Лиенц, памятник казакам, www.kazachestvo.org

«Мы тоже сражались за Родину, но иначе — правдивым словом об ее большевистской сути. Мы тоже Россию любили, но иную...» Е. Польская

26 мая 2005 года в австрийском городе Лиенц вновь звучали слова православных песнопений, на месте, где 60 лет тому назад отпевали себя тысячи русских казаков, обманутых англичанами. Духовенство Русской Зарубежной Церкви во главе с митрополитом Лавром и приехавшие со всего мира паломники молились о упокоении душ «приснопамятных православных воинов Державы Российския, старцев, мужей, жен и детей их, в годину лютую в тяжких обстояниих живот свой положивших, коварством на мучения преданных и убиенных». Как там оказались эти люди, «Казачий стан», сформированный из 25 тысяч казаков Дона, Кубани и Терека с женами, детьми и стариками? Почему погибли они, потеряв либо жизнь, либо — страшнее еще — души?

Перед октябрьским переворотом население Всевеликого Войска Донского согласно переписи 1917 года, составляло около 4 миллионов человек, не считая казачье население Кубани, Терека, Сибирских, Семиреченских, Амурских и других казаков в местах их компактного проживания. На 15 марта 1922 года на Дону осталось лишь около 1,5 миллионов человек — в результате исхода Белой армии и репрессий «расказачивания». Расстреляны были все без исключения казаки, занимавшие служебные должности: окружные и станичные атаманы, судьи, урядники, а также все офицеры Донской армии. Уничтожалась казачья элита, включая наиболее зажиточные слои, расстрелу подлежали и рядовые казаки, сопротивлявшиеся установлению Советской власти. Геноцид казаков Дона, Кубани и Терека довершила коллективизация и искусственный голод 1928–1933 годов. В выживших казачьих семьях жило неприятие сталинского режима.

Оккупация Дона, Кубани и Ставрополья войсками гитлеровского Вермахта многими казаками была расценена как последний шанс с помощью немецких штыков вернуть в их регионы старые, досоветские порядки, так как национал-социалисты в начале войны представляли своей главной целью национальное возрождение. На территориях временной немецкой оккупации стали формироваться казачьи части, в станицах и хуторах вновь утвердилась атаманская власть.

Когда же под ударами Красной Армии немецкие захватчики покатились на запад, вслед за ними, спасаясь от новых репрессий, двинулись и казачьи обозы, с семьями, скарбом, домашним скотом. Казаки уходили не от своей страны, а от правительства, сломавшего и поругавшего их вековые устои.

Местом дислокации немцы назначили казакам Истрию (северную Югославию и северную Италию), где им пришлось вести бои с титовскими и итальянскими партизанами. Здесь к ним примкнуло множество русских людей всяческих сословий, которые по самым разным причинам оказались за пределами родины. Как издревле велось у казаков, они принимали всех желающих. 30 апреля 1945 года командующий немецкими войсками Юго-Западного фронта генерал Ретингер подписал приказ о прекращении огня. 2 мая должна была начаться капитуляция германских войск в Италии. В тот же день было решено начать эвакуацию Казачьего стана. 7 мая 1945 года последние казачьи строевые части (25 тысяч человек включая стариков, женщин и детей) в тяжелых погодных условиях пересекли через оледенелый альпийский перевал Плекенпасс итало-австрийскую границу навстречу наступавшим английским войскам.

Англичане приняли капитуляцию Казачьего стана, отказавшись обсуждать дальнейшую судьбу казаков. Казакам была отведена под расквартирование северная часть австрийского города Лиенц. Походный атаман Доманов, генерал Краснов, эмигрант первой волны, и другие многократно объясняли англичанам, почему казаки ушли от сталинской тирании. Казаки требовали, чтобы причины, побудившие их к сотрудничеству с немцами, были тщательно расследованы, и просили политического убежища. Местное британское командование вероломно обещало его предоставить, хотя по Ялтинскому соглашению со Сталиным все советские граждане подлежали выдаче СССР. С охранявшими их лагерь английскими солдатами казаки сдружились и доверяли им, устраивали в их честь праздник с джигитовкой, пели песни... Но случилось то, чего казаки никак не ожидали. 27 мая полторы тысячи казачьих офицеров были увезены в город Виллах якобы на однодневную конференцию — для переговоров с английским командованием. На самом же деле их повезли дальше к зоне советской оккупации в город Юденбург и там выдали частям Красной Армии. Следует отметить, что среди выдаваемых офицеров 68% советскими гражданами никогда не были, так как оказались за границей сразу по окончании гражданской войны. По дороге многие казачьи офицеры при страшных обстоятельствах кончали жизнь самоубийством, стараясь избежать осквернения души подобно мученицам в древние века, избегавшим таким образом осквернения тела римскими солдатами. Сразу после выдачи немало их было тут же расстреляно.

Оставшиеся в лагере казаки, лишенные руководства, в недоумении ожидали возвращения офицеров. В десять часов утра следующего дня казакам было объявлено, что 1 июня в 7 часов утра начнется репатриация казачьих полков и семей. После этого известия в лагере возникла паника. Было созвано срочное совещание, на котором было решено пассивно сопротивляться. Была объявлена всеобщая голодовка и расклеены плакаты на английском языке: «Лучше смерть здесь, чем отправка в Советский Союз!». Во всех лагерях и станицах были вывешены черные флаги. На лагерных плацах воздвигли полевые алтари, и священники день и ночь исповедовали желающих.

О том, что пережили оставшиеся в Лиенце казаки, жена одного из увезенных на «конференцию» офицеров, пережившая репатриацию и отсидевшая 7 лет в лагерях, пишет:

«Программа сопротивления была несложна и наивна. Всем без исключения: солдатам, «куркулям» и женщинам со всеми детьми следовало образовать вокруг возвышения с алтарем плотный массив и противостоять даже выстрелам, драться с англичанами врукопашную, поднимая им навстречу иконы и детей. Почему-то у простых людей была вера: молящихся нас не посмеют взять насилием.

С первым движением рассвета, 1-го июня, все вышли на огромный плац перед бараками. От бараков через мутную и бурно бегущую Драву (на горной реке в жаркие дни начинался паводок) проложен был деревянный мост, а на другом берегу, в реденьком лесочке, виднелись брички и привязанные кони, хозяева которых тоже ушли на плац. Взяли с собой еду и пеленки — сопротивление мыслилось долгим».

27 священников с пяти часов утра начали исповедовать, и, несмотря на то что строевые части, стоявшие в цепях и нарядах еще накануне, 31 мая, были исповеданы и причащены своими полковыми священниками, к девяти часам еще не было видно конца идущих на исповедь. Тем не менее решили начать служить Литургию, 16 священников продолжали исповедовать.

С.Г. Корольков. Выдача казаков в Лиенце на мосту через Драву (фрагмент картины)

Около 12 часов, во время Причастия многотысячной толпы, послышался железный шум, мощный, нечеловеческий. Это были сотни движущихся пятитонных авто, легких полутонок с пулеметными установками, мотоциклов, бронетанкеток.

«Толпу молящихся качнуло. В середину доползли шепоты: нас окружают танки. Толпа притаила дыхание. Молчали дети, которым передался ужас матерей. Послышались редкие выстрелы, автоматные очереди. Выстрелов было мало: рядом был город Лиенц. Монастырь. Подлые дела следовало делать с меньшим количеством шума.

Раздались одинокие крики, звуки глухих ударов: «Убивают!». Толпа сжималась. Дышать становилось нечем. Дети закричали. Их на вытянутых руках поднимают над «ходынкой». Дети постарше, сидящие на плечах у взрослых, рассказывают, что делается на периферии толпы: «Хватают... Бросают в машины лежмя... Бьют палками... (это были резиновые дубинки). Уже мертвые на поле лежат...» А танки все туже сжимали толпу. Вслед за духовенством запели все — несколько тысяч. Затрещали падающие аналои. К периферии толпы, навстречу танкам стали пробиваться священники, поднимая перед собою кресты. Где-то хор запел: «Со святыми упокой!» Шелест во все сжимавшейся толпе. «Это нас отпевают!» А потом атаман приказал: женщины с детьми пусть идут по баракам. Пробираются заплаканные, дрожащие...

Сразу поредела толпа, и стало видно, как рассыпался плотно стоявший лес хоругвий, упавшие на землю иконы с разбившимися стеклами, а в «просеки» на периферии — кольцо окруживших нас плотной стеною солдат в хаки и беретах, вооруженных резиновыми дубинками и просто поясными ремнями, пряжками которых они били наших по головам. Видно было, как сновали по полю солдаты в хаки и беретах с носилками: трупы мешали дальнейшему избиению. (...)

На мосту через Драву толпились люди в хаки, некоторые почему-то, скинув сапоги, бросались в реку. Подошла поближе. Господи! Река буквально кипела от всплесков, криков, вздымающихся рук, крутящихся в пенных водоворотах тел и голов, быстрым течением уносимых вниз. Это были казаки. (Хаки плыли за ними, вытаскивая уже захлебнувшихся, и складывали на бережку, не приводя в чувства). А за рекой не менее ужасное. Там — опушка зеленого массива, спувкавшегося с горных склонов. «Какие странные узловатые деревья», — подумала я при беглом взгляде: стволы были точно двойные, неровные будто. Но, присмотревшись, оледенела: это были повесившиеся на ветвях люди, висевшие параллельно стволам.

Ужаснувшись картине этого массового самоубийства, я снова оборачиваюсь к плацу. На нем уже не столь большая толпа плотно сомкнувшихся людей в зеленом. Люди в хаки отрывают от этой толпы сопротивляющиеся «куски», дробя головы дубинками, выворачивая суставы рук сцепившихся в одну массу людей. Полная тишина на плаце — ведь недалеко от города, Европа ничего не должны знать. Только хруст костей, редкие вскрики, шум реки.

Повсюду по полю снуют пары солдат с носилками. На них — трупы. Мелькнула на носилках неподвижная фигура священника в облачении. Еще один на земле поодаль. В его вытянутых перед собою руках намертво зажат крест. Пробегаю мимо каких-то с краю стоящих бараков, они набиты трупами. Повсюду разбросаны иконы, разбитые аналои, растерзанные хоругви и мертвые. Раненых не видно. Подбирали ли их быстро или действовали сразу насмерть? (...)

Конечно, акцией выдачи политических эмигрантов Союзу руководили англичане, на чьей территории мы оказались, и чей «сэр» обещал наши тела, даже в трупах по счету, нашему «сэру» еще на Ялтинской конференции. Но, безусловно, именно советская сторона разработала привычно бесчеловеческий способ репатриации, безразборной, кто есть кто, в торопливости чрезвычайной, пока союзники ничего еще не могли в этой «каше» понять».

	Панихида на мемориальном кладбище возле памятника казакам, Лиенц, июнь 2005 г., www.kazachestvo.org

Из 25 тысяч казаков, находившихся в те дни в Лиенце, спаслись лишь две тысячи. Остальные либо погибли тогда же, либо были насильственно репатриированы в Советский Союз, где попали в лагеря, либо пропали без вести...

И вот, когда в этом году на казачьем кладбище собрались православные верующие, среди них и несколько потомков чудом выживших казаков, владыка Лавр обратился к ним с коротким словом. Он вспомнил, как сам 60 лет тому назад находился в Германии, как поначалу не понимали союзники нежелания русских людей возвращаться в «так называемый Советский Союз» на верную погибель. Он выразил свою боль о том, что и в наши дни, когда весь мир отмечает 60-летие конца войны, не понимает русский народ той своей части, которая свою любовь к родине проявила иначе — неприятием режима — и не вспоминает о ее трагичной судьбе в дни всеобщего ликования.