I

 

12 июля исполнилось 80 лет со дня кончины поэта, прозаика и журналиста Ивана Савина (1899–1927), имя и творчество которого стали известны в России лишь в начале 1990-х годов. С этой памятной датой совпал выход в свет изданной Российским фондом культуры книги «Всех убиенных помяни, Россия...».[1]

 

Публиковавшиеся в России произведения Савина печатались до последнего времени в основном по текстам вышедшей в Нью-Йорке книги «Только одна жизнь. 1922–1927».[2] Оттуда черпались и биографические сведения о нем, тем более что издателем книги, а также одним из двух ее составителей и автором вступительной статьи была вдова писателя Л.В.Сулимовская. Р.Полчанинов,[3] второй составитель нью-йоркского издания и автор предисловия, уже тогда отметил: «После всего сказанного про Ивана Савина Буниным, Даватцем и другими трудно сказать что-то такое, чтобы не впасть в повторение».[4]

 

Итак, дабы не переписывать своими словами рассказанное ранее о Савине Сулимовской, обратимся к ее тексту.

 

Иван Савин (Саволайнен) родился 29 августа 1899 г. старого стиля в Одессе, но все детство и юность провел в городе Зенькове, Полтавской губ. Дед Ивана Савина – Йохан Саволайнен, финский моряк, встретил в Елисоветграде русскую гречанку, женился на ней, остался жить в России. От этого брака родился отец поэта, Иван Иванович старший. Когда они переменили свою фамилию на «Саволаин», не знаю, но в России Иван Савин жил и учился как Саволаин. Приехали отец и сын в Финляндию под фамилией Саволайнен. Эту фамилию носила и я.

 

<...> Вся семья Савина была сметена ураганом революционных событий и гражданской войны. Два старших брата, Михайловские артиллеристы, были расстреляны в Крыму. Им посвящена повесть «7000 расстрелянных». Коля, пятнадцатилетний мальчик, служивший в Синих кирасирах, был убит в бою. Борис был зарублен под Каховкой красными. Иван Савин попал в плен в Джанкое[5]...

 

<...> Хотя Иван Савин родился в Одессе, всю свою юность и детство он провел в Зенькове. Многие называют его финно-руссом, но это абсолютно неверно. Он даже не знал финского языка.

 

<...> Когда с помощью своего солдата-улана Савин попал в 1921 г. в Петроград, где встретился с отцом, ему пришлось провести одну холодную и голодную зиму, которая отразилась только в нескольких ранних стихах того времени.

 

Савина с отцом отпустили, так у них были в порядке финские бумаги, и они совершенно легально[6] приехали в Хельсинки, где отец работал на сахарном заводе, а Иван Савин устроился на том же заводе сколачивать ящики... <...>

 

Конечно, жизнь после плена и голода была у нас просто сказочной. Сразу же Савин начинает печататься в местной русской газете – «Русские Вести», где его очень полюбил покойный редактор Г.И.Новицкий, перед своим отъездом в Америку. Пробыв только короткое время в Финляндии, Савин начинает писать фельетоны, воспоминания, стихи, и сразу же, в свои 24 года завоевывает любовь и уважение все русской колонии. Наша русская колония была небольшая, но очень теплая и интересная. Савин образовал «Кружок молодежи» мы ставили его пьесу «Там», пьесу «Молодость».(она к меня есть), и устраивали бесчисленные лекции и вечера памяти Блока, Ахматовой, Гумилева, Есенина... <...>

 

Иван Савин начал писать, кроме «Русских Вестей» в Хельсинки, в газете «Сегодня», Рига, «Руль», Берлин, «Новое время», Белград, «Возрождение», Париж, «Иллюстрированная Россия», Париж, и был представителем почти всех эмигрантских газет.[7]

 

Летом 1922 года Савин стал печататься в ревельской газете «Жизнь», а с публикации 29 октября того же года в гельсингфорсской газете стихотворения «Возмездие» началось его активное сотрудничество с русскими изданиями Финляндии и других стран. За пять лет жизни в эмиграции им было опубликовано только в газетах Гельсингфорса более сотни статей, очерков, рассказов и стихотворений.

 

II

 

Иван Савин, чудом избежавший расстрела в подвалах ЧК, умер в Гельсингфорсе от заражения крови – последствие операции аппендицита. За год до смерти вышел его единственный прижизненный сборник стихов «Ладонка», изданный в Белграде Главным правлением Галлиполийского общества. Представляя читателям поэта, автор предисловия к сборнику В.Даватц написал: «В Крыму он потерял свою свободу; в Финляндии – нашел ее снова. Свободу без родины... <...> Стихи Ивана Савина стоят того, чтобы их отметить. В них нет ни патриотического шума, ни сентиментальной слащавости. И главное – в них нет нигде стихотворной прозы».[8]

 

С изданием «Ладонки» Савин-поэт получает широкую известность в кругах послереволюционной русской эмиграции, а позднее – послевоенной. Высокую оценку его стихам дал Иван Бунин: «То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе...»[9] Представитель второй волны эмиграции поэт Иван Елагин в рецензии на третье издание «Ладонки» отметил: «Русская гражданская поэзия знает блестящие удачи. «Ладонка» – сборник стихов Ивана Савина – одна из таких удач. <...> Иван Савин – свидетельствует о своем страшном и героическом времени, и его поэзия – поэзия высоких обид и высокого гнева».[10]

 

Стихи из «Ладонки» неоднократно публиковались в различных антологиях эмигрантской поэзии, журналах, газетах и отрывных календарях.[11] Судя по воспоминаниям, в годы войны их переписывали в свои тетради оказавшиеся в немецком плену советские граждане.

 

...Что-то ковырнуло в душе, когда с появлением подразделения РОА зазвучало чисто-по-русски нечто тоскливое:

 

Играйте, гитары ночные,

Про севера снежную да-аль...

 

Потом я даже не выдержал и познакомился с тем парнем, который пел это из барака. То был житель действительно Севера – с берега речки Сухоны под Архангельском, что ли. Он также стал читать мне стихи, но только чужие, а не собственного сочинения, как у Вовки Гридина. И там было одно, которое написала тоже северная жительница – только уже за границами России. Как ее – некая Вера Булич, жившая в Финляндии, и чуть ли не покинувшая нашу родную Одессу в разгар Гражданской войны. В нем – и про «ветер в раскрытые руки», и про «голос друга перед разлукой». А что меня невольно привлекло:

 

Был путь облаков там –

На остров Змеиный.

Был волн непростой разговор...

И кончалось стихотворение словами, от которых захватывало дух:

Над счастьем моим, над берегом длинным –

Огромный летящий простор.

 

Не такой ли летящий простор несся и над моей головой, пусть и упиравшейся тогда в крышу сторожевой будки у казенного склада в Дьепе?

 

Если уж говорить о стихах, которые нашлись в тетрадочке у парня с Сухоны – Мити, то там имелось еще одно, написанное тоже в Финляндии и даже одним бывшим одесситом, но бежавшим туда не морем, а из Питера.

 

Не забыть твой камень ноздреватый

Над ошметьем йодистой воды,

Даже клочья госпитальной ваты –

Облака, как спутники беды –

Не Босфора, Белграда и Ниццы,

А на финской мшистой злой скале.

 

И дальше было самое удивительное, прямо связанное с моей родней, а не только городом!

Лишь один Люстдорф мне тихо снится

В материнской кинутой земле...[12]

 

Правда, дальше там было про Крым и погибших братьев, явно расстрелянных большевиками после поражения Врангеля, и даже про деда-моряка – по происхождению финна Саволайнена.

 

Вот какие душевные нотки сумел затронуть этот переписанный поэт – Иван Савин...[13]

 

Можно предположить, что распространению стихов Ивана Савина среди солдат РОА способствовал хорошо знавший поэта по Гельсингфорсу Виктор Ларионов, член Народно-трудового союза (НТС), входивший в годы войны во власовский Комитете освобождения народов России.[14] Не был забыт Савин и в оккупированной немцами Латвии,[15] в изданиях которой он активно при жизни печатался.

 

Второе издание «Ладонки» вышло в свет в 1947 году в Менгехофе (Германия) без ведома и разрешения оккупационных властей. Оно было отпечатано Ростиславом Полчаниновым на мимиографе тиражом около 200 экземпляров.[16] Как и первое издание, эта книга быстро разошлась и вскоре стала библиографической редкостью. В третью «Ладонку», изданную в 1958 году в Нью-Йорке тиражом 500 экз., были включены помимо 34 стихотворений первого издания 44 других.

 

Большая заслуга в сохранении памяти и литературного наследия Савина принадлежит Л.В.Сулимовской.[17] Благодаря ее инициативе и усилиям в 1972 году в Нью-Йорке состоялось собрание, посвященное памяти безвременного ушедшего писателя. Выступивший на нем с докладом В.К.Завалишин, говоря о художественных достоинствах поэзии Савина, сказал, что его творчество поверх каких бы то ни было барьеров – белых или красных, пропагандных и политических. «Даже Белое движение, – заметил Завалишин, – Савин оценивал, скорее исходя из общечеловеческих чувств, нежели политических симпатий и антипатий». Иван Савин, закончил он выступление, «не только подлинный поэт, но и выдающийся прозаик».[18]

 

Такой взгляд на творчество писателя разрушал сложившийся ранее канон: Савин долгое время воспринимался в определенных кругах русской эмиграции как поэт одной темы – поэт «Белого дела». Позже о неодномерности его произведений говорил, в частности, Р.Полчанинов: «Можно только удивляться, как Иван Савин, переживший мучения, издевательства и унижения, смог дать потом совершенно объективную картину Крыма в 1920 году после прихода туда Красной армии. Среди победителей были плохие, были средние и даже хорошие люди. Такой объективностью Иван Савин выгодно отличался от многих эмигрантских писателей».[19]

 

После издания в 1988 году книги «Только одна жизнь» творчество Савина обрело новое звучание и вышло за рамки эмигрантского бытия. Вадим Крейд, представитель третьей волны эмиграции, в рецензии на нее пишет: «Эта книга больших трагедий, данных в малом жанре рассказа. И особенно захватывает в ней вера в человека на фоне океана озверения». Крейд ставит Савина-прозаика выше Савина-поэта: «Читая прозу Савина, я получил впечатление, что ей предстоит долгая жизнь, чего я не мог бы сказать о его поэзии. Его поэзия адресована слишком специфическому читателю. Этот читатель уже исчез. Новый читатель уже таким не будет». Здесь же Крейд замечает, что «у Савина есть чудные строки и строфы, ничего общего с его мировоззрением не имеющие. Они – просто поэзия, они – просто от таланта, а не от убеждений автора».[20]

 

Несколько иного мнения о творчестве Савина В.Синкевич: «Мне кажется, не нужно особенно увлекаться сравнением савинской прозы и поэзии. Оба жанра у него «перекликаются» – прав Р.Полчанинов». Далее, вернувшись вновь к этой теме, она пишет: «Можно рассуждать – в каком жанре Савин преуспел больше – в прозе или в поэзии? Вопрос этот сложный и спорный. Думается, из всех искусств, которые он любил, – поэзия была его настоящей стихией».[21]

 

Благодаря тому, что книга «Только одна жизнь» вышла в свет в период объявленной в СССР гласности, какая-то часть ее тиража преодолела железный занавес. И уже в 1990 году в России впервые были опубликованы стихи Ивана Савина.[22] Спустя год пять его стихотворений вошли в сборник лучших стихов 1990 года.[23] Тогда же и немногим позже, в 1993-м, были напечатаны несколько его рассказов и стихотворений.[24] Публикации сопровождались краткими вступительными статьями. В период до 1999 года стихи Савина были напечатаны в нескольких антологиях,[25] кроме того, подборку из 15 стихотворений и рассказ «Пароль» опубликовал журнал «Русская речь»,[26] повесть «Плен» – «Крымской альбом».[27]

 

Издание в 1998 году сборника стихов и прозы Савина «Мой белый витязь...»[28] дало возможность российскому читателю познакомиться с наиболее полным на тот момент собранием произведений писателя. Р.Полчанинов в рецензии на вышедшую книгу подчеркнул, «что поэзия и проза Ивана Савина смогли быстро завоевать широкую известность в России благодаря книге «Только одна жизнь», изданной Людмилой Владимировной Савиной-Сулимовской...».[29]

 

III

 

В Финляндии, где покоится прах Ивана Савина, последние довоенные публикации о нем приходятся на конец тридцатых годов.[30] В послевоенной русской печати его имя не встречается, что объясняется, видимо, особыми условиями существования русских в Финляндии и, как следствие, идеологической и политической направленностью выходивших изданий.[31] Однако воспоминания о Савине не были все же окончательно стерты из памяти людей. Это видно из письма, опубликованного в 1982 году в шестом номере журнала «Русский листок в Финляндии»:

 

Уважаемый редактор Г-н Дидерихс!

 

Прошу напечатать на страницах «Русского Листка» мою просьбу: Не знает ли кто-либо из читателей о судьбе, как мне сказали, рано ушедшего из жизни финского поэта ИВАНА САВИНА. В тридцатые годы из Выборга приехал в Тартуский Университет Никс Садовский. Он знакомил нас с литературой Финляндии. Показывал портреты финских поэтов и писателей. Один такой вечер был посвящён Ивану Савину. До сих пор помню его портрет в рост. Молодой человек стоит полубоком. И осталось в памяти его стихотворение: «Придут другие, они не вспомнят...»

 

Может быть, кто-нибудь помнит и другие его стихи, и Вы сможете напечатать их.

 

Тамара Каринская

П.С.

 

Стихи И.Савина печатались не то в «Вестях Дня», не то в газете «Сегодня».

 

В втором номере этого журнала за 1983 год появился отклик читательницы, которая «смутно» помнила, что слышала в юности об этом поэте, но с творчество его не была знакома. Здесь же дано сообщение редакции:

 

Как сообщили некоторые из наших читателей, поэт Иван Савин умер в Хельсинки ещё до войны и могила его находится на Православном кладбище в Хиетаниеми /в Хельсинки/. Когда придёт весна и откроется возможность увидеть покрытые сейчас снегом могилы, мы соберём группу любителей русской поэзии и у могилы Ивана Савина, прочтём несколько его стихов, а на могилу возложим цветы. То же самое хотелось бы сделать на могиле поэта Игоря Северянина при посещении нами города Таллина в дружественной нам Эстонии. О поэте Игоре Северянине, как известно, была помещена статья В.Каринского в № 1 нашего журнала за этот год.

 

Последнее письмо, касающееся Ивана Савина, напечатано в третьем номере «Русского листка в Финляндии» за 1983 год:

 

Дорогая редакция!

В Вашем уважаемом журнале упоминалось о поэте Иване Савине, некоторые из читателей просили поместить на страницах Русского Листка по возможности лучшие его стихотворения. Стихи Ивана Савина /Саволаинена/ вышли сборником «Ладанка» в 1926 году. Должно быть их можно получить в местных библиотеках. Поэт Иван Савин /Саволаинен/ родился в Одессе в 1899 году. Стихи его в большинстве носят, по-видимому, религиозно-политический характер и, пожалуй, теперь вряд ли заслуживают внимания. Умер поэт в Хельсинки 12 июля 1927 года и похоронен на Хельсинкском кладбище «Хиетаниеми» для православных. На могиле его имеется надпись: Всех убиенных помни Россия егда придеши во Царствие Твое. Всего братьев Саволаинен было 5 человек, из которых многие погибли в годы Гражданской войны. П.

 

Вновь о Савине вспомнили спустя девять лет: финское научное издание опубликовало статью Наталии Башмаковой о литературной жизни русских в Финляндии в межвоенные годы, [32] несколько страниц которой посвящены творчеству Ивана Савина. В русской местной прессе статья о нем и семь его стихотворений были напечатаны[33] значительно позже, в 1997 году, когда автор публикации Виктор Леонидов, заведующий Архивом-библиотекой Российского фонда культуры, посетил Хельсинки.

 

Столетие со дня рождения Ивана Савина не осталось в Финляндии без внимания: в Институте России и Восточной Европы была устроена выставка, посвященная памятной дате, а в газете «Северный торговый путь» опубликована статья «"Мой белый витязь...": К 100 летию со дня рождения Ивана Савина».[34] Автор ее, как и организатор выставки, – Элина Каркконен.

 

Тремя годами позже Каркконен выступила в финляндском альманахе «Иные берега» как публикатор произведений Савина.[35] Из представленных ею двух материалов особенно интересным и актуальным для местных читателей, а это в основном новоприбывшие иммигранты, оказался очерк «Русские в Финляндии». Что касается вступительной статьи публикатора, то недоумение вызвало ее первое предложение: «Имя Ивана Савина сегодня известно узкому кругу специалистов по русской эмигрантской литературе...» И ведь сказано это не в 1990 году, а десятилетие спустя, после публикаций стихов Савина в различных антологиях, после издания в Москве книги стихов и прозы «Мой белый витязь...», после статей о нем в периодической печати.[36] Объясняется досадный казус, видимо, тем, что Элина Каркконен в то время еще, что называется, не вошла в тему. Подвела ее также и невнимательность: детство и юность Савина прошли не в Зеньково, а в Зенькове; в 1998 году была издана книги «Мой белый витязь...», а не «Мой белый рыцарь». Удивительно то, что и в следующей публикации Каркконен название московского сборника было искажено – «Мой бедный витязь».[37]

 

Однако не стоит строго судить Каркконен за эти «ляпы», она ведь была новичком в исследовательской работе и занималась Савиным без всяких грантов и стипендий. Да и альманах «Иные берега» – издание, что скрывать, любительское, выпускаемое энтузиастами, поэтому редакторская и корректорская работа велась в нем от случая к случаю. Его нельзя сравнивать, например, с журналом «Русская речь», который имеет штатных сотрудников, корректорскую службу и солидных учредителей: Российскую академию наук, Российский фонд культуры и Совет по русскому языку при президенте Российской Федерации. Однако и наличие такого сильного редакторского коллектива не является гарантом от ошибок: например, в статье о Савине[38] говорится, что он «издавал литературный журнал "Парус"», хотя речь должна идти о «Днях нашей жизни». Да и сборник его стихов – «Ладонка», а не «Ладанка», как в журнале «Русская речь». Такая «правка» в названии книги обнаруживается и в статье В.Леонидова.[39]Современные орфографические словари в этом случае не указ: поэт следовал в написании слова традиции классиков русской литературы: Гончарова, Тургенева, Достоевского... А вот еще один пример небрежного использования источника: в библиографии к статье А.Чагина «Финская тропа в русском рассеянии»[40] указано: Савина-Сулимовская Л.В. Предисловие // Савин И. Только одна жизнь. Нью-Йорк, 1988. С. 11. На самом деле название статьи, на которую ссылается Чагин, – «К читателям», автором же «Предисловия» является Р.Полчанинов.

 

IV

 

Изданная Российским фондом культуры книга стихов и прозы Ивана Савина «Всех убиенных помяни, Россия...» имеет много достоинств: великолепная обложка, хорошая печать, интересные фотоиллюстрации. Но главное, конечно, то, что она представляет собой наиболее полное на сегодняшний день собрание произведений писателя. Что касается недостатков издания, то замеченные нами в нем упущения такого рода, что они не могут умалить ценность книги в глазах читателя.

 

Отдавая должное людям, собравшим и подготовившим тексты Ивана Савина к изданию и выпустившим книгу в свет, отметим все же, что трудно согласиться с той оценкой ее, что была высказана в одной газетной рецензии: «Обстоятельное предисловие, подробные комментарии и библиографический аппарат придают сборнику вполне академический вид и свидетельствует о литературоведческом подходе к публикации произведений И.Савина».[41]

 

На титульной странице книги указано, что ее составлением, подготовкой текста и примечаний занимались авторы предисловия – они же редакторы издания. Странно, что ни редакторы, ни два корректора не заметили, что Элина Анатольевна Каркконен представлена здесь как мужчина и с неверным вторым инициалом: «Предисловие <...> Э.В.Каркконена, Д.В.Кузнецова, В.В.Леонидова». В упомянутой выше рецензии ошибку относительно Каркконен исправили, правда, при этом пренебрегли правилами склонения финских фамилий, да и пол Кузнецова перепутали: «Составители сборника Э.Каркконена, Д.Кузнецова, В.Леонидов проделали большую текстологическую и редакторскую работу».

Текст предисловия в большей части основывается на вступительных статьях прежних лет: Виктора Леонидова к книге «Мой белый витязь...»[42] и Элины Каркконен к составленной ею и изданной в 2005 году библиографии произведений Ивана Савина.[43] Ее материал являет собой одну из первых исследовательских работ, посвященных изучению литературного наследия писателя. Введенные тогда в научный оборот архивные сведения обогатили содержательную сторону предисловия новой книги. Закравшиеся же в текст неточности – результат невнимательного использования материалов библиографии.

 

Например, в предисловии говорится, что «...подшивки русских финских газет, хранящиеся в библиотеках Хельсинкского университета, были в свое время получены из архива полиции». То, что это не не так, не вызывает никаких сомнений, да и в материалах к библиографии речь идет о рижской «Сегодня», а не о русских газетах Финляндии.[44] Грешит неточностью и это предложение: «В хельсинкском ежедневнике "Русские вести", иногда выходившем под названием "Новые русские вести"...» Как это понять – «...иногда выходившем под названием "Новые русские вести"...»? Что, издание время от времени возвращалось к прежнему имени? На самом деле еженедельная газета «Русские вести» издавалась с 16 июня 1922 г. по 31 октября 1923 г., «Новые русские вести» – с 16 декабря 1923 г. по 24 июня 1926 года. Не совсем точны авторы предисловия и в названии вышедшей в 1998 году книги: у них – «Мой белый витязь», правильно – «Мой белый витязь...».

 

Непонятно, почему в предисловии не упомянута изданная в Ульяновске книга стихов и прозы Ивана Савина.[45] Тем более что о ней сообщалось в периодической печати:[46] «Книга альбомного формата в мягкой фотообложке представляет – без аппарата, с одним предисловием – "наиболее полный корпус стихотворений и произведений 1920-х годов" поэта русского зарубежья с очень сильным голосом, признанного самым характерным представителем "белогвардейской поэзии". <...> Кроме стихов и повести, это ознакомительное издание представляет прозаические миниатюры Савина, драму "Молодость", исторические очерки, критические и публицистические выступления, предоставленные Славянской библиотекой города Хельсинки». Попутно заметим, что редактор-составитель книги и автор вступительной статьи М.Крошнева защитила в 2005 году кандидатскую диссертацию, посвященную творчеству Иван Савина.[47]

 

Трудно понять и причину, в силу которой в книгу не вошли рассказ «Трилистник», опубликованный в журнале «Москва» (1991, № 4), и стихотворение «Бездомье», включенное в сборник лучших стихов 1990 года, а позднее в книгу «Мой белый витязь...». Жаль также, что очерк «Русские в Финляндии» дан в неполном виде, две трети его остались вне издания.

 

Редкие в книге примечания к текстам Савина вводят порой в заблуждение. В частности, в сноске к стихотворению «Идти в юдоль не вброд, а вплавь...» сказано, что «в последующих посмертных изданиях составителями были добавлены в начале стихотворения следующие строки...». Это примечание, как и второе подобное, перенесено в нетронутом виде из книги «Мой белый витязь...», а ведь имелась возможность скорректировать его: сообщить, что стихотворение впервые было опубликовано под названием «Скоро» 16 декабря 1923 года в газете «Новые русские вести», в прижизненном издании «Ладонки» напечатано без первых шести строк. И уж совсем нехорошо допускать неточности в цитировании. Неужели так сложно было взять с полки книгу и посмотреть, что на самом деле написал Лермонтов о Тамбове.[48]

 

Заметна и непоследовательность в примечаниях. Если уж относительно «Истории великой русской революции» отмечено, что «текст публикации подписан – Жан Жаныч», то почему бы не сообщить, что статья «Молодежь и контрреволюция» опубликована в первом номере журнала «Дни нашей жизни» под псевдонимом Зеньковский, а рассказ «Лимонадная будка», напечатанный там же, подписан именем Скиф. Кстати, в последнем случае указан неверный номер журнала. Есть и другие подобного рода ошибки, которые можно было избежать, сверив даты и номера изданий по имеющейся библиографии произведений Ивана Савина.

 

Странно, что ни составители нью-йоркского, ни двух московских изданий никак не прокомментировали то обстоятельство, что под стихотворением «Блажен познавший жизнь такую...» проставлены месяц и год: Август 1927. Что означает эта дата? Время публикации? Если так, то почему не указано, в каком издании стихотворение было напечатано. Тем, кто забыл, напомним: Савин умер 12 июля 1927 года.

 

И последнее. Книгу открывает вступительное слово «К читателям», подписанное президентом Российского фонда культуры Н.С.Михалковым. В заключительном его предложении говорится: «Для составления книги потребовалась работа во многих архивах и библиотеках России и Финляндии, и я благодарю всех, кто оказал бесценную помощь при подготовке этого сборника». Понятно, что Михалков мог и не знать, что работа велась также в Латвии и что большую помощь оказал тартуский Литературный музей Эстонии, но ведь редакторы издания должны были его поправить.