История Болгарии последней четверти XIX в. тесно связана с Российской империей и личностью первого болгарского монарха в Новое время – Александра Баттенберга. Ещё во время правления его политика и он сам стали предметом бурных обсуждений в Европе. Часть авторов оценивала Баттенберга в позитивном ключе, в своих заметках, мемуарах и исследованиях выступая даже как его апологеты [1]. Другая, напротив, в оценке князя была резко критична. В дальнейшем это различие во взглядах было перенесено на историографию и нашло отражение в существовании двух образов князя: одного – позитивного, представляющего его как защитника интересов Болгарии и болгар, патриота; и другого – делавшего упор на личностные качества Баттенберга и подававшего его в негативном свете. Последний образ долгое время доминировал в имперской, советской и постсоветской историографии России, социалистической Болгарии, даже в новейших украинских изданиях он преобладает [2]. Создание объективного образа первого болгарского правителя в Новое время требует отказа от исторически сложившихся стереотипов, анализа особенностей последних и причин их появления, а, следовательно, привлечения возможно большего числа источников, в том числе – воспоминаний людей, близко знавших болгарского монарха. Главной задачей нашего исследования является попытка проанализировать изображение Александра Баттенберга в русской мемуаристике конца империи. Мы постараемся выяснить, из каких компонентов формировался образ князя, какие влияния он испытывал, насколько соответствовал реальной исторической личности.

 

Анализ источников. Для анализа нами были выбраны мемуары людей, которые лично знали князя или сравнительно долгое время находились с ним в непосредственном контакте [3]. Все они, за исключением Д. А. Милютина и П. А. Матвеева, служили в княжестве в период правления Александра Баттенберга, причём занимали высокие посты и были в той или иной степени близки к князю. Отобранные материалы не содержат апологетики князя. Они отражают в значительной степени официальный взгляд на его личность и политику, а также доминировавшее в российском общественном мнении их восприятие. Такой подход позволил более чётко представить себе не только то, как воспринимался Александр Баттенберг большей частью русского окружения, но и составить характеристику его личных качеств.

 

По степени близости и знания князя мемуаристов можно подразделить на три группы. К первой относятся близко знавшие и постоянно общавшиеся с ним П. Д. Паренсов (военный министр Болгарского княжества с июня 1879 до марта 1880 гг.), Л. Н. Соболев (в 1882–1883 гг. занимал должности министра-президента и министра внутренних дел Болгарского княжества), А. А. Шепелёв (военный атташе в Болгарии в 1879–1880 гг.) и К. Г. Эрнрот (военный министр Болгарского княжества в 1880–1882 гг., а с 9 мая по 13 июля 1881 г. – министр-председатель (премьер-министр) и министр иностранных дел). Вторую составляют авторы, общавшиеся с князем нерегулярно – Д. А. Милютин (военный министр России с 1861 по 1881 гг.), А. Ф. Редигер (служил в Болгарии с 1882 по 1884 гг. сначала товарищем военного министра, затем – управляющим Военным министерством) и И.С. Аксаков (идеолог славянофильства). В третью нами отнесены лица, имевшие с князем Александром эпизодические контакты и основывавшие свои мнения в основном на сообщениях «из вторых рук» – П. А. Матвеев (два года в начале 1880-х служил в Восточной Румелии) и А. Н. Щеглов (личный секретарь Л. Н. Соболева). Время написания и публикации указанных источников резко разнится, как разнится и их содержание. Воспоминания Л. Н. Соболева и работа П. А. Матвеева были написаны и опубликованы «по свежим следам»: их выход был «приурочен» к разрыву дипломатических отношений России с Болгарией и призван был оправдать позицию России. Отсюда и характер сочинений: комментарии к документам у первого, историко-аналитическая работа с вкраплением мемуарных элементов – у второго. Мемуары остальных авторов можно смело назвать воспоминаниями в классическом смысле этого слова. Написаны они были в начале ХХ в.; помимо личных записей и впечатлений содержали документы из личных и государственных архивов, анализ уже вышедших материалов о князе. Исключение составляют записки Д. А. Милютина, которые носят дневниковый характер, не предназначавшиеся для публикации. Его дневники были изданы уже в советское время. Здесь мы имеем хотя и субъективное, но непредвзятое (то есть не обусловленное требованиями цензуры, официальных установок) мнение о князе и его политике.

 

Характеризуя указанные нарративные источники, следует заметить, что понимание позиций их авторов невозможно без выяснения ментальных установок, определённых отношений последних к окружающей действительности. Несмотря на прорисовывающуюся разницу характеров, можно выделить несколько параметров, по которым большинство авторов едины. Все они (за исключением, разве что К. Г. Эрнрота) в большей или меньшей степени либеральные монархисты (или монархисты-реформаторы), то есть люди, воспитанные и мыслящие в духе преданности престолу, империи, но при этом поддерживающие реформистские начинания, способные, по их мнению, принести пользу государству, благо народу. В отношении устройства Болгарии они занимали позицию конституционных монархистов, выступая иногда даже с откровенно либеральных позиций: поддержка законности на основе Тырновской конституции, ограничение власти князя, избираемость Народного собрания, права народа на устройство внутренней жизни. В их мировоззрении переплетались сразу несколько основных категорий, характерных для значительной части российской элиты ХІХ в.: чувство долга перед государем; патриотизм; славянофильство (в данном случае, отношение к болгарам – на уровне подсознания – как к братьям-славянам) и, вместе с тем, взгляд на Болгарию и болгар, как на неразвитый в политическом отношении народ, требующий поддержки и направления от более развитой нации, каковой представлялась Россия (такой подход вообще был характерен для великодержавного мышления той эпохи); рассуждения и оценки, пропущенные через морально-этическую плоскость, в которых значительное место занимают честность, порядочность. Наконец, отношение к князю у мемуаристов было опосредовано в основном политическими, а не личностными характеристиками последнего (исключение составляет лишь П. Д. Паренсов).

 

Информацию источников можно разделить на оценочную, т. е. связанную с обобщениями, оценками и анализом личности и политики Александра Баттенберга, и фактологическую, представляющую собой описание ситуаций, подтверждающих, дополняющих или опровергающих оценочные суждения. Оценочная информация явно преобладает. Она базируется на личных впечатлениях, сообщениях вторых лиц, слухах, официальных и неофициальных документах. В свою очередь, оценочная и фактологическая информация внутренне подразделяется на явную и неявную. Первая представляет собой открытые оценки, обобщения, факты, приводимые в прямой связи с ними. Вторая преимущественно находится вне контекста оценочных характеристик, на периферии внимания авторов. Но именно она помогает сформировать у вдумчивого читателя более объективный подход к оценке личности князя и мотивам его поступков. Типичным примером такого рода информации может служить описание П.Д. Паренсовым коронации князя в Тырново [4].  

Личностные характеристики. Прежде чем переходить к исследованию, следует сказать несколько слов о биографии Александра Баттенберга. Он был сыном принца Александра Гессенского – старшего брата российской императрицы Марии Александровны – и фрейлины двора Юлии фон Гауке. Титул фон Баттенберг Юлия и её потомки получили от старшего брата принца Александра великого герцога Гессенского Людвига ІІІ в 1858 г. Принц за брак подвергся опале со стороны императора Николая І, был выслан из России, служил в австрийской армии и только с восшествием на престол Александра ІІ был возвращён на русскую службу. Будущий болгарский князь родился 5 апреля 1857 г. С 13 лет воспитывался в шнепфенуальском училище (1870–1873) недалеко от г. Готы, после чего закончил он военное образование в Германии, в Дрезденском кадетском корпусе и был секунд-лейтенантом 2-го Гессенского лейб-драгунского полка, а также русского Уланского, в рядах которого участвовал в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Александр фон Баттеберг состоял в свите Александра II. Затем служил в Берлине в Лейб-гвардии кирасирском полку. Родство с российской императорской фамилией предопределило его дальнейшую судьбу. По окончании войны 1977–1878 гг. по настоянию России он был избран князем Болгарского княжества, созданного согласно решений Берлинского конгресса 1878 г. Правление его продолжалось до сентября 1886 г. За это время князь стал тяготиться опекой со стороны России, пытался маневрировать среди болгарских партий и российских интересов, стремясь обеспечить укрепление личной власти. В итоге это привело к конфликту с империей в 1885 г., а затем к государственному перевороту 1886 г., в результате которого Баттенберг был свергнут группой про-российски настроенных офицеров болгарской армии. Попытка вернуться к власти после контр-переворота того же года не была одобрена российским императором Александром ІІІ. Князь вынужден был отречься от престола и начал частную жизнь. Жил с семьёй (с 1889 г. женат на оперной певице Иоганне Лойзингер, имел двух детей) в Граце. С 1890 г был полковником австрийского драгунского полка. 23 октября 1893 г. умер и был похоронен в Софии [5].

 

Характеристики князя Болгарии как человека мемуаристами тесно связаны с его политическим портретом. Исключение составляет П. Д. Паренсов, который приводит довольно много сведений о личностных качествах Баттенберга. Среди положительных большинство авторов отмечали внешность: подчёркивая молодость и мужскую красоту, они оценивали также располагавшую к себе армейскую выправку князя – ему очень шёл военный мундир [6]. В связи с внешностью обращали внимание и на манеру общения – простоту, приветливость, изысканность [7]. «Князь Александр Баттенбергский, – писал А. Ф. Редигер, – был, когда хотел, пленительно любезный» [8]. Всё это, по мнению авторов воспоминаний, делало личность болгарского правителя привлекательной для окружающих [9]. Однако это был, как метко заметил Л. Н. Соболев, «чарующий обман» [10]. «Он обладал крупным недостатком, – писал А. Ф. Редигер. – … он был неискренен и фальшив» [11]. Кроме внешней обаятельности в воспоминаниях отмечалась «весёлость, свойственная молодости», страсть к лошадям, к роскошеству [12]. В сущности, здесь князь предстаёт типичным представителем аристократической молодёжи своего времени, заботящейся о своей внешности, склонной сорить деньгами и ни в чём себе не отказывать.

 

Вопрос о влиянии воспитания на Александра Баттенберга неоднократно поднимался в мемуарах. Иная культурная традиция выставлялась в качестве одного из главных недостатков личности князя. В этом контексте авторы отмечали главным образом презрительное отношение к славянам и стремление «перевернуть всё á la Berlin» [13], «ко всему прикладывать немецкие масштабы» [14]. Помимо этого, акцент делался на таких чертах, как высокомерие по отношению к тем, кто был ниже по рождению или положению, щепетильность в малозначимых вопросах, стремление к внешнему эффекту [15]. П. Д. Паренсов отмечал поверхностность, но безапелляционность суждений князя, который зачастую старался следовать сложившимся у него стереотипам и стремился добиться своего даже вопреки здравому смыслу [16].

 

Страсть к деньгам и расточительству – ещё одна негативная черта личности Баттенберга [17]. Эта страсть к роскошеству и непомерным тратам, как отмечали наблюдатели, была тем более опасна, что шла «вразрез с явной необходимостью», учитывая «весьма ограниченные … доходы княжества» [18]. Отсюда вытекало стремление Александра Болгарского извлечь прибыль любыми средствами как внутри страны, так и вне её [19]. Справдливости ради, следует отметить, что финансовые вопросы были связаны ещё и с политикой: князь хотел избавиться от опеки России. Но об этом авторы прямо не писали.

 

Российские мемуаристы отмечали в Александре Баттенберге также такие отрицательные качества, как самолюбие и честолюбие [20]. Примером их был вопрос о титуле, ставший одним из камней преткновения в отношениях Баттенберга со своим первым военным министром и Народным собранием [21]. П. Д. Паренсов вспоминал, что «князь очень любил ордена», а также «только и мечтает, что в Болгарию будут приезжать иностранные государи и царствующие особы и что для них он будет делать награды» [22]. Самолюбие и честолюбие, подогреваемое «доброжелателями» России (иностранными представителями при княжеском дворе и прессой), перетекали в обидчивость на неисполнение княжеских желаний. Судя по воспоминаниям, на первых порах своего правления князь ещё плохо владел собой, будучи вспыльчив, в определённых моментах конфузился и краснел, волнуясь [23]. Однако со временем владеть собой он научился, хотя раздражительная обидчивость не исчезла: он стал скрывать её и действовать исподтишка. Мстительность и злопамятство, как результат неудовлетворённых самолюбия и честолюбия, проявлялись по-разному: мелочно – в личных отношениях с людьми невысокого положения, импульсивными ответными акциями – в политике. Например, против российских офицеров он плёл интриги при императорском дворе с целью опорочить и удалить неугодных, наслаждаясь их поражением (в этом смысле характерны интриги против П. Д. Паренсова и Л. Н. Соболева [24]). В политике тоже, как отмечал Л. Н. Соболев, «иногда личные чувства брали верх над политической целесообразностью» [25], что приводило к крупным конфликтам, как, например, в 1885 г. [26].

 

В связи с указанными характеристиками личности Александра Болгарского, авторы мемуаров отмечали и другие отрицательные черты: недоверие, хитрость, лицемерие, лживость и вообще непорядочность. Описывая первую встречу с князем, П. Д. Паренсов вспоминал: «одни только глаза … не светились ни открытостью, ни добродушием. Взгляд был тревожный, недоверчивый, ни на чём долго не останавливавшийся и довольно хитрый … В глазах князя светилась основная черта его характера – скрытность» [27]. За исключением ещё Д. А. Милютина [28], из мемуаристов никто больше не обратил внимания на это. На наш взгляд, именно указанная черта даёт ключ к пониманию многих поступков Баттенберга и особенностей его характера. Скрытность, будучи производной от воспитания и положения, в котором очутился князь в чужой и чуждой ему стране, под чужим контролем, способствовала развитию упомянутых негативных качеств. Недоверие к окружающим, которое отмечали авторы воспоминаний, знавшие князя близко, было прямым следствием этой скрытности.

 

Из мемуаров можно заключить (хотя прямо никто из авторов об этом не писал), что следствием честолюбия и обидчивости, влияния воспитания и внешних факторов (окружения, политической борьбы и т. п.) у князя было сильно развито лицемерие, доходившее до откровенной лживости и непорядочности. Лживость мемуаристы упоминают чаще всего [29], обращая внимание также на подлость в отношениях с людьми, как производную от обидчивости и мстительности [30]. Лицемерие проявлялось у князя при необходимости использовать человека в своих интересах [31].

 

Наряду с указанными качествами, российские мемуаристы отмечали, что князь легко попадал под влияние других людей, то есть был неуверен в себе [32]. П. А. Матвеев вообще многое в поведении болгарского правителя склонен объяснять влиянием окружавших его людей, увязывая его с мнительностью и восприимчивостью к разного рода слухам [33]. Анализ мемуаров показывает, что эти «влияния» образовались не сразу, а постепенно, под воздействием множества внутренних и внешних факторов. Ещё одна особенность подверженности влиянию (которую мемуаристы не отмечали, но давали достаточно информации для её выявления) заключалась в том, что князь был склонен зависеть от взглядов тех людей, которые мыслили с ним одними категориями. Только П. А. Матвеев прямо написал об этом, хотя и в другом контексте, не развив эту мысль в дальнейшем [34].

 

Политический образ. В центре мемуаров стоит личность Александра Баттенберга как политика. Этим обусловлены все характеристики князя. Первое, что следует выделить в воспоминаниях, – как видели и подавали их авторы политические взгляды князя Александра.

 

Основанием для изложения политических воззрений правителя Болгарии служили личные впечатления, сведения «вторых лиц», официальные и неофициальные документы. Все отмечали крайнее властолюбие Баттенберга, с которым тесно связывались взгляды на положение монарха в государстве, на форму правления, отношение к подданым, на кадровую политику и перспективы развития страны. По их мнению, князю было свойственно стремление к власти и единоличному правлению ради удовлетворения собственных желаний [35]. Следует, правда, сделать оговорку, что мемуаристы довольно часто смешивали властолюбие и желание управлять самостоятельно, без опеки со стороны России. Одним из факторов, обусловивших такую ситуацию, на наш взгляд, была разница в понимании места русских в Болгарии, проявившаяся в отношениях с российскими советниками. Даже из воспоминаний следует, что князь желал управлять в Болгарии единолично, вкладывая в это понятие и независимость от России. В то же время русские представители исходили из убеждения, что на данном этапе болгары не способны управлять своей страной самостоятельно, поэтому нуждаются в опеке со стороны «братской славянской нации». Кроме того, в спорных ситуациях они отдавали предпочтение приказам со стороны империи, считая себя, в первую очередь, на службе императора. Отсюда – часто приводимые примеры конфликтов князя с российским окружением [36].

 

В связи с этим важно отметить понимание Александром Баттенбергом места монарха в системе государственной власти, как его видели российские наблюдатели. На основании явной и неявной информации воспоминаний можно сделать вывод, что князь был сторонником неограниченной власти [37]. При этом государство, которым он правил, Александр склонен был рассматривать как свою собственность. С этим было связано отождествление личных и государственных (народных, национальных) интересов, отразившееся в приводимых мемуаристами официальных обращениях и документах [38]. Такое использование понятий в духе национализма привело к тому, что многие стали видеть в князе защитника национальных интересов [39]. Однако мемуаристы, близко и постоянно общавшиеся с Баттенбергом, смысл таких апелляций и отождествлений выводили из желания использовать национальные лозунги для укрепления собственного положения в стране и в глазах болгар [40]. Но помимо этих интересов, видимо, существовало убеждение князя в том, что он, как монарх, символизирует государство, положение которого прямо определяет его престиж. Учитывая честолюбие Александра, а также господствовавшие в то время среди консервативных кругов Европы взгляды на монархическую власть, такое убеждение было естественным. И лучше всего оно проявилось в вопросе об объединении Болгарии и во внешней политике, где популизм сочетался с желанием прославиться и увеличить своё значение (и, соответственно, Болгарии, как своего владения, или наоборот: через успехи Болгарии поднять свой престиж) на Балканах и в Европе [41]. К слову, авторы мемуаров очень чётко выделяли взаимосвязь политических убеждений Баттенберга с чертами его характера: «Молодой, самолюбивый князь, – писал П. А. Матвеев, – желающий во что бы то ни стало играть политическую роль и фигурировать в глазах общественного мнения на полуострове и в Европе» [42]. С взглядом на место монарха в системе государственной власти мемуаристы связывали и желание Баттенберга «решать самостоятельно» все дела, не вникая в них серьёзно, следуя шаблонам [43].

 

Чётко отражено в воспоминаниях и то, как отношение к власти монарха определяло взгляды князя на политические институты. Александр Баттенберг рассматривал их как собственность и считал, что они должны повиноваться и служить воле правителя. Особенно это касалось армии и Военного министерства [44]. Авторы указывают, что армию князь желал сделать орудием своих желаний и опорой личной власти, поставив на командные посты верных ему людей. Именно невозможность осуществить это желание вызывала сильное раздражение болгарского монарха [45].

 

В схожем духе были выписаны взгляды Александра Баттенберга на кадровую политику [46]. Что касается Конституции и демократических институтов, то практически все мемуаристы сходились на их необходимости для княжества. Это объяснялось интересами России. «Дабы не отдавать немецкому князю Болгарию в вотчинное управление, в княжестве введена была Конституция», – откровенно сообщал Л. Н. Соболев [47]. Именно поэтому авторы воспоминания крайне резко оценивали позицию князя Александра в этом вопросе. Правда, такой подход в целом оказал незначительное влияние на описание взглядов князя на Конституцию и Народное собрание. Приводимые мемуаристами примеры в целом соответствовали действительному положению дел, поскольку отражали реальную позицию Александра Болгарского. Авторы сходились во мнении, что князь, будучи крайним монархистом, не желал, чтобы демократические органы, а тем более – не контролируемые им, мешали в единоличном управлении страной. Конституция должна была быть либо упразднена, либо служить воле монарха [48]. Однако политические воззрения болгарского князя постоянно приходили в противоречие с политической практикой, поэтому оформились в своеобразный набор качеств, характеризовавших его как политика. Следует заметить, что именно здесь наиболее ярко проявилась взаимосвязь личностных и политических качеств (личные чувства у князя иногда брали верх над политической целесообразностью, отмечал Л. Н. Соболев [49]).

 

Центральным качеством политика мемуаристы выделяли умение князя вести интриги. Интриганство было показано в тесной связи с такими свойствами личности, как тщеславие, двуличность, лживость. Как в общении, так и в политической деятельности они проявлялись часто и были средством политической борьбы [50]. Политическая интрига, судя из воспоминаний, была связана с двумя вопросами – отношением к России и к русским, а также с оппозицией в лице Народного собрания и так называемых либералов. Естественно, примеры интриганства в первом вопросе занимали в мемуарах преимущественное место. В отношении русских представителей оно сводилось либо к тому, чтобы убрать неугодного, либо чтобы руками их самих дискредитировать росийскую политику в глазах болгар [51]. Что касается интриг второго порядка, то особо отмечалось, что русских представителей Александр Баттенберг использовал в качестве противовеса оппозиционерам [52]. Из сведений авторов воспоминаний можно сделать вывод, что князь, интригуя, одновременно лавировал между различными политическими силами в княжестве и вне его, при этом стараясь сохранить видимые незаинтересованность и неучастие, чтобы в случае неудачи интриги переложить вину за неё на других [53]. Выставляя Александра Баттенберга мастером политической интриги, русские наблюдатели отмечали его умение использовать в своих целях общественное мнение, манипулировать им и отдельными людьми, как в Болгарии, так и за её пределами. Особенно мемуаристы отмечали работу с иностранной прессой [54].

 

О способности очаровывать людей и манипулировать ими уже говорилось при характеристике личных качеств князя. Чаще всего, судя по воспоминаниям, он использовал их в политических целях [55]. Из приводимых примеров зачастую трудно понять было ли то или иное мнение князя его личным убеждением, либо же манипулятивным ходом. В этом контексте следует отметить, что большинство мемуаристов указывали на подверженность Александра Баттенберга чужому влиянию – консерваторов, австрийского и французского посланников [56]. Однако из неявной информации воспоминаний видно, что указанная зависимость носила односторонний характер: князь подчинялся влиянию лишь тех людей, политические взгляды которых были ему близки. Ближе всего к пониманию этого подошли П. Д. Паренсов и П. А. Матвеев [57].

 

Популизм и демагогия также являлись одними из основных черт Баттенберга-политика, которые отмечали русские мемуаристы. Они хорошо прослеживаются в приводимых официальных документах и обращениях князя [58], а также в общении с болгарскими офицерами, которых князь настраивал против русских, «не щадя собственного самолюбия для приобретения личного расположения и преданности» [59]. Проявлялись они также в общении и внешнем поведении: князь ставил своей задачей достичь популярности в народе [60]. Нужно отметить, что указанные примеры мемуаристы оценивали лишь в негативном аспекте. И связано это было, как нам кажется, не столько с предубеждениями авторов, сколько с личным опытом общения с князем, с его реальной деятельностью, которая находилась вне поля зрения большинства сторонних наблюдателей.

 

Наконец, анализируя мемуарный образ Александра Баттенберга как политика, следует остановиться на характеристиках его политической деятельности, а точнее, на отношениях с окружающими его политическими игроками. Самое обширное место в воспоминаниях занимают отношения князя с Россией и её представителями. В общем их можно выразить следующей формулой: болгарский правитель не любил Россию и русских, использовал их в своих интересах, а если и имел с кем-нибудь близкие контакты, то лишь потому, что их взгляды совпадали. Нелюбовь к Российской империи и стремление избавиться от её опеки подчёркивали все мемуаристы [61]. П.Д. Паренсов подметил ещё одну особенность, мимо которой прошли остальные. «Князь Александр … тщательно отделял государя от России», – писал он [62]. Из воспоминаний можно сделать заключение, что болгарский правитель относился к российскому императору Александру ІІ если не с уважением, то с боязнью [63]. Однако, при своей нелюбви к России князь часто использовал её имя в личных целях политического характера. Это объяснялось тем, большинство болгар были настроены русофильски и открытое игнорирование России, при общей непопулярности князя Александра, могло ещё больше ухудшить его престиж. Мемуаристы пишут, что князь пользовался российским авторитетом в следующих целях: для укрепления своих позиций в глазах болгарской общественности, для подчёркивания одобрения его политики российским правительством и, одновременно, дискредитации русских в глазах болгар, используя представителей империи для проведения в стране непопулярных мер (чтобы создать видимость, что они исходят от них, а не от князя) [64]. Из мемуаров следует (хотя сами их авторы на этом внимания не заостряют), что Александр Баттенберг отделял Россию от русских, служивших у него. Здесь многое зависело от того, принимали ли те его позицию, разделяли ли его взгляды, были ли ему послушны. В таком случае отношение монарха к ним было хорошим или, по крайней мере, не враждебным (Ползиков, Лесовой, А. А. Давыдов, К. Г. Эрнрот). В противном же случае –  плохим и именно тогда в его восприятии и поведении выстраивался ассоциативный ряд «русские представители – Россия – русская политика».

 

Вторая составляющая политической деятельности Александра Баттенберга – отношение к своим подданным, болгарам. Уже говорилось, что мемуаристы отмечали выражение любви князя к населению подвластной ему страны в официальной жизни. Однако практически все они солидарны в своих описаниях неофициального взгляда болгарского правителя на свой народ. Баттенберг болгар не любил, презирал и даже боялся [65]. Тесно он сходился с болгарскими политиками либо когда они были близки ему по духу (как К. К. Стоилов), либо когда хотел их использовать [66]. Учитывая происхождение и неуверенность в своём положении (зависимость от России, чуждое окружение), Баттенберг старался окружить себя своими сородичами, особенно в армии. П. Д. Паренсов упоминает об этом желании часто [67], остальные мемуаристы – редко. Из этого можно сделать вывод, что оно было сильным только на первых порах, а затем монарх «освоился» в Болгарии и изменил тактику, решив заручиться поддержкой болгарских офицеров в противовес русским и таким образом получить контроль над армией [68]. Однако даже при этом германские и особенно австрийские представители составляли большую часть его ближайшего окружения.

 

Последний момент в характеристике политической деятельности князя, который хотелось бы выделить, связан с церковной политикой. Собственно, детально на этом остановился лишь Л. Н. Соболев, который оценивал поведение князя Александра в церковных вопросах крайне резко [69]. Остальные же лишь указывали на чуждость князя православию, поскольку он был лютеранином [70].

 

Аналитические материалы. Крупный блок в исследуемых воспоминаниях составляют материалы, которые можно условно назвать «аналитическими». Блок этот состоит из двух неравномерных частей:

 

1)     причинно-следственная (подача и анализ причин поведения князя);

2)     оценочная (оценка его личности и правления).

 

Первая часть намного обширнее и основательнее второй. В ней можно выделить следующие компоненты:

 

а) прямой анализ;

б) косвенная информация.

 

Последняя подавалась мемуаристами преимущественно вне связи с прямым анализом и разбросана по текстам. Она подсознательно оказывает влияние на оценку причин поведения Александра Баттенберга (причём, зачастую в контексте, абсолютно противоположном рассуждениям авторов работ), а также помогает  лучше понять их. Одновременно косвенная информация дополняет прямой анализ, уточняя и фиксируя то, на что мемуаристы внимания не обращали. Прямой анализ также не составляет компактной составляющей. Он преимущественно рассеян и связан с отдельными моментами из практики общения с князем. В нём можно выделить анализ причин политического поведения и анализ личностно-психологической мотивации, вернее, того, под влиянием  каких обстоятельств последняя формировалась и проявлялась.

 

Первое, что бросается в глаза при разборе «аналитических материалов», – их чрезмерная ориентация на интересы России при стремлении авторов к объективности. Анализ в мемуарах проводился через призму соответствия/несоответствия поступков Александра Баттенберга задачам российской политики относительно Болгарии и Балкан, а также (в меньшей степени) – интересов славянства и болгар. Кроме того, он пропущен через личностное мировоззрение авторов, их морально-ценностные установки и опыт, поэтому имеет определённую долю пристрастности.

 

Причины поведения интересовали мемуаристов из разных побуждений. Кто-то, как П. Д. Паренсов, стремился воссоздать по возможности объективную картину происходившего в Болгарии при правлении князя Александра; кто-то, как П. А. Матвеев или А. Н. Щеглов, – создать (или закрепить) отрицательный образ болгарского монарха. Анализ очень зависел от личного знания мемуаристами князя и отношения к нему. Наиболее взвешенный подход присутствовал у П. Д. Паренсова, в то время, как П. А. Матвеев, А. Н. Щеглов, А. Ф. Редигер основывались, преимущественно, на чужих наблюдениях и зависели от стереотипов, сформировавшихся в высшем русском обществе под воздействием недружелюбной политики Баттенберга. Что касается Л. Н. Соболева и Д. А. Милютина, то их негативные оценки обусловлены личным восприятием князя, как человека неблагодарного, не оправдавшего доверия России, а также опытом личного общения. Анализируя мемуары, в качестве причин поведения князя можно условно выделить политические и психологические, хотя реально в воспоминаниях (да и в жизни) они взаимосвязаны.

 

Одно из центральных мест в анализе политического поведения болгарского правителя занимает оценочная характеристика его личных качеств. Следует заметить, что мемуаристы, отмечая эти качества, специально не затрагивали причины, их побудившие, и не прослеживали, как формировались личностные характеристики. Однако косвенная информация, приводимая авторами мемуаров, даёт читателю довольно широкое представление о побудительных мотивах, двигавших князем. Она даёт возможность утверждать, что личные качества Александра Болгарского были тесно связаны с его политической деятельностью, с вопросами о власти, одновременно опосредуя их и развиваясь под их влиянием.

 

Из человеческих качеств многие мемуаристы, как одну из причин, формировавших поведение князя, указывали на молодость, которая обусловила недостаток опыта и зависимость от влияния, определённую неуверенность (по крайней мере, в начале правления) [71]. У П. Д. Паренсова чётко прослеживается (хотя он сам не обратил специально на это внимания) ситуация психологического дискомфорта, связанная с возрастом и неопытностью, а также иной культурной средой, в которой очутился князь. Незнакомство с русской (и шире – со славянской) действительностью отмечено как одна из причин желания окружить себя соотечественниками и переделать всё «на немецкий лад» [72]. Судя по мемуарам, страх новой среды, а затем страх за своё положение постоянно подпитывались окружением, обостряя отрицательные черты [73]. Из мемуаров очевидно, что такая ситуация повлияла на развитие в Александре скрытности, лицемерия и находилась во взаимозависимости с таким качеством молодости, как стремление к самостоятельности. Никто из мемуаристов прямо не говорил об этом, но фактического материала они приводили достаточно.

 

Ключ к пониманию поступков и характеристик Александра Баттенберга некоторые мемуаристы видели также в воспитании и образе жизни до вокняжения. Аристократическое воспитание со свойственными ему высокомерием, склонностью жить на широкую ногу и пониманием прав правителя без сомнения оказали влияние на формирование и поведение князя [74]. В какой-то степени они отразились в манере времяпровождения, характерной для Александра в первые годы правления [75]. К слову, постоянное упоминание мемуаристами о происхождении из знатного рода, близкого к императорскому двору, вкупе с материальной ограниченностью князя (обладавшего до вокняжения «весьма скромными финансовыми средствами» [76]), косвенно свидетельствуют о наличии определённых комплексов и запретов, которые Баттенберг пытался преодолеть уже будучи правителем Болгарии.

 

Помимо мотивов личностного характера, авторы выделяли тесно связанные с ними проблемы политического образования князя и влияния на него немецких учителей [77]. Воспитание и образование проявились в том, что на первых порах Александр Баттенберг «ко всему прикладывает немецкие масштабы» и «не останавливается в своих желаниях» [78]. Отсюда выводилось стремление к самодержавию и подавлению оппозиции. В связи с воспитанием в мемуарах находились и косвенные побудительные мотивы, которые в виде неявной информации приводил А. Н. Щеглов. Как следует из его воспоминаний, Александра Болгарского раздражала критика со стороны газет, вызывала желание избавиться одновременно и от справедливых замечаний, и от лжи и преувеличений, которыми пользовались политические оппоненты, путём установления контроля над прессой [79]. Здесь сочетались и свойства личного характера (раздражительность, неумение воспринимать критику), так и результаты воспитания в духе непогрешимости монаршей власти. К слову, обидчивость князя не только по личным, но и по политическим вопросам, результатом которой были резкие изменения в его политическом поведении, отмечали мемуаристы неоднократно [80]. За исключением К. Г. Эрнрота [81], мемуаристы постоянно подчёркивали влияние на психику и поведение князя германского окружения и особенно – австрийского посланника Р. Кёвенгюллера [82].

 

Среди причин, влиявших на политическое поведение болгарского монарха и формирование его личности, мемуаристы указывали также на то, что он оказался до некоторой степени заложником борьбы партий в княжестве. Правда, этому фактору авторы отводили второстепенное значение [83]. Но в официальных документах, предназначавшихся для высшего российского руководства, которые приводили мемуаристы, напротив, именно это влияние выдвигалось не первый план [84]. Такой подход, видимо, был результатом того, что авторы мемуаров, служившие в Болгарии, подавали в Петербург ту информацию, которую там хотели слышать.

 

Рассматривая политику князя сквозь призму интересов России, мемуаристы были не до конца объективны в своих аналитических суждениях. Так, Л. Н. Соболев, отмечал нежелание Александра Баттенберга выплачивать долг России за оккупацию Болгарии, обвиняя его в стремлении извлечь выгоду, обращая таким образом (скорее всего, исходя из личных убеждений, а не из заданных свыше установок) внимание читателей на негативную сторону образа князя. Однако, ниже он же указывал (правда, уже без привязки к личности Баттенберга), что долг этот Россия хотела использовать для привязки Болгарии к себе [85]. Здесь, на примере неявной информации, мы можем видеть и другую сторону поведенческой мотивации князя. Будучи от природы самолюбивым и психологически неустойчивым, он вполне естественно раздражался такой опекой, желая «управлять, а не править» [86]. Это раздражение подогревалось окружением, враждебным России и заботившимся о своих личных интересах [87], и отношением болгар.

 

Отношение подданных к князю – это мотив, на который осознано или неосознанно обращали внимание все мемуаристы [88]. Немецкое происхождение, по их мнению, было определяющим. Мемуаристы почти не связывали популярность Баттенберга с мотивацией его поведения. Пожалуй, лишь П. Д. Паренсов подметил эту связь, отмечая первоначальную боязнь князя по отношению к своему народу вкупе с презрением к нему [89]. В этом он видел одну из причин желания Александра поставить под свой контроль армию и избавиться от зависимости от демократических институтов. Он же и П. А. Матвеев отмечали влияние указанного фактора на политику князя в отношении народа [90]. То, что болгары видели в своём правителе главным образом русского ставленника, стимулировало развитие отрицательных личностных качеств Александра Баттенберга. Желание завоевать доверие подданных болгар выразилось в основном в популизме и манипулировании русскими именем [91].

 

Однако, при всей пристрастности и выдвижении на первый план негатива, в целом из мемуаров всё же складывалась относительно объективная оценка причин и побуждений князя, тем более, что часть авторов стремилась не только обвинять, но и объяснить их [92]. В неудачной и неправильной политике России в отношении князя и Болгарии видел причины политического поведения Александра Баттенберга П. Д. Паренсов [93]. В какой-то степени с ним солидаризировались А. Н. Щеглов и А. Ф. Редигер. Что касается остальных наблюдателей, то их оценки сводились к личным качествам князя и внешнему влиянию [94].

 

Собственно оценок политики Александра внутри Болгарии очень мало. П. Д. Паренсов как бы обощил их, отметив, что «вся дальнейшая судьба … князя … всё показало, что если его стремления и были большими, то они не вели к великой цели. Не было ни широких замыслов, ни большого размаха, ни вдохновения … были только мелкие-мелкие струйки, заглохшие в излучине жизни, не оставив даже следа» [95]. В мемуарах, скорее, преобладал анализ соответствия ожиданий и результатов Санкт-Петербурга в отношении Баттенберга, и только в этом контексте затронута внутренняя политика. Здесь сложилась следующая схема изложения. Сначала у мемуаристов следовал анализ мотивов русских представителей. Авторы отмечали, что российское правительство надеялось на благодарную лояльность болгарского правителя, «выведенного … из ничтожества» [96], находившегося в тесной связи с императорским домом и пользовавшегося благосклонностью Александра II [97]. Нужно отметить, что мемуаристы ожиданий России относительно князя и Болгарии не скрывали, говоря о них откровенно. Но при этом они сами оказались в их плену, оценивая политику Александра Болгарского, в первую очередь, через интересы империи. За анализом мотивов следовала внутренняя характеристика князя, которая сводилась к стремлению править единолично, в нарушение действовавшего законодательства [98]. Нежелание действовать «на легальной почве» мемуаристы подчёркивали особенно. Такой подход коренился не только в личных убеждениях указанных авторов, но и в понимании, что уничтожение Конституции, которого добивался Александр Баттенберг, лишит Россию возможности плотно контролировать князя. Последнее не говорилось, но подразумевалось. Мемуаристы сходились во мнении, что выбор кандидатуры князя был ошибкой. Разница в подходах заключалась лишь в том, что А. Ф. Редигер утверждал это безапелляционно, тогда как П. Д. Паренсов видел ошибку в том, что Александра не смогли «настроить» в нужном духе перед и сразу после вступления на престол. Указанная схема (критика князя за непророссийскую политику – изложение фактов, позволяющих судить о возможности такой же критики в отношении России – отсутствие последней) характерна для всех изученных мемуаров. Даже если в них присутствовала критика русской политики, то она сводилась к выводам об отсутствии единства и продуманности, а также об ошибочности назначения князя [99].  

 

Таким образом, на основе проанализированных источников можно сделать следующие выводы. Образ князя Александра Баттенберга, содержащийся в мемуарах, носит преимущественно негативный характер. Он распадается на две составляющие – личностную и политическую. Обе они поданы в тесной связи, но вторая главенствует. Мемуаристы пытались объяснить мотивы поведения Александра Баттенберга, выделяя в качестве основных влияние человеческих качеств, влияние окружения, политику России по отношению к князю и Болгарии, влияние политических событий в Болгарии. Взгляды мемуаристов были обусловлены опытом общения с князем, собственными мировоззренческими установками и политическими событиями на Балканах. П. Д. Паренсов основной упор делал на личностные характеристики болгарского монарха, остальные авторы главное внимание уделили политической составляющей. Из всех мемуаристов пожалуй лишь П. А. Матвеев и П. Д. Паренсов заметили, что характер князя не оставался неизменным, а менялся под воздействием его в политической жизни в худшую сторону. В остальных произведениях княжеская личность предстаёт как нечто застывшее, неизменное. Со временем из живых впечатлений образ Александра Баттенберга стереотипизировался под влиянием политических событий вокруг Болгарии, и обрёл стандартные черты:

 

- личностные качества (основное внимание на отрицательные – самолюбие, честолюбие, лживость и т. п.);

 

- этно-религиозный аспект (противопоставление немца-лютеранина православным болгарам и России, связь с Австро-Венгрией и Германией);

 

- политические качества (интриганство, стремление к личной неограниченной власти, страсть к неоправданным тратам, неблагодарность по отношению к России).

 

При всей негативной направленности, образ близок к объективному, по крайней мере в отношении личностных характеристик. Он не является единственным для всей российской историографии и мемуаристики. Но этот образ занимал и занимает доминирующее положение и оказал существенное влияние на формирование восприятия князя историками и общественным мнением на пространстве бывшей Российской империи.

 

Сложно с уверенностью сказать, насколько отображение личности князя было связано с политическим заказом. Очевидно, что таковой имел место или же косвенно оказывал влияние на подачу материала. Свидетельством тому – работы П. А. Матвеева и А. Н. Щеглова, в которых обобщения иногда вступают в противоречие с фактическим материалом, а за критикой князя просматривается симпатия к нему. К тому же часть работ (в том числе и П. А. Матвеева, издававшаяся как историческое исследование) была выпущена в связи с разрывом в 1886 г. дипломатических отношений между Россией и Болгарией и имела задачей оправдать российскую политику. При этом, изображению князя в мемуарах была присуща своеобразная двойственность. Формируя образ, мемуаристы сами попадали под его влияние, что очень хорошо заметно при сравнении работ, отстоящих в публикации друг от друга по времени на большом расстоянии (например, Л. Н. Соболева и А. Н. Щеглова). Личностные морально-ценностные и политические установки, искренняя обида за неблагодарность князя и его окружения по отношению к России вкупе с оформившимся уже в 1880-х гг. в российском общественном мнении стереотипом оценки деятельности князя из-за его антирусской политики [100], подсознательно заставляли авторов мемуаров выпячивать в образе отрицательные моменты. Учитывая, что личное впечатление от общения с Баттенбергом давало богатый материал для негатива, делалось это зачатую автоматически, неосознанно. Определённую роль у некоторых из мемуаристов играл и политический заказ и связанный с ним стереотип изображения князя, о котором говорилось выше. Именно этим можно объяснить массу противоречий в работе П. А. Матвеева, где отрицательный образ князя, яркий в начале, по мере чтения «тускнеет», негативные черты сглаживаются. Влияние стереотипа заметно у П. Д. Паренсова, А. Ф. Редигера, А. Н. Щеглова и проявляется оно в том, что в начале их работ содержатся резкие фразы характеризующие князя, а далее, в ходе изложения, авторы пытаются подойти к оценке личности Баттенберга более взвешенно. К слову, у мемуаристов, лично знавших князя слабо, стереотип в его изображении играет большую роль, нежели личные наблюдения во многом из-за того, что информацию они черпали из вторых рук, а также пользовались работами друг друга.

 

Империоцентризм и патриотизм, личный опыт, желание оправдать (или пояснить – встречалось в мемуарах и то и другое) собственное поведение и политику страны имели значительное влияние при изображении болгарского князя. Однако в общем, как нам кажется, созданный русскими мемуаристами образ Александра Баттенберга, при всей его отрицательности, близок к объективному. Это подтверждается дневниковыми записями Д. А. Милютина, который до личного общения с князем делал о нём нейтральные фактографические отметки, а после близкого знакомства нейтральность в записях сменяется раздражением и даже неприязнью, причём связаны они были в первую очередь с человеческими качествами Баттенберга. Вторым подтверждением может служить то, что большая часть мемуаров была не причиной, а следствием. Они появились как ответ на воспоминания, вышедшие в Европе и славословившие князя, виня во всех болгарских бедах Россию. Этим объясняется полемический характер анализируемых источников (за исключением дневников Д. А. Милютина). При очевидном желании ответить на обвинения Запада, в воспоминаниях чувствуется обида на несправедливость последних.  

 

[2] Напр.: Косев Д., Христов Х., Ангелов Д. Краткая история Болгарии. София, 1963. 478 с.; Краткая история Болгарии: С древнейших времён до наших дней / Отв. ред. Г. Г. Литаврин. М., 1987. С. 250–257; Сказкин С. Конец австро-русско-германского союза. М., 1928. Т. 1: 1879–1884. 356 с.; Чорнiй В. Історія Болгарії. Львiв, 2007. 403 с.

[3] Дневник Д. А. Милютина: В 4 т. / Ред. и зам. П. А. Зайончковского. М., 1950. Т. 3: 1878–1880. 325 с., Т. 4: 1881–1882. 203 с.; К новейшей истории Болгарии: материалы о внутренней политике 1881–1883 гг. // Русская старина. 1886. № 9. С. 703–752, № 11. С. 475–483; Матвеев П. А. Болгария после Берлинского конгресса. Исторический очерк. СПб., 1887. 327 с.; Паренсов П. Д. Из прошлого. Воспоминания офицера Генерального штаба: В 5 ч. СПб., 1908. Ч. 4: В Болгарии; Ч. 5: Через 30-ть лет. 454 с.; Редигер А. Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра: В 2 т. М., 1999. Т. 1. 586 с.; Щеглов А. Русское министерство в Болгарии (времён Александра Баттенбергского). // Исторический вестник. 1911. № 11. С. 552–590.

[4] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 41–42.

[5] Рожинцев А. Первый Монарх Болгарии Александр I Баттенберг // http://www.otechestvo.org.ua/hronika/2004_12/h_1_01.htm; http://ru.wikipedia.org

[6] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 70; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 41–42; Щеглов А. Указ. соч. С. 554; Редигер А. Ф.Указ. соч. С. 125.

[7] Щеглов А. Указ. соч. С. 554; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 69.

[8] Редигер А. Ф.Указ. соч. С. 125. 

[9] К новейшей истории Болгарии… . 479; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 318; Щеглов А. Указ. соч. С. 554.

[10] К новейшей истории Болгарии… С. 479.

[11] Редигер А. Ф.Указ. соч. С. 125.

[12] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 105, 114; Щеглов А. Указ. соч. С. 554.

[13] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 127.

[14] Там же. С. 236.

[15] Там же. С. 237–238; Щеглов А. Указ. соч. С. 188.

[16] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 202, 237–238.

[17] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 132, 154; Щеглов А. Указ. соч. С. 554.

[18] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 204.

[19] К новейшей истории Болгарии… С. 726; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 131, 181; Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 150–151.

[20] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 128.

[21] Дневник Д. А. Милютина. Т. 3. С. 220; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 128 и след.

[22] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 253, 237.

[23] Там же. С. 128.

[24] Там жею С. 254, 282–290; К новейшей истории Болгарии… С. 717.

[25] К новейшей истории Болгарии… С. 717.

[26] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 194; Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 145.

[27] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 69.

[28] Дневник Д. А. Милютина. Т. 3. С. 220.

[29] Там же. С. 216, 232; К новейшей истории Болгарии… С. 479; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 70; Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 125, 151; Щеглов А. Указ. соч. С. 584–585.

[30] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 255–259.

[31] Матвеев П. А. Указ. соч. С. VI.

[32] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 86, 114–115, 125, 130, 203.

[33] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 74, 147.

[34] Там же. С. 74.

[35] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 251.

[36] Там же. С. 164; Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 146–147.

[37] Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 125.

[38] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 127; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 47.

[39] Там же. С. VI, 70.

[40] К новейшей истории Болгарии… С. 709, 728.

[41] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 70.

[42] Там же. С. 78.

[43] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 149, 202.

[44] Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 146.

[45] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 260–261.

[46] К новейшей истории Болгарии… С. 733.

[47] Там же. С. 704.

[48] Дневник Д. А. Милютина. Т. 3. С. 228, 255; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 157; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 279.

[49] К новейшей истории Болгарии… С. 717.

[50] Там же. С. 706, 734, 742–743; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 114; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 35, 227–228; Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 125.

[51] Дневник Д. А. Милютина. Т. 3. С. 220, 232; К новейшей истории Болгарии… С. 704–705; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 165, 170; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 97, 275–278, 282–286; Щеглов А. Указ. соч. С. 578, 583–585.

[52] К новейшей истории Болгарии… С. 725; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 141; Щеглов А. Указ. соч. С. 573.

[53] К новейшей истории Болгарии… С. 714–715; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 260–161.

[54] Матвеев П. А. Указ. соч. С. V, 182; К новейшей истории Болгарии… С. 478, 481.

[55] Дневник Д.А. Милютина. Т. 3. С. 228; К новейшей истории Болгарии… С. 481; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 178.

[56] К новейшей истории Болгарии… С. 744; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 74, 79, 115, 121, 126; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 140–141, 183, 190–191.

[57] Там же. С. 148; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 74.

[58] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 150–152, 211–212; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 194–196.

[59] Матвеев П. А. Указ. соч. С. XIV.

[60] Там же. С. VI.

[61] К новейшей истории Болгарии… С.  746; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 196, 318.

[62] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 48.

[63] Там же. С. 196–197, 246–247.

[64] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 141–142; Щеглов А. Указ. соч. С. 573.

[65] К новейшей истории Болгарии… С. 716–717; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 114, 167, 204; Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 125.

[66] К новейшей истории Болгарии… С. 716, 725; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 74; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 71, 74–75.

[67] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 204, 236.

[68] Матвеев П. А. Указ. соч. С. XIV.

[69] К новейшей истории Болгарии… С. 723.

[70] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 33.

[71] Дневник Д. А. Милютина. Т. 3. С. 190; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 65; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 149, 203; Щеглов А. Указ. соч. С. 560.

[72] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 127, 204.

[73] Там же. С. 128–129, 203; К новейшей истории Болгарии… С. 744.

[74] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 69; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 114; Щеглов А. Указ. соч. С. 561.

[75] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 114.

[76] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 65.

[77] Там же. С. 79–80; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 114–115.

[78] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 236.

[79] Щеглов А. Указ. соч. С. 567–568.

[80] К новейшей истории Болгарии… С. 717; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 182; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 117–118; Щеглов А. Указ. соч. С. 588.

[81] К новейшей истории Болгарии… С. 478.

[82] Там же. С. 752; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 125, 228, 309; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 126, 147; Щеглов А. Указ. соч. С. 564.

[83] К новейшей истории Болгарии… С. 712; Матвеев П. А. Указ. соч. С. 74.

[84] Щеглов А. Указ. соч. С. 580–581.

[85] К новейшей истории Болгарии… С. 734.

[86] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 66–67.

[87] Там же. С. 65, 194; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 140–141, 164, 168, 203; Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 145.

[88] Матвеев П. А. Указ. соч. С. ХVI, 46; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 32, 206; Щеглов А. Указ. соч. С. 564.

[89] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 167, 114–115.

[90] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 70, 127, 152; Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 167

[91] Щеглов А. Указ. соч. С. 559.

[92] Там же. С. 560.

[93] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 315–318.

[94] К новейшей истории Болгарии… С. 720, 728.

[95] Паренсов П.Д. Указ. соч. С. 242.

[96] Там же. С. 317.

[97] Там же. С. 31; К новейшей истории Болгарии… С. 704.

[98] Матвеев П. А. Указ. соч. С. 78–80.

[99] Паренсов П. Д. Указ. соч. С. 315, 317–318; Редигер А. Ф. Указ. соч. С. 150.

[100] Подробнее о характеристике Баттенберга в российском прессе последней трети XIX в. см.: Хевролина В.М. Власть и общество. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1878–1894 гг. М., 1999. 316 с.; Хевролина В.М. Революционно-демократическая мысль о внешней политике России и международных отношениях (конец 60-х – начало 80-х годов ХІХ в.). М., 1986. 248 с. Интересно, что в целом характеристики имели отрицательное наполнение, хотя внутренне несколько отличались в зависимости от убеждений авторов.