К вопросу о рецепции Пушкина в Германии. В. А. Аветисян - КУЛЬТУРНЫЕ НИТИ - ГЕРМАНИЯ И РОССИЯ - Германия - Европа

В. А. АВЕТИСЯН

К ВОПРОСУ О РЕЦЕПЦИИ ПУШКИНА В ГЕРМАНИИ

Цель настоящей работы — рассмотреть некоторые связанные с теоретическим наследием Гете эпизоды рецепции Пушкина в Германии в XIX—XX вв. Выбранный ракурс исследования диктует необходимость предварительного изложения принципов гетевской концепции мировой литературы.1

31 января 1827 г. Гете замечает своему секретарю И. Эккерману: „Я все больше убеждаюсь в том, что поэзия — это общее достояние человечества и что она повсюду и во все времена проявляется в тысячах и тысячах людей ‹...› Правда, мы, немцы, боясь высунуть нос за пределы того, что нас окружает, неизбежно впадаем ‹...› в педантическую спесь. Поэтому я охотно вглядываюсь в то, что имеется у других наций, и рекомендую каждому делать то же самое. Национальная литература сейчас мало что значит, на очереди эпоха мировой литературы, и каждый должен теперь содействовать скорейшему ее наступлению”.2

В этом разговоре поэт первым указал, что человечество вступает в новый этап своей духовной эволюции — „эпоху мировой литературы”, когда литературы (и культуры) разных народов все более активно и многообразно взаимодействуют друг с другом. Высшая цель такого взаимодействия — гуманистическое обогащение как каждой национальной, так и мировой литературы, выступающей у Гете универсальной носительницей идей гуманизма.

Гете чутко уловил ту всемирно-историческую тенденцию интернационализации духовной жизни человечества, которая была связана с Французской революцией, ее ближайшими и отдаленными последствиями. Поэт выразил эту тенденцию и как художник: мы имеем в виду гетевский „Западно-восточный диван”, где претворен органичный синтез культур Запада и Востока.3

Важное значение Гете придавал деятельности культурных посредников. Поэт энергично поддержал английского литератора Карлейля, популяризировавшего в Англии творчество писателей Германии, французского критика Ампера, выступавшего с обзорами иностранной словесности, издателей миланского журнала „Эхо”, пропагандировавших в Италии зарубежную литературу, и др.4

Заслуживает в этой связи быть отмеченным интерес, проявленный Гете к С. П. Шевыреву — переводчику и комментатору „Елены”.5

„Эпоха мировой литературы”, по мнению поэта, предъявляет новые требования к писателям, призванным содействовать своим творчеством ее быстрейшему наступлению как эры „наивысшего синтеза и прогресса”.6 Идеалом художника этой эпохи для Гете становится гуманистически мыслящий художник-универсал, широко и органично синтезирующий культурные богатства разных народов и способствующий установлению в отношениях между ними духа сотрудничества и гуманизма. Именно к такому идеалу стремился сам Гете. Поэт полагал, что из всех известных ему современных писателей в наибольшей степени идеалу художника „эпохи мировой литературы” отвечал Байрон, но делал при этом ряд оговорок.7 Некоторые немецкие литераторы связывали претворение этого идеала с деятельностью другого гения.

В 1838 г. Фарнгаген фон Энзе, много сделавший для сближения немецкой и русской литератур,8 публикует в основанном Гегелем „Ежегоднике научной критики” большую статью о Пушкине, в которой предпринимает плодотворную попытку определить мировое значение русского поэта. „Если он часто напоминает Байрона, Шиллера, даже Виланда, далее Шекспира и Ариосто, — отмечает критик, — то это указывает только, с кем его можно сравнивать ‹...› С Байроном он решительно принадлежит к одной эпохе ‹...› в нем та же противоположность и раздор мечты с действительностью ‹...› та же печаль по утраченном и грусть по недостаточном счастии ‹...›

Но главное, существенное свойство Пушкина ‹...› состоит в том, что он живым образом слил все исчисленные нами качества с их решительною противоположностию, именно со свежею духовною гармониею ‹...› В гармонии, в этом направлении к мощному и действительному, ‹...› мы можем сравнить его с Гете”.9

И далее Фарнгаген фон Энзе характеризует Пушкина как поэта, которому „равно доступны, равно родственны Юг и Север, Европа и Азия, дикость и утонченность, древнее и новейшее”.10

Мировое значение русского поэта Фарнгаген фон Энзе связывает с его гуманистическим художественным универсализмом, с тем, что „два полюса человеческого духа, нашедшие свое полное выражение в таких гигантах, как Гете и Байрон, органически сливаются, синтезируются в Пушкине”.11 В то же время мировое значение Пушкина критик связывает и с его ролью величайшего национального поэта, все создания которого „полны Россией, Россией во всех ее видах и проявлениях”.12

Важно, что, Фарнгаген фон Энзе оспаривает бытовавшее тогда в России и на Западе (где оно не изжито и по сей день) мнение, что Пушкин подражает выдающимся мастерам европейской литературы.

Между статьей немецкого критика и концепцией мировой литературы Гете существует взаимосвязь. Фарнгагену фон Энзе, хорошо знакомому с Гете и испытавшему его разностороннее влияние, „была понятна и близка гетевская идея всемирной литературы; в ней он видел осуществление высокого, чуждого национальной замкнутости идеала человечности; в Пушкине он нашел прямое воплощение этого идеала”.13

Уместным здесь будет также привести запись из дневника Фарнгагена фон Энзе от 19 июня 1838 г.: „Пушкин скрашивает мне лето. Он заполняет почти все дни и некоторые вечера. Меня очень привлекает язык. Какого расцвета он еще достигнет! Какое неизмеримо богатое будущее таится здесь, оно мне проясняется уже сегодня! Только вперед, они и мы! Пусть каждый народ стремится ввысь и споспешествует другому!”.14

Финал этого патетического, богатого мыслями наблюдения читается как парафраз последних строк созданной Гете в 1827 г. строфы, имеющей отношение к формированию его концепции мировой литературы:

Laßt alle Völker unter gleichem Himmel
Sich gleicher Gabe wohlgemut erfreun!15

(Пусть все народы под одним небом
Радостно наслаждаются одинаковым даром!)

Очевидно, не случайно после смерти Гете Гейне, имея в виду „культурпосредническую” деятельность Фарнгагена фон Энзе, назвал его „наместником Гете на земле”. И если было бы ошибкой приписывать исключительно влиянию Гете своеобразие характеристик, даваемых критиком Пушкину, то не меньшей ошибкой было бы игнорировать это влияние.

В работе Фарнгагена фон Энзе с наибольшей для того времени глубиной выявлено мировое значение Пушкина; в этом отношении она опережает русскую критику и имеет преимущество перед любой другой современной ей работой о творчестве Пушкина, включая и статью Мицкевича, где польский поэт, признавая Пушкина выдающимся художником мировой литературы, все же был склонен преувеличивать влияние на него Байрона.16 Необходимо, однако, отметить, что Мицкевичу принадлежит приоритет постановки самой проблемы мирового значения Пушкина.17 Статья-некролог польского поэта была опубликована в мае 1837 г. в парижском журнале „Глоб” — том самом, деятельность сотрудников которого на поприще мировой литературы так высоко ценил Гете.18

Существенно, что исследование немецкого критика получило резонанс как в Германии, так и за ее пределами. Примечательно свидетельство участника кружка Н. В. Станкевича — страстного гетеанца Я. М. Неверова, учившегося тогда в Германии; в письме В. Ф. Одоевскому из Берлина (ноябрь 1838 г.) он сообщал о статье Фарнгагена фон Энзе, посвященной Пушкину: „Она возбудила здесь живой интерес как содержанием своим, так в особенности именем Фарнгагена, и русская литература наряду с современными политическими вопросами составляла на несколько недель предмет общего разговора”.19

Из письма Неверова следует, что работа Фарнгагена фон Энзе содействовала преодолению укоренившегося в Германии критического отношения к духовному наследию славянских стран, в том числе и России. Иными словами, она способствовала установлению в культурной жизни атмосферы равноправия и солидарности, к чему неустанно призывал Гете — автор концепции мировой литературы.

В Англии на статью откликнулся активный глашатай этой концепции Карлейль, который в письме к Фарнгагену фон Энзе от 19 декабря 1842 г. отмечал: „Мы должны быть Вам благодарны — по меньшей мере это относится ко мне — за то, что Вы впервые дали нам представление о сегодняшней России. С Вашей помощью я глубоко заглянул в дикую поэтическую душу Пушкина, и я должен был сказать себе: да, это гениальный русский, впервые постигаю я русских людей”.20 Впоследствии Карлейль имел возможность ближе познакомиться с „русскими людьми”, в частности с Герценом и Тургеневым.21

Особый интерес работа Фарнгагена фон Энзе вызвала в России; вначале ее перевод появился в „Сыне отечества”, затем в „Отечественных записках”. Статья привлекла пристальное внимание Белинского, который в обзоре „Русские журналы” привел из нее обширные цитаты и в высшей степени сочувственно прокомментировал ее.22 Отметим близость позиций немецкого критика и Белинского в вопросе о непреходящем значении пушкинского творчества.

В соотнесении с гетевской концепцией Пушкина воспринимал и известный немецкий писатель Бертольд Ауэрбах, чье творчество знали и ценили Тургенев, Лев Толстой и другие представители русской литературы.23 Откликаясь на приглашение участвовать в торжествах по случаю открытия в Москве памятника Пушкину, Ауэрбах писал: „Прекрасно и возвышенно то, что именно теперь из России распространяется по всему миру весть о культе гения, и притом гения, который был и остается далеким от новомодной или, скорее, варварски старомодной исключительности, согласно которой народы в области духа не должны более творить и действовать, основываясь на связующем и обеспечивающем мир взаимоотношении свободного культурного обмена.

Этот благородный праздник, вызывающий во всех живых душах, еще не развращенных жестокостью, сочувствие, радость, что будет воздвигнут памятник Пушкину, поэту, чьи произведения, сохраняя национальную самобытность и своеобразие, должны быть причислены к той мировой литературе, которую возвестил Гете”.24

Письмо Ауэрбаха было оглашено в ситуации, которую можно назвать уникальной и символической: в присутствии выдающихся деятелей русской культуры, собравшихся, чтобы почтить память величайшего национального поэта, излагались идеи гетевской концепции мировой литературы, осуществление которых связывалось с творчеством Пушкина. Как и Фарнгаген фон Энзе, Ауэрбах стремился прочертить линию преемственного развития гуманистической литературы, где важнейшими ориентирами выступали Гете и Пушкин.

Обращение немецкого писателя, наряду с посланиями Гюго и Теннисона, было зачитано 7 июня 1880 г. в Обществе любителей российской словесности. В тот же день речь о Пушкине произнес Тургенев, а 8 июня со своей речью выступил Достоевский.25 Как и Ауэрбах, русские писатели (хотя и с различной степенью императивности) говорили о всемирном значении Пушкина.

С особой глубиной эта проблема была поставлена в речи Достоевского, некоторые положения которой находят аналогии в статье Фарнгагена фон Энзе. Так, оба автора связывают мировое значение Пушкина с его художественным универсализмом. Оба рассматривают Пушкина как выдающегося национального поэта, выразившего всемирно-историческое предназначение России. Как Достоевский, так и Фарнгаген фон Энзе подчеркивают глубочайший гуманизм Пушкина. Методологически эти положения и сегодня сохраняют свою актуальность. В иных отношениях развиваемая Достоевским концепция коррелирует и с набрасываемым Гете идеалом художника „эпохи мировой литературы”.

В XX в. серьезный интерес к гетевской концепции мировой литературы проявил выдающийся немецкий писатель-гуманист Томас Манн. В юбилейной речи о Гете, произнесенной 13 марта 1932 г., Манн отмечал: „Он впервые произносит это слово — мировая литература, и оно звучит у него наполовину как факт, наполовину как требование, предъявляемое будущему. Разумеется, мировая литература для него не просто мертвый итог всей письменно зафиксированной духовной жизни человечества, но та вершина, тот цвет письменности, к которому уже давно принадлежало его собственное творчество, и который повсюду, где бы он ни расцвел, рассматривается и признается как достояние всего человечества благодаря своей всеобщей значимости.

Несомненно, утверждая понятие мировой литературы, Гете во многом предвосхищал будущее”.26

Приверженность традициям классической немецкой литературы (прежде всего традициям Гете) сочеталась у Манна с глубоким и искренним вниманием к „святой” русской литературе.27 Говоря о русских писателях, повлиявших на его духовное развитие, Манн наряду с Толстым, Достоевским, Гоголем, Тургеневым указывает и на Пушкина. В феврале 1937 г., откликаясь на столетнюю годовщину гибели поэта, Манн помещает в одной из пражских газет заметку о нем, в которой, в частности, пишет: „Если бы меня спросили о поэтических гениях, являющихся моими избранниками и пользующихся моей любовью, если бы нужно было назвать только шесть имен, всего лишь четыре имени, я никогда не забыл бы Пушкина. Пушкин, славянский латинянин, был подлинно национальным и европейским художником, как Гете, как Моцарт”.28

И далее, упомянув о знаменитой речи Достоевского о Пушкине и отметив „высочайшую актуальность” гуманистического творчества поэта, писатель заключает, что Пушкин „мог бы стать символом для многого из того, что наступит”.29

Необходимо отметить, что Манн первым из выдающихся представителей западноевропейской литературы XX в. столь высоко оценил русского поэта. Пушкина и Гете писатель соотносил и ранее. „Пушкин — Гете Востока, — писал Манн в 1921 г. — Он составляет особую сферу, чувственно-сияющую, наивную, веселую и поэтическую”.30 Эта краткая, но емкая характеристика Пушкина, напоминающая отзывы о нем Фарнгагена фон Энзе, содержится в написанном Манном предисловии к антологии русской прозы и поэзии. Сближение Пушкина и Гете помимо всего иного преследовало цель подсказать немецкому читателю, какими масштабами следует мерить творчество русского гения.

Многозначительны слова, которыми Манн заканчивает свою работу: „Россия и Германия должны лучше знать друг друга. Они должны рука об руку идти в будущее”.31 Хорошо известны усилия, прилагавшиеся писателем в этом направлении.32

Думается, что на формирование манновской концепции творчества Пушкина определяющее влияние оказали как знаменитая речь Достоевского, так и рецепция Пушкина в плане гетевской теории мировой литературы.

В публицистике Манна имя Пушкина последний раз встречается в статье „Слово о Шиллере”. Развивая в ней обретающую особую актуальность в современных условиях мысль о приоритетном значении в духовной эволюции общества универсальных ценностей, Манн указывает на стихотворение Шиллера „Немецкое величие” и речь Достоевского о Пушкине как на произведения, в которых ярко выражена идея „всечеловеческого предстательства”.33Важно подчеркнуть, что ориентация на „всечеловеческое предстательство” — это та черта, которую Манн особенно высоко ценил в „наднациональной” гетевской концепции мировой литературы. Пафосом универсального гуманизма пронизано и „Слово о Шиллере” — последняя статья Манна, явившаяся идейным завещанием писателя.

***

Таким образом, восприятие Пушкина в Германии было во многом определено концепцией мировой литературы Гете. Этим отчасти объясняется сложившееся в Германии ранее, чем в других европейских странах, отношение к Пушкину как художнику мирового значения.34

—————

Сноски

¹ Подробней об этом см.: Верховский Н. П. Тема „Мировой литературы” в эстетических взглядах позднего Гете // Ученые записки Ленингр. гос. унив. Сер. филол. наук. 1939. № 46, вып. 3. С. 122—150; Strich F. Goethe und die Weltliteratur. 2. Auflage. Bern, 1957; Schrimpf H. J. Goethes Begriff der Weltliteratur. Stuttgart, 1968; Goethe-Jahrbuch. Nene Folge. Weimar, 1971. Bd 33; Weber P. Goethes Begriff von Weltliteratur. Historische und aktuelle Aspekte // Weimarer Beitr”age. 1982. N 10. S. 90—105. См. также нашу работу: Аветисян В. А. Гете и проблема мировой литературы: Автореф. докт. дис. М., 1987. Заметим, что эвристический потенциал гетевской концепции мировой литературы далеко не исчерпан, здесь есть чему поучиться любому литературоведу.

² Эккерман И. П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М., 1981. С. 219; см. также с. 246.

³ Ср.: Брагинский И. С. Западно-восточный синтез в „Диване” Гете и классическая поэзия на фарси. М., 1963; Кессель Л. М. Гете и „Западно-восточный диван”. М., 1973. Западно-восточным синтезом отмечено и творчество Пушкина, см.: Брагинский И. С. 1) Заметки о западно-восточном синтезе в лирике Пушкина // Народы Азии и Африки. 1965. № 4. С. 117—126; 2) Заметки о западно-восточном синтезе в лирике Пушкина // Там же. 1966. № 4. С. 139—146.

⁴ С особым вниманием Гете отнесся к посреднической деятельности Карлейля, в переписке с которым развил некоторые из положений своей концепции мировой литературы. См.: Correspondence between Goethe and Carlyle. New York, 1970.

⁵ В 1827 г. Шевырев перевел и напечатал в „Московском вестнике”, активно пропагандировавшем в России творчество Гете, фрагмент гетевской „Елены”, снабдив его подзаголовком „Классическо-романтическая фантасмагория. Междудействие к Фаусту” (будущий третий акт второй части „Фауста”). Фрагмент этот Шевырев сопроводил большой теоретической статьей. Через посредство Борхардта, переводчика и популяризатора русской словесности среди живших в России немцев, статья эта стала известна Гете, обратившемуся к русским литераторам с посланием. Подробней см.: Дурылин С. Н. Русские писатели у Гете в Веймаре // Литературное наследство. М., 1932. Т. 4—6. С. 452—465; Жирмунский В. М. Гете в русской литературе: 2-е изд. Л., 1982. С. 131—133; Кулешов В. И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина): 2-е изд. М., 1977. С. 292.

⁶ См.: Неустроев В. П. Гете. Классическая эстетика: путь к синтезу // Неустроев В. П. Литературные очерки и портреты. М., 1983. С. 17.

⁷ См. нашу работу: Аветисян В. А. Гете и Байрон (в связи с концепцией мировой литературы) // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1986. Т. 45. № 5. С. 378—389.

⁸ См.: Ботникова А. Б. Фарнгаген фон Энзе и русская литература // Вопросы литературы и фольклора. Воронеж, 1972. С. 96—114; Raab H. Varngagen von Ense und die russishe Literatur // Fremdsprachunterricht. 1958. H. 11. S. 568—573; Ziegengeist G. N. J. Borhardt und Varngagen von Ense || Zeitschrift f”ur Slawistik. 1963. Bd 8, H. 1. S. 9—25; Wiegand G. Zum deutschen Rußlandsinteresse im 19. Jahrhundert. E. M. Arndt und Varngagen von Ense. Stuttgart, 1967.

⁹ См.: Фарнгаген фон Энзе К. А. Сочинения Александра Пушкина // Отечественные записки. 1839. Т. 3, № 5. Раздел VIII. С. 11—12.

¹⁰ Там же. С. 13.

¹¹ Нейштадт В. Пушкин в мировой литературе // Сто лет со дня смерти А. С. Пушкина. М.; Л., 1938. С. 258.

¹² Фарнгаген фон Энзе К. А. Сочинения Александра Пушкина. С. 12.

¹³ Григорьев А. Л. Пушкин в зарубежном литературоведении // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1974. Т. 7. С. 222.

¹⁴ Tegeb“ucher von K. A. Varngagen von Ense. Leipzig, 1861. Bd 1. S. 100 f.

¹⁵ Цит. по: Кессель Л. М. Гете и „Западно-восточный диван”. С. 31.

¹⁶ См. его статью „Пушкин и литературное движение в России”: Мицкевич А. Собр. соч.: В 5 т. М., 1954. Т. 4. С. 89—97.

¹⁷ Ср.: Нейштадт В. Пушкин в мировой литературе. С. 255. О мировом значении творчества Пушкина см. также: Сто лет со дня смерти А. С. Пушкина М.; Л., 1938; Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1974. Т. 7; Благой Д. Д. Душа в заветной лире: 2-е изд. М., 1979; Пушкин в странах зарубежного Востока. М., 1979; Новые зарубежные исследования творчества А. С. Пушкина. М., 1986; Алексеев М. П. Пушкин и мировая литература. Л., 1987.

¹⁸ См. подборку высказываний Гете об этом журнале: Гете И. В. Об искусстве. М., 1975. С. 558—467. См. также: Hamm H. Le Glob und Goethe // Weimarer Beitr”age. 1977. N 5. S. 165—175.

¹⁹ Русская старина. 1904. Т. 119, № 7. С. 158. См. также: Алексеев М. П. Легенда о Пушкине и Вальтере Гете // Алексеев М. П. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. Л., 1972. С. 434—436, 441—446.

²⁰ Briefe Th. Carlyle’s an Varngagen von Ense aus den Jahren 1837—1857. Berlin, 1892. S. 38.

²¹ См.: Неизданные письма иностранных писателей XVIII—XIX веков. М.; Л., 1960. С. 317.

²² Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1953. Т. 3. С. 182—185.

²³ См.: Мушина И. Б. Б. Ауэрбах и Пушкинский праздник 1880 г. // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1978. Т. 8. С. 276—279. О контактах Ауэрбаха с русскими литераторами см.: Неизданные письма иностранных писателей XVIII—XIX веков. С. 303—312.

²⁴ Цит. по: Мушина И. Б. Б. Ауэрбах и Пушкинский праздник 1880 г. С. 277.

²⁵ О речи Достоевского, в частности, см.: Благой Д. Д. Достоевский и Пушкин // Благой Д. Д. Душа в заветной лире. С. 568—575; Фридлендер Г. М. Речь о Пушкине как выражение эстетического самосознания Достоевского // Русская литература. 1981. № 1. С. 57—64.

²⁶ Манн Т. Собр. соч.: В 10 т. М., 1961. Т. 10. С. 66—67; см. также с. 68, 433—435. Ср. характеристики гетевской концепции в других работах писателя: Mann Th. Gesammelte Werke. Frankfurt-am-Main. 1974. Bd 10. S. 867—873; Bd 11. S. 283—296, 775 f.

²⁷ См.: Русакова А. В. Томас Манн и русская литература // Славяно-германские культурные связи. М., 1969. С. 295—312; Мотылева Т. Л. Томас Манн и русская литература. М., 1975; Hofman A. Tomas Mann und die Welt der russischen Literatur. Berlin, 1967.

²⁸ Mann Th. Gesammelte Werke. Bd 13. S. 839—840.

²⁹ Ibid. S. 840.

³⁰ Манн Т. Русская антология // В мире книг. 1975. № 6. С. 73.

³¹ Там же. С. 74. К дружбе с Россией Манн призывал и в „Размышлениях аполитичного” (1918).

³² Активно пропагандируя русскую литературу в Германии, Манн в годы эмиграции немало сделал для ее популяризации в других странах, особенно в США: писал предисловия к переводам русских классиков, выступал с лекциями об их творчестве и т. д. Значительны заслуги Манна и как пропагандиста немецкой литературы, в первую очередь Гете.

³³ Манн Т. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. С. 593—594. Писатель высказывает предположение о влиянии в этом плане Шиллера на Достоевского. Здесь не место входить в рассмотрение этой гипотезы (уже привлекавшей внимание исследователей, см., например: Вильмонт Н. Н. Достоевский и Шиллер. М., 1984. С. 274—279), для нас она важна как пример синтезирующего осмысления Манном традиций немецкой и русской литератур.

³⁴ Восприятие Пушкина в Германии прослежено в работах: Raab H. Die Lyrik Puschkins in Deutschland (1820—1870). Berlin, 1964; Reissner E. Deutschland und russische Literatur. 1800—1848. Berlin, 1970. S. 163—203; Ершофф Г. Прижизненная известность Пушкина в Германии // Временник Пушкинской комиссии. Л., 1987. Вып. 21.

Русская литература и фольклор