Последнее время, в разгаре полемики там и сям раздаются голоса, вещающие что, мол, русская эмиграция первой волны фактически кончилась. Ее организации и движения прекратили свое существование или уже совсем дышат на ладан. Ее молодое поколение по-русски больше не говорит. Ее церковная жизнь – в полном упадке.

 

Автору настоящих строк кажется, что сведения о смерти белой эмиграции несколько преждевременны.

 

Конечно, Бунина или Ремизова среди нас уже не найти. Меньше стало и людей, просто способных выразить свои мысли на достаточно литературном русском языке. Но они все же не совсем извелись. В послевоенном поколении грамотно выражающиеся по-русски еще довольно многочисленны. Мог бы назвать если не сотни, то во всяком случае десятки из них, мне лично знакомых. И среди них немалое число членов духовенства наших различных юрисдикций.

 

Но среди  уже давно взрослых детей третьего или четвертого поколения эмиграции, не вывелся ли язык Пушкина? Если внимательно присмотреться, не вывелся. Не так мало из них говорят и читают по-русски. Бывает, русский язык они даже знают лучше своих отцов и матерей. Многие из них подолгу живали в России, некоторые женились и вышли замуж за тамошних русских. Их также я мог бы назвать в достаточном количестве.

 

А дальше что видно? Видно примерно то же самое. Есть молодежь, есть и дети разных лет. В приходской школе Св Александро-Невского собора в Париже, например, около сотни учеников. И у них тоже когда-то будут дети, среди которых еще найдутся говорящие по-русски.

 

Плачи и причитания о конце русской эмиграции не новы. Еще в тридцатых годах стало обиходным в ее среде немного варварское слово «денационализация», т.е. потеря подрастающим поколением русского языка и русской культуры. Как вполне живой и здоровый организм, русская эмиграция выработала противоядие этому явлению. Для борьбы против денационализации с конца 1920-х годов был принят ряд решительных мер. Среди них наиболее эффективным было, пожалуй, создание крепких и долговечных юношеских организаций, каждая из которых подчеркивала именно свой «национальный» характер. Тогда возникли, например, Национальная организация русских скаутов, Национальная организация витязей или Национальная организация русских разведчиков. Наряду с ними работал и юношеский отдел РСХД, отказавшийся от ярлыка «национальный», но до недавнего времени ставивший себе примерно те же задачи сохранения у подрастающих поколений православной веры и русской культуры.

 

 За 90 (!) лет существования русской эмиграции первой волны, через эти движения, а также через многочисленные приходские «четверговые» школы, прошли многие тысячи детей и подростков, проживающих во Франции и в прочих странах мира. Даже учитывая неизбежный значительный отсев, у сотен из этих детей и подростков  были на всю жизнь заложены прочные духовные и культурные  основы. Любопытно и характерно в этом отношении, что нередко возврат к этим основам, заложенным в юношеском возрасте, имеет место уже после выхода на пенсию, в те годы, когда бурный и захватывающий жизненный поток приводит людей в тихую пристань преддверия старости, дающую им время для осмысления своей прошедшей жизни и для переоценки ставших привычными ценностей.

 

Жизненность русской белой эмиграции проявляется по-разному.  Горячность некоторых нынешних полемик о ее отношении к современной России уже сама по себе показывает, что еще не оскудел порох в эмигрантских пороховницах. Чем-то эта полемика напоминает настроения 1940-х лет, когда некоторые поверили, что победившая немцев Россия станет уже совсем другой, а их оппоненты доказывали, что ничего подобного не произойдет.

 

И в настоящее время многие из нас искренно и убежденно считают, что существуют реальные поводы для недоверия к целям и начинаниям властей Российской Федерации по нашему отношению. Укажу лишь некоторые из них.  

 

Наиболее символично для многих противников чрезмерного сближения с родиной предков – почетное пребывание мумии основателя советского государства и отца красного террора в нескольких  шагах от центра нынешней российской власти. Почти в каждой нашей семье были жертвы его бешеной ненависти, и примириться с какими-либо видами его культа нам невозможно. Наименования улиц, площадей, городов и областей именами советских палачей и изуверов – также для многих из нас непреодолимое препятствие для возникновения доверия к властям нынешней России.

 

Слишком часто поиски правды о прошлом России, и особенно о прошлом белой эмиграции, упираются в недоступность архивных источников. Кто-то, «там», продолжает не желать, чтобы были раскрыты обстоятельства похищения и гибели генерала Кутепова, загадочной смерти генерала Врангеля, чтобы были названы советские агенты и провокаторы в эмигрантской среде. Неужто еще оберегается преемниками сталинских энкаведистов честь чекистского мундира и моральный облик их предшественников в органах безопасности? А если это не так, то зачем же секретничать?

 

Настораживают также нынешние непрошенные попытки правительства России взять под свое «покровительство» то, что еще осталось от общественной жизни белой эмиграции. Появляется на ниве контактов с «соотечественниками» тот или иной деятель, а мы здесь диву даемся его косолапости в человеческих отношениях и неосведомленности о подлинном лице нашей общественной жизни. Среди таких миссионеров в штатском попадаются порой люди с любопытными карьерными данными в советское время. Их прошлые заслуги не могут не обеспокоить любого, кто потрудится ознакомиться с их биографиями. Трудно поверить в чистоту намерений бывших высокопоставленных советских чиновников или в прошлом чекистов, а ныне восторженных почитателей вождей и бойцов Белого движения.

 

Нередко создается впечатление, что  «привилегированные собеседники» тех или иных российских организаций выбираются без учета их реального значения в эмигрантской общественной жизни. На этой почве могут возникнуть подозрения в том, что представителей «оттуда» мало интересуют реальные люди и дела  эмиграции. Не важнее ли для них пропагандировать посредством символических личностей и рекламных мероприятий воссоединение современной России со старой, дореволюционной, и тем самым прочнее обосновать свое собственное право на ее духовное и материальное наследие?

 

Таким образом некоторым кажется, что наших доброхотцев из России интересуют совсем не мы, реальные потомки белых эмигрантов, а некий образ ушедшей России, связь с которой следует восстановить и использовать в своих собственных интересах.

 

Специалисты по контактам с «соотечественниками» нередко выносят суждения о должном и не должном в поведении наших отцов и дедов. В этом они исходят из собственных предпосылок, порой унаследованных от советского времени. Они, например, позволяют себе судить о степени и качестве патриотизма белых эмигрантов в те или иные времена, порицать или одобрять их выбор путей борьбы за иную России. Старые эмигранты обвиняются за «сотрудничество с фашистами» авторами, которые забывают (или не хотят знать), что миллионное Власовское движение почти целиком состояло из советских граждан.

 

Наша девяностолетняя история – неделимое целое. Зародилась она в рядах Добровольческой армии на Юге России и на других белых фронтах Гражданской войны.  Стрежень пройденного нами пути – неприятие советской России и посильная  борьба за сохранение и восстановление исторических основ родины наших предков.

 

Мы – не российская диаспора, мы – потомки русских политических эмигрантов. Наше сообщество было основано в результате духовного, культурного и политического выбора наших предков. Неизжитое Россией наследие советского тоталитаризма для большинства из нас совершенно неприемлемо. Если российские власти действительно стремятся восстановить связь времен и вернуть нас в лоно России, они должны это понять, сделать надлежащие выводы и затем принять нас такими, какие мы есть, а не такими, какими им хотелось бы нас видеть.