Это не смелое название для книги футуристических стихов, а „маскотта" палестинской выставки. Наделенный крыльями, тяжелый, медлительный верблюд превратился в странное животное, в символ того динамического процесса, который происходит в американизированной Палестине. От древнего верблюда — к дизелю, к фордовскому грузовику, к трактору, от бедуинских шатров - к электрификации. Как широко шагают они по выжженным солнцем долинам и каменистым пространствам - эти железные столбы трансмиссий, какими прекрасными путями легли шоссейные дороги среди пейзажей времен патриархов. Здесь любят „американские" темпы в работе и не боятся мозолей на руках. И в то же время это не Калифорния, а Палестина — своеобразнейшая в мире страна, где мало по малу, вместе с врожденным языком Пятикнижия, восстанавливается самый библейский воздух, и библейская пшеница снова колосится на галилейских полях, и опять вода хлещет из колодцев. Но эти колодцы - не первобытные „cyxиe" в арабской деревушке, где ослик или верблюд вращает скрипучее колесо, не сельский колодезь, где слепец черпает драгоценную влагу, а построенный по последнему слову техники, по геофизическому методу, обильные водой трубы, выбрасывающие тысячи тонн воды.

 

Динамику этого процесса талантливо и отчетливо показал на выставке павильон „Еврейской колонизации", „оформленный" под руководством архитектора Сапожникова. Она была открыта в самый разгар палестинских событий, „наперекор стихиям", без больших надежд на материальный успех. На выставке принимали участие 36 государства, кроме Италии, которой санкции помешали использовать уже построенный павильон. Успех в материальном отношении оказался, - как и предполагали, весьма скромным, почти совсем не было гостей из за-границы, даже палестинцы, кроме, конечно, жителей Тель-Авива, не могли в большом числе посетить выставку, но организаторы „левантской ярмарки" не жалеют потраченных трудов. Ярмарка дала им лишний раз почувствовать себя „государством": еврейский народ принимал здесь представителей 36 европейских наций на равной ноге.

 

Но оставим в стороне политический момент и заглянем в залы того павильона, который так искусно запечатлел этапы палестинской трудовой и колонизационной эпопеи. Павильон еще не разобран и, благодаря любезности г. Евзерова (одного из устроителей выставки), мы имели возможность в течение 2-3 часов побродить по холмам и равнинам возрождающейся Палестины.

 

Преображение наглядно представлено уже в первом зале. Три гигантских - во всю стену - фотографии показывают три момента: направо - то, что было пятнадцать лет тому назад. Вы видите печальные дюны, колючие травы палестинской, проклятой Богом, равнины, монотонный и скучный пейзаж. На другой стене - сегодня: еврейская колония, ряды крытых черепицей домиков, диагонали апельсиновых садов, „пардесов", как говорят здесь, кипарисы, эвкалипты, орошенные поля. А на третьей - та молодежь, которая превратила пустыню в земной рай, создала на землях национального фонда десятки колоний и жизнь, полную надежд. Это был нелегкий труд. Рядом, в соседнем зале, устроено что-то вроде памятника неизвестному солдату, павшему на войне с пустыней, с малярией, с тысячью затруднений. На могильной плите одно слово - „помни". Картина на стене изображает пахаря. Он идет за плугом. Страшный ветер веет навстречу. Ветви дерева изогнулись в трепете бури. На другой картине - героическая времена: пахарь - халуц - пашет, такой же халуц на коне, с винтовкой в руках охраняет труд товарища, и стенная таблица с перечислением колоний, от 1870 года, когда впервые пришли сюда еврейские колонизаторы, до наших дней, показывают результаты труда.

 

Очень ярко показана титаническая борьба за землю в „зале воды". Фотографии 1878 года дают представление о том, что было тогда в Палестине: малярийные болота, тростник, стада диких быков на месте, где теперь процветает колония Пэтах Тиква. Когда смотришь на оживленный поселок, утопающий в зелени, на гаражи, амбары, птичники, колодцы и магазины, даже странно подумать, что всего пятьдесят лет тому назад здесь жили в болотах рогатые „джамусы", водились гигантские черепахи и царила малярия.

 

Весь вопрос заключался в том, чтобы дать земле воду. Не воду вонючих болот, а мощные, обильные струи искусственного орошения, водопроводных труб, водонапорных башен. Проблема воды - основная проблема Палестины. Смотришь на фотографии за фотографиями. Вот она течет по бетонным каналам, по оросительным канавкам и бороздам, бьет из „распылителей", поднимается по трубам в огромный цистерны, шумит в душах, поить людей, скот и жаждущую землю.

 

Вторая проблема - облесение страны. Во времена Библии горы Палестины были покрыты лесом. После всяких исторических пертурбаций пришел в Палестину араб, житель пустынь, лишенный любви к тени, хотя Коран прививал ему эту любовь, убеждая, что посадка и одного дерева - угодное перед Аллахом дело. Растительность может изменить самый климат края, задержать влагу зимних дождей. Еврейская колонизация со всем жаром приступила к работе. Опять фотографии. Вы видите голую пустыню. Две символических руки сажают крошечный росток. И вот аллеи кипарисов, эвкалипты, дубы, оливковые деревья, смоковницы, пальмы - обширные леса Бальфурии[1]. И лозунг: „наша сожженная солнцем страна нуждается  в  тени лесов".

 

В той сладостной тени, которую ищет путник в полдень после долгого перехода по пыльной дороге с библейским посохом в руке, или во время путешествия на спине неторопливого ослика в далекое селение, где белеет дом друзей.

 

Работа еще не закончена. Это только начало. Только 9.000 дунамов облесено из огромного пространства в несколько сот тысяч дунамов еврейских земель. Колонисты понимают важность предприятия, простым инстинктом чувствуют необходимость дерева в стране, и, кажется, ни на что они так болезненно не реагируют, как на истребление арабами   древонасаждения. Истребление „пардеса" или поджог поля пшеницы - экономический ущерб, это еще евреи могут понять, но невозможно понять уничтожение самого отвлеченного элемента в этом строительстве - дающего прохладу и тень - дерева. Надо почувствовать здешнее солнце, увидеть почву, каменистый, по своему патетический и прекрасный, но лишенный жизни пейзаж, чтобы понять мистику обожания дерева. Одна из заповедей нового Израиля: сожженная солнцем  страна  нуждается в тени деревьев.

 

Итак, вода и леca. Третий элемент проблемы: - труд, трудовая молодежь - „халуц". Те, что пришли сюда первыми в героически времена осушать болота, уже ветераны. Выросло новое поколение, новая молодежь, как манны небесной ожидающая „сертификата", чтобы принять участие в труде на землях Керен-Кайемета[2]. Весь расчет на молодежь. Здесь любят молодые, пышущие здоровьем лица - в журналах и на плакатах. Много таких лиц видишь на выставке. Юноша, держа руку рупором у рта, кричит куда-то на другой конец поля. Если перевести библейские письмена этого крика, это значить: „сын поля и братъ плуга знает, что значит для него, земля и родина".

 

Под стать этим юношам с загорелыми лицами, в неизбежных кепках, шагают с ними рядом девушки, в таких же трусиках, в рубашках, в платочках. Их много на палестинских полях, на птичниках, за дойкой коров, в „пардесах". Пардес по-еврейски значить роскошный сад. Может быть, отсюда происходить наш парадиз?

 

Но пока поля и сады Палестины еще не рай. На выставке, в павильоне рабочей колонизации, показан тяжелый путь сионистского труда. Для наглядности огромная статуя рабочего, с киркой на плече, с театрально поднятым лицом, поднимается на гору своих колонизаторских достижений. Высота горы пока: 220.000 дунамов[3] земли, 16.500 душ рабочего населения. Путь нелегкий для рабочего. Сначала наемный труд в городе, затем в „Шхуне" - рабочем поселке, потом самостоятельная работа на земле.

 

Три этапа пройдены. Вернее, три задачи решены, - колонизированы долины Иордана, Израиля и Хедера (около Иерусалима). Приходит черед четвертой долины - Меромской, на севере у озера Хулэ, на границе Сирии. Там только что приступили к работе, там повторяется все то, что было в других местах: болота, стада диких джамусов, лихорадка. „Пришел час восстановления и для Хулэ", патетически возглашает лозунг над фотографическим  монтажом.

 

A кроме того - таблицы, диаграммы, модели рабочих поселков, цифровые данные, посадочные карты, завершенный апофеозом - огромные фотографии энергичных халуцов.

 

Рядом, тут же на пляже, новое предприятие Тель-Авива — порт.

 

Схема порта - пристань в 180 метров длиной и закругленная дамба в 450 метров, образующая бассейн. Ничего грандиозного. Пароходы, как, впрочем, и в Яффе, никогда не будут заходить в эту гавань - перегрузка должна будет происходить на лодках. Когда разгружали здесь первый пароход, грузчики входили в море по грудь, взваливали на плечи мешки и с пением несли их на пристань. Присутствовавшие англичане смотрели на зрелище с улыбкой. Но энтузиазм огромной толпы служил доказательством народного    волнения.

 

Базар в Яффо
@ Фотоальбом "Палестина и Египет". Фотографы Ф. Бонфис и Цангаки. Март 1894 г.

 

Тель-авивцы понимают, какое важное значение имеет для них это скромное сооружение. Отныне ящики с апельсинами будут грузиться на пароходы в Тел-Авиве. Рядом впадает в море река Яркон. Ее устье закрыто скалами. Существует проект взорвать эти скалы динамитом, и тогда шаланды пройдут до самой Пэтах Тиквы, будут грузиться там „золотыми яблоками" и потом подвозить драгоценный груз к стоящему на рейде  „карго".

 

Есть пароходы и под палестинским флагом - белым с голубым, с восьмиконечной   звездой. Они появились на Средиземном море впервые со времен царя Соломона. Соломоновы корабли ходили вместе с корабельщиками Хирама[4] за золотом в Красное   море, в таинственную страну Офир. В Библии говорится о 420 талантах золота, привезенных Соломону на этих кораблях. Должно быть, невелики были тогдашние „карго". И что значат 420 талантов золота   воспетого и прославленного царя в сравнении с золотыми запасами наших государственных банков! Но таков  уж воздух и патетика Библии. Все казалось людям грандиозным, овеянным славой дома Господня, и незабываемое впечатление оставили в их памяти соломоновы корабли, его боевые колесницы, жены, рабыни и таланты  золота. Теперь еврейские пароходы будут возить в Европу золото апельсинов.

 

В двадцать третьем  году, когда была открыта первая выставка в Тель-Авиве, она   помещалась в двух маленьких комнатках и, по словам остряков, „палестинское мыло таяло, как шоколад, а палестинский шоколад пахнул мылом". А теперь целые отрасли местной промышленности поставлены по последнему слову техники. Шоколад,   которым   справедливо гордятся палестинцы, вино, замечательное густое оливковое масло, туалетное мыло, шелковые изделия, подделки из кожи, мебель, различные сельскохозяйственные продукты.

 

Страна за последние два года индустриализировалась, и парадом этой индустриализации явилась очередная левантская выставка в Тель-Авиве. А ведь в 1923 году было в Палестине всего восемь фабрик. Но особенно интересует создателей «Национального дома» - земля. Городское население станы без земледельческого гинтерленда, их не удовлетворяет. Они мечтают о новых колониях, о тысячах новых рабочих на апельсиновых плантациях, на пшеничных полях, на огородах, на птичниках, на цветочных грядах. Они мечтают, чтобы их страна стала сплошным садом; и когда смотришь на этот грандиозный труд, на тучную зелень, на виноградники и апельсиновые рощи, начинаешь понимать, почему палестинцы так любят свою страну, последнее свое прибежище.

 

 

 

---