращением к будущему свекру. Непосредственно перед Венским конгрессом она добивалась заступничества за Данию императора Александра II.: ”Как дочь своего отца, я обращаюсь к Вам с просьбой употребить Вашу власть, чтобы смягчить те ужасные условия, которые заставили Папа принять жестокие германцы<...>Я прощу Вас о помощи и защите, если это возможно, от наших ужасных врагов”[29].

 

Однако, политическая деятельность датской принцессы в 1864 г. не увенчалась успехом. Дания была вынуждена признать условия Венского мира. В апреле 1865 г. великий князь Николай Александрович скоропостижно скончался от менингита. После кончины жениха Дагмар началась одна из наиболее абсурдных глав династической политики высшей европейской аристократии.

 

Главными действующими лицами за кулисами в антипрусском заговоре обеих династии были датская королева Луиза из рода ландграфов Гессен-Кассельских и российская императрица Мария Александровна из Гессен-Дармштадтского дома. Чтобы спасти, с таким трудом созданные, узы между Романовыми и Глюксбургами, они решили сочетать браком с Дагмар младшего брата покойного цесаревича, великого князя и наследника Александра Александровича. Сразу после смерти Николая обе сводницы германского происхождения организовали сближение двух монарших отпрысков. Им с трудом удавалось сохранять облик скорбящих матерей. Хотя датская королева и российская императрица были убеждены, что быстрое обнародование новых брачных планов нанесло бы крупный моральный ущерб обеим династиям, обе твердили, что ”ядовитое жало всемирного ветра ее [Дагмар] не должно коснуться”[30], брачный контракт по существу был заключен уже в год кончины великого князя Николая Александровича. 26 августа 1865 г. королева Луиза, не скрывая свои намерения, писала императрице Марии Александровне, что ”достигнутое под знаком любви взаимопонимание о благополучии наших детей будет новым прочным звеном в цепи нашей дружбы”[31].

 

Несколько месяцев спустя, пропала вся существовавшая в этом вопросе сдержанность. Несмотря на то, что Александр был влюблен в княжну Марию Мещерскую, не хотел ехать в Данию и даже высказался за отказ от престола[32], будущие супруги весной 1866 г. наконец лично познакомились и влюбились, как положено, друг в друга, не без мягкого давления со стороны матерей. Уже 9 июля 1866 г. Луизе сообщала Марии Александровне о главных результатах визита великого князя Александра Александровича в Копенгаген: ”Могу сказать лишь то, что мы, с нашей стороны, Сашу с каждым днем все больше любим и с полным доверием отдаем ему Минни”[33]. Свадьба с антипрусским оттенком, организованная высочайшими особами гессенского происхождения, состоялась в ноябре 1866 г. Великая княгиня, с 1881 - императрица Мария Федоровна, как Дагмар после приезда в Россию и принятия православия стали называть, сохранила германофобские настроения до конца своих дней. Она осталась датской реваншисткой и требовала наказания Германии. Мария Федоровна выступала против объединения Германии в 1871 г., боролась против германской политики на Балканах, ненавидела Бисмарка, германских императоров Вильгельмов I и II. Когда Николай II во время свидания в Потсдаме в 1910 г. с Вильгельмом II назначил германского императора командиром гродненских гусаров, вдовствующая императрица пришла в отчаяние и сильно ругала своего коронованного сына. Главным предметом ее критики был тот факт, что командиром этого полка в свое время был никто иной, как ”Никса”, ее первый жених[34].

 

Во время русско-французского сближения в начале 90-х годов XIX века, супруга ее брата, принца Вальдемара, орлеанская принцесса Мари, не без подержки Марии Федоровны играли весьма активную роль[35]. Начало первой мировой войны застала ее в поезде недалеко от Берлина, на котором она следовала из Лондона обратно в Петербург. Она надеялась на встречу с императором Вильгельмом II и одновременно боялась ее. Она так и не состоялась. Ей пришлось довольствоваться краткой встречей с германским  дипломатом Мирбахом, в адрес которого она высказала ряд грубых выражений. В конце концов германские власти отвезли вагон с вдовствующей императрицей к датской границе[36]. В беседе с председателем Государственной Думы М. В. Родзянко она открыто заявляла: ”Вы не можете представить себе, как это приятно для меня, которой в течении 50 лет приходилось скрывать свои чувства, теперь открыто на весь мир заявить, как я ненавижу немцев”[37]. Вплоть до осени 1917 г. она из своего Киевского дворца страстно призывала к продолжению войны с Германией. Решающий мотив ненависти императрицы Марии Федровны против Германии коренился в потере герцогств Шлезвиг, Гольштейн и Лауенбург в 1864 г. в результате войны Дании с Пруссией и Австрией. Поэтому исход плебисцита местного населения в 1920 г. о будущем статусе Шлезвига, в ходе которого большинство проголосовало за германское подданство, стал огромным разочарованием для нее.

 

В какой мере германофобия императрицы действительно повлияла на внешнюю политику России и в какой степени ее частые советы получали резонанс у ее мужа, а потом у ее сына, трудно определить. Александр III очевидно разделял политические убеждения жены, не случайно именно во время его правления ”перестраховочной” договор с Германией была прерваны. Похоже, что и Николай II прислушивался к советам своей матери, но в целом, ее влияние на царственного сына уступало влиянию его жены, императрицы Александры Федоровны[38].

 

В целом, императоры России в конце XIX-начале XX вв. находились под влиянием разнообразных, часто противоречивых интересов. Их политические возможности по отношению к высшей бюрократии были настолько ограниченными, что политическая эффективность династических браков приближалась к нулю.