Наступил 1943 год — год перелома в войне. В начале июля началась битва на Курской Дуге. Фронт приблизился к городу, начались бомбежки. И 16 июля я попал в немецкую облаву вместе с сестрой; в эту же облаву попала семья отца Василия Веревкина: нас гнали под конвоем на запад. В сентябре сорок третьего я попал в лагерь Палдиский в Эстонию и пробыл до се­редины октября.

 

В лагере было около ста тысяч человек, среди нас, лагерни­ков была высокая смертность от голода и болезней. Но нас под­держивало Таллиннское православное духовенство: в лагерь при­езжали священники, привозили приставной Престол. Соверша­лось Богослужение. Из лагерников составился чудесный хор... То было духовное подкрепление нам, находящимся в концлагере. Богослужение совершал светлой памяти почивший отец Михаил Ридигер, — отец ныне здравствующего Патриарха Московского и всея Руси. С ним приезжал ныне здравствующий архиепископ Корнилий Таллиннский и всей Эстонии; а тогда он был просто псаломщиком.

 

В этом же лагере находился и отец Василий Веревкин. И тал­линнское Духовенство обратилось к немцам с просьбой — отпустить священнослужителя и его семью. А немцы были уже не те немцы, что в начале войны, и пошли навстречу просьбе Духовенства. Отец Василий сопричислил к своей семье и меня с сестрой. И 14 ок­тября, на Покров, нас отпустили в Таллинн. Туда мы приехали в солнечный день и я сразу вошел в цер­ковь Симеона и Анны. Был я изможденный, голодный, чуть не падал от ветра. Войдя в Храм, я принес молитву Благодарения Божьей Матери за мое освобождение из лагеря. И для меня на­чался новый, духовный образ жизни. Я видел истинных священ­ников, слушал их проникновенные проповеди; среди прихожан было много бывших эмигрантов из России, вынужденных поки­нуть Родину после октябрьской революции. Они горячо молились.

 

Я получил доступ к Духовной литературе и окунулся в то бо­гатство духовных ценностей, что заключалось в тех книгах, кото­рые мне давали читать. И тогда я впервые узнал, что был на Руси угодник Божий Серафим Саровский. Всех нас, конечно, ин­тересовало, какова будет судьба России, нашей Родины, — какой она явится после войны. И мне запомнились такие слова из про­поведи священника, что наступит золотое время для России, когда летом будут петь пасхальные песнопения, — Христос Воскрес.

 

Я стал вести дневник, он у меня сохранился, разные выписки, духовные наставления и особенно о России. И мы молились, веря, что «золотое время» наступит. Я был иподьяконом у Владыки Павла до конца войны и одновременно работал на частной фабрике. 22 сентября 1944 года город Таллинн был освобожден со­ветскими войсками. И кругом послышался русский говор, русская речь... Приход наших войск церковь встретила колокольным зво­ном, — это было после праздника Рождества Божьей Матери.

 

После освобождения я был мобилизован и направлен в штаб флота КБФ. Но в свободное время — а оно было — оставался при­хожанином собора Александра Невского в Таллинне и выполнял самые разные обязанности: и звонаря, и иподьякона, и прислуж­ника. И так до конца войны. Дни победы 1945 года — пасхаль­ные, над городом звучал благовест. И мы верили, что в жизни Рос­сии начнется новая эра — эра возрождения национального самосознания.

 

Но до этого было еще далеко.

 

Здесь невольно встает вопрос, или проблема: русские среди немцев. Мы были среди немцев и только молитва и случай помог нам освободиться из лагеря;  но и так называемые  власовцы,— бойцы, добровольно входившие в состав РОА, — тоже были рус­ские среди немцев. Известно, что до осени 1944 года Гитлер не разрешал создания РОА: были лишь отдельные отряды, которые немцы использовали для карательных акций, чтобы уж намертво связать русского человека с изменой Родине. Это — трагедия Рос­сии, ведь РОА расшифровывается, как русская освободительная армия, и Гитлер не случайно опасался ее создания и разрешил лишь тогда, когда наши войска приближались к границе с Герма­нией и конец войны был предрешен.

 

А разве не трагично то, что колокольный звон русских церквей прозвучал лишь после того, как враг вступил на русскую землю? Немцы позволили то, что запрещала воцарившаяся в России власть. И это сыграло свою роль для изменения политики большевиков по отношению к церкви. Сталин не захотел отдавать этой козырной карты фашистам. В сущности уже в первом обращении его к народу 3 июля 1941 года прозвучало церковное «Братья и сестры...»

 

Немцы же не противодействовали открытию церквей на окку­пированной территории разумеется не ради «уважения» к право­славной вере народа, а ради пропаганды. Что касается нацио­нального возрождения, то после всех катаклизм революции и гражданской войны и уничтожения целых слоев, целых сословий русских людей, в том числе и духовенства, то для такого возрож­дения время тогда не настало еще. Двадцать лет безбожья и оголтелой атеистической пропаганды не прошли даром. Выросло целое поколение неверующих, атеистов, воспитанных на «героиз­ме» Павла Морозова, предавшего своего отца... Предательство, донос культивировались в обществе, — к чему это могло при­вести?

 

А немцы, вбивая клин между народом и властью, разрешили молодым псковичам по рекомендации приходских священников учиться в Вильнецкой Духовной семинарии; она просуществовала до 1944 года. Некоторые из учившихся в ней позже учились со мной в Ленинградской семинарии. Словом, мы шли по неизвест­ной еще нам дороге, обращая лицо свое к Алтарю.

 

Но местные эмигранты относились к нам, как к людям не понимающим, возможно играли роль и политические мотивы. В пе­риод оккупации мне пришлось видеть и власовцев, они ходили в церковь, молились... Русский человек в этих труднейших об­стоятельствах своего бытия возвращался на круги своя, — к пра­вославию, в церковь и здесь получал поддержку, утешение и на­ставление.

 

Мне вспоминается пресвитер отец Александр Киселев, который был духовником генерала Власова.. Был слух, что у них в отря­дах были духовники — они окормляли духовно и несли дух нацио­нального самосознания. Понятно, почему Гитлер боялся соедине­ния разрозненных отрядов власовцев в единую боевую единицу — РОА. Власов и его отряды воевали на стороне немцев, хотя из­вестно, что Власов и его сторонники требовали признания незави­симости России. Немцы не хотели видеть нашу страну незави­симой.

 

И эта разность интересов все же обнаружилась, хотя и поздно. С 6-го на 7-ое мая 1945 года власовская дивизия под командова­нием полковника Буняченко перешла на сторону восставших про­тив немцев пражан и освободила Прагу. И жители Праги при­ветствовали своих освободителей. Но к Праге приближались со­ветские войска и, поняв в чем дело, повстанцы предложили диви­зии Буняченко удалиться, те двинулись на запад.

 

Это — история. Я привел этот пример, чтобы показать траге­дию русского человека, втянутого силой обстоятельств в борьбу со своими соотечественниками. Партия коммунистов возглавляла Отечественную войну советокого народа против фашизма и она же рушила святые храмы, воспитывавшие в людях патриотизм, вер­ность Отечеству.

 

Есть легенда о том, что в блокадном Ленинграде, да и на дру­гих фронтах возили икону Казанской Божьей матери; что в Ле­нинграде совершались Крестные ходы с иконой в сторону Пулко­ва, где в августе — сентябре 1941 года шли особенно тяжелые бои. Но эта легенда не находит своего подтверждения. Из духовенства в осажденном городе осталось считанное количество священнослу­жителей: митрополит Алексий (Симанский), отец Павел Тарасов, отец Михаил Славницкий, отец Владимир Румянцев, отец Филофей Полозков — вот и все духовенство. И они были измождены голодом и вряд ли могли поднять икону. И кто бы позволил? Шли обстрелы, был введен комендантский час... Даже в 1942 го­ду в Пасху запретили совершить Крестный ход в действующем Никольском соборе, — это задокументировано. Думаю, что один из авторов этой легенды Василий Швец просто не знал обстановки, когда писал об этом. Тоже можно сказать и о Сталинграде. Ка­кие там могли быть Крестные ходы, если почти весь город был в руках немцев? А нашей оставалась лишь узкая полоска у Вол­ги! И эта полоска простреливалась и с земли, и с воздуха. Про­вести Крестный ход было практически невозможно.

 

Другое дело, что война вынудила советское правительство из­менить отношение к церкви — о причинах я уже писал выше. И то более на словах, с пропагандистской целью. А после войны было запрещено крестить, ходить по требам, произносить проповеди, а в 1948 году прошла новая волна ссылок священнослужителей в лагеря.

 

Но человек так устроен, что хочет верить в лучшее: и в Крест­ные ходы в войну, и в то, что Сталин в роковые дни перед мос­ковской битвой молился в Успенском соборе Кремля о победе... Нет, это было не в его демоническом характере и слишком много он нанес вреда православной церкви, чтобы молиться Святым Угодникам. Странно, но попытки реабилитировать Сталина пред­принимаются с разных, порой даже диаметрально противополож­ных, сторон. А то был истинно демон, у которого руки по локоть в крови. И истреблял он не только Духовенство, но  и выдающихся ученых, писателей, — все это известно.

 

Меня часто спрашивают об отношении к маршалу Жукову. То был человек иного плана, — талантливый полководец. Но когда я сегодня слышу разговоры о том, что Жукова надо канонизиро­вать, — с этим я не могу согласиться. Как человек Жуков был достаточно жесткий, и Господь еще при жизни смирил его. Судьба великих полководцев бывает трагична, как Суворова, например.

 

Кого канонизировать — знает  Бог.   И  среди русского  народа было немало подвижников благочестия, мучеников, исповедников,  и Господь откроет их имена.