Войдя в храм в честь святого преподобного Серафима Са­ровского, который находится на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга, в 1996 году, я и предположить не мог, что в 2007 году, 5 февраля, буду сто­ять в этом же храме уже свя­щенником. Но расскажу все по порядку.

 

Жировичский мужской Свя­то-Успенский монастырь яв­ляется духовным центром в Беларуси. В то время среди его насельников особым уважени­ем пользовался архимандрит Митрофан (отошедший ко Го­споду в 2006 году). Отец Митро­фан притягивал к себе тихой мудростью, духовной теплотой, чистым юмором и дарами, ко­торые он тщательно скрывал (я говорю о духовных дарах). В один из своих приездов в оби­тель, общаясь с отцом Митрофа­ном, я попросился в духовные чада к нему. Батюшка отказал, ответив, что чад он не берет, и посоветовал просить помощи у Бога за молитвы протоие­рея отца Василия. Я не ожидал такого поворота и совсем не сообразил спросить о том, кто же такой протоиерей Василий. Дело было зимой 1996 года. И до лета узнать что-либо об отце Василии у меня не полу­чилось. Во время посещения Жирович в суете забывал за­дать волнующий вопрос отцу Митрофану. Но в конце июня все разрешилось удивительным образом. Добрые друзья нашей семьи предложили нам совмест­ную поездку к святыням Санкт­-Петербурга.

 

За благословением мы поехали к отцу Митрофану, и он, благословляя нас на пу­тешествие, сказал следующее: «Езжайте. Найдете Серафимов­ское кладбище, вы приедете как раз, отцу Василию переда­дите от меня поклон. Поняли?» Мы заверили батюшку в своей понятливости. Следующие его слова об отце Василии как-­то особенно легли на сердце: «Отец Василий — молитвенный столп за Русь от земли до неба!»

 

Долго ли, коротко ли доби­рались мы, но приехали дей­ствительно «как раз». Раннее солнечное августовское утро. А может, мне так просто по­казалось. Колокольный звон возвещал о дне памяти свято­го Серафима Саровского и о том, что мы идем в правиль­ную сторону. В храме было много людей. Замешкайся мы хотя бы на 5–10 минут — и в церковь войти бы не удалось. Множество молящихся. Из тол­пы — я, вытягивая тогда еще худую шею, стараясь заметить «молитвенный столп от земли до неба». Но видел только священника, похожего на доброго доктора Айболита из детства. Как ветерок прошелестел по головам богомольцев, когда появился батюшка: «Отец Ва­силий! Батюшка вышел!» Не­убедительный какой-то, как мне показалось в тот миг, не столп совсем и держится не солидно — в одном белом под­ризнике с епитрахилью с солеи через храм кому-то что-то гово­рил. Подойти в такой толчее и передать поклон от отца Ми­трофана я и не пытался. После отпуста — сразу к служебному входу. Позиция у дверей была беспроигрышная — уж мимо и мышь не проскочит, не то что старец. Спустя много лет я отдаю себе отчет, насколько глупой и наивной была моя пронырливость. Отец Василий прошел мимо, слегка взглянув на меня, и мои «поклоны» не достигли, как мне тогда показа­лось, цели. Народ подхватил ба­тюшку и завертел его от одной человеческой беды до другой, забрасывая его своими радо­стями и горестями. А я уны­ло сзади пытался оказаться в зоне видимости отца Василия, но — безрезультатно. Батюшка ускользал. И, оставив попыт­ки, я просто стоял, смотрел и дивился происходящему, на­ходясь практически в эпицен­тре особой благодати. Когда же батюшка стал прощаясь благо­словлять людей, то мои руки «лодочкой» он игнорировал и трижды, благословляя всех, меня не благословлял.

 

Мои спутники и не пытались прорваться к батюшке, только поинтересовались, удалось ли мне поговорить с ним и пере­дать поклоны от отца Митро­фана. Я растерянно пролепе­тал что-то вроде: «Людей — не пробиться!»

 

День пошел наперекосяк. Мы везде опаздывали, в доро­ге чуть было не рассорились, и вдобавок начала болеть го­лова. Подобным образом она у меня не болела никогда пре­жде. Свет был не мил. А к вече­ру все мысли бежали из моей больной головы, как крысы с корабля. Только одно слово металось от виска к затылку в моей голове, не находя выхода. Слово это было — уничижи­тельная самохарактеристика «НИКЧЕМУШЕНКА». Я приехал к святыням! В великий город! К удивительному человеку! А будто в магазин зашел. «Ник­чемушенка» и есть.

 

На следующий день, около 8 утра, мы опять были в церкви на Серафимовском кладбище. Мои попутчики брали свечи, а я стал за спинами людей, окру­жавших батюшку Василия, который к тому времени был в храме. Я уже не пробивался локтями к старцу. Иллюзии улетучились. Стоял и смотрел на удивительного человека. Ба­тюшка почти сразу обернулся в мою сторону и позвал. Я даже не понял, что это он меня зовет. Люди расступились. Отец Ва­силий подошел совсем близко и, пронзительно глядя в глаза, спросил: «Ну что? Выучил урок?» Я молчал обалдело. Он продол­жал: «В школе, если не выучишь урок, двойку ставят. Зови свою дружину!» И то, что я был не один, не укрылось от него. Он обнял нас в охапку и ласково наставлял. Все, о чем говорил батюшка, сбылось с точностью до запятой. А мы пережили сча­стье ощутить небо на земле.

 

Простите мне мой слог. За 11 лет тесного общения с до­рогим сердцу отцом не только перевернулась моя жизнь — по благословению отца Васи­лия я окончил семинарию и стал священником в 40 лет, но и сердце наполнилось много­численными свидетельствами особой высоты жизни протои­ерея Василия Ермакова.

 

Известие о блаженной кон­чине дорогого отца пришло ночью. Сборы были недолгими, а расстояние в тысячу киломе­тров мы, с такими же духовны­ми детьми батюшки Василия, проделали на одном дыхании, точнее, на вздохе обрушивше­гося на нас горя. Подходили к храму молча, ожидая и боясь по­следней встречи с отцом. Ночь уже встретилась с утром, и эта встреча была холодной. Потом, стоя на литургии и отпевании, никак не получалось молиться. Мысли возвращали меня в про­шлое, и в этом прошлом батюш­ка был жив. Закрываешь глаза — и вроде ничего не произошло. Густой аромат Серафимовского храма нежно касался лица. Точ­но так же пахло и тогда, когда я впервые переступил порог этой церкви. Тогда моя вера еще по­беждалась суетными, проныр­ливыми мыслями: «Ого! Столь­ко людей! А где же старец такой знаменитый? Неужели я с ним встречусь? Вот здорово!» Сего­дня мне неловко и вспоминать об этом. Батюшка меня тогда за­мечательно… нет, не проучил, а научил. И с той поры я старался быть внимательным, точнее жадным, учеником.

 

Отец Василий ответил сначала на мои письма. Затем приезды в Питер при всякой возможности. Встречи с отцом Василием. Благословение звонить по телефону. Звонки раз в неделю, в назначенное батюшкой время. Люди, которые меня окружали в Гродно, Свято-Владимирское братство, председателем которого я являлся, жили по батюшкиному благословению. Они в течение недели передавали свои насущные вопросы, я эти вопросы озвучивал батюшке, он отвечал. Бывали даже казусы, когда знакомые из Санкт-Петербурга звонили мне в Гродно и просили что-либо узнать у отца Василия. Отец Василий, приезжая в Гродно, останавливался у меня, это незабываемые моменты.

 

Приезжая к батюшке, я неоднократно наблюдал, как страждущие люди ожидали его  выхода в храм. Как надеждой светились их глаза. Кто-то, пользуясь авторитетом завсегдатая, проталкивал или протаскивал своих знакомых через левый клирос в пономарку, где батюшка находился некоторое время после службы. Очень многие провожали их взглядами, желая оказаться на их месте. Будучи однажды наученным, что старец — прежде всего, проводник воли Божией, я не стремился протискиваться вперед, а стоял и молил Бога о встрече и ответах на вопросы, которые оттягивали карман толстым блокнотом. И радостно было, что Бог слышит каждое движение человеческого сердца — батюшка выходил, вращаясь в толпе, быстро отвечая на торопливые, полные скорби вопросы, и вскорости оказывался рядом. Обрушивал отцовскую руку на плечо и, внимательно глядя в глаза, с любовью спрашивал: «Какие дела, Коля?»

 

Можно ли 11 лет жизни рядом с отцом Василием уместить на бумагу?! Я и не пытаюсь. Но некоторые эпизоды этой жизни я опишу ради братской любви ко всем тем, кого батюшка с любовью называл «мои Васильки». И прежде всего хочется поделиться историей создания фильма «Небо на земле».

 

После того как закончилась работа над фильмом «Встреча длиною в жизнь», отец Василий позвал меня приехать летом в Болхов и поснимать. Летом не получилось. И мы с оператором Сашей Милоста приехали за три дня до праздника Рождества Пресвятой Богородицы. Быстро разыскали улицу Архангельскую, где нас уже ждал батюшка. И, разместившись под одной крышей с отцом Василием, стали соучастниками жизни народного священника. Несколько дней непрестанных встреч, разговоров о жизни и вере, съемок и новых впечатлений. Праздничная служба в Болховском соборе, и я в качестве дьякона сослужу батюшке! Эти события переживались как самое настоящее счастье, как небо на земле. Но, как ни проси: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» — ничего не выйдет. Мы уезжали, нагруженные батюшкиными благословеньями до самой крыши автомобиля — это газеты, плакаты, книги, продукты, вкуснющая антоновка из батюшкиного сада. Нас не покидала легкая грусть и ощущение наполненности до краев души Божией благодатью. Всю дорогу до Гродно мы пытались монтировать в своих головах будущий фильм. Хотелось сделать что-то стоящее, нешаблонное и рассказать о батюшке все-все… Но ничего не клеилось и не получалось. Проходили дни, недели и уже месяцы, а результата все никак нет. Однажды я позвонил батюшке и признался в том, что он возлагал на нас напрасные надежды. «Дело пойдет», — утешил тогда отец Василий. И так было очень часто, со мной согласятся многие: стоило только посетовать на проблему, и она куда-то исчезала. Так было и с фильмом. Сделаю небольшое отступление.

 

 

У меня была вода в колене. Эта проблема появилась как результат усиленных занятий спортом. Хирург в спортивном диспансере сказал, что вылечить вряд ли удастся, порекомендовал раз в месяц приходить на прием, вытягивать шприцом жидкость и привыкать к новому качеству жизни. А привыкать не хотелось. В храме на колени не станешь, и вообще, жутко неудобно. И тогда я пожаловался батюшке. Разговор был коротким:

 

«Лопух! Приложи лопух». Само слово я приложил к себе, а растение лопух — к колену. Все прошло, как и не было вовсе. Простите за «личное».

 

Итак, дело пошло и фильм начал складываться. Прежде всего ясно проступила сверх-идея фильма. Кто сталкивался с подобной творческой деятельностью, меня поймет. В любом произведении обязана быть главная идея, вокруг которой и выстраивается вся драматургия. А личность батюшки настолько многогранна, что мы сразу потерялись в идеях и мыслях — о чем делать фильм. И его слова — «я не старец, я старик» — дали нам подсказку. Отец Василий часто сетовал, что многие люди не хотят увидеть Бога. «Им, — говорил батюшка, — нужен пророк! Они заглядывают в рот, трепещут и умиляются, но не желают слышать того, о чем (опять батюшкино выражение) орет сердце священника.  На Руси так было всегда — человека обоготворяли».

 

Однажды на вопрос батюшки о самом важном в пастырстве я ответил: любить людей. На что он, помолчав, сказал: «Залюбят до смерти». Его очень беспокоили экзальтация и инфантилизм некоторых прихожан (или прихожанок), духовный эгоизм и религиозная близорукость. В церкви вместо Бога предпочитать его, человека.

 

Мы об этом с ним говорили. И идея говорить о Боге, рассказывая о различных аспектах батюшкиного служения, о дарах от Бога, полученных отцом Василием за ревность и жертвенность, за любовь к тем, кто может «залюбить», возникла как бы сама собой.

 

Отец Василий следующим летом приехал в Гродно. И мы постарались уже в русле фильма дописать некоторые эпизоды. Например, запомнившиеся на проповеди в Болхове его слова: «Родина — моя мать. И я не дам мать в обиду», — казалось, пропали в никуда. Никто не записал на пленку. Но по нашей просьбе батюшка восстановил эти мысли в памяти и озвучил их уже через год.

 

В фильме есть еще очень интересный не постановочный эпизод. Когда съемки проходили на озере Белом, в 30 километрах от Гродно, уже в машине я вспомнил, что в деревушке неподалеку живет женщина, которая очень многим обязана батюшке. Батюшка называл ее «моя Мусенька». Она часто бывала в Санкт-Петербурге, где отец Василий вымаливал ее детей. И я спросил, нет ли возражений заглянуть к Мусеньке — Марии Даниловне? Батюшка с радостью согласился. Что из этого получилось — видно в фильме. Но одно следует добавить. В этот день у нее в лесной избушке собрались все ее дети, собравшиеся, образно выражаясь, с разных концов света.

 

Одна из важнейших черт личности дорогого отца была скромность. Об этом я заявляю со всей ответственностью. Некоторые, впервые слышавшие разговор или проповедь отца Василия, смущались частым употреблением им местоимения «Я». Но это смущение проходило, когда становилось понятно, что речь идет о примере личной непростой жизни, которая привела к храму и Богу, жизни удавшейся. Жизни полной. И этому никто из пастырей, как правило, не учит. Нет опыта тех скорбей, а значит — и опыта настоящей молитвы. Батюшка самозабвенно говорил: «Я прошел этой дорогой. И у вас, мои дорогие, получится».

 

О его скромности и непритязательности в быту могут вспомнить все, кто некоторое время провел с ним в обыкновенной жизни. Мы ехали в микроавтобусе из Питера. Дорога не близкая. Прислонившись через небольшую подушечку к окну, батюшка притянул к себе голову одного из спутников, сидевших рядом, положил ее к себе на грудь и сказал: «Поспи. Так тебе будет удобно». Этот молодой человек замер в волнении и… спустя некоторое время задремал вместе с батюшкой. Через некоторое время он проснулся и с ужасом заметил, что отец Василий сидел, как видно уже давно, не шевелясь, в неудобном положении, боясь потревожить сон своего спутника.

 

Еду он ел самую простую, но прежде всегда позаботившись о том, чтобы те, кто был с ним в то время рядом, тоже были покормлены и ни в чем не нуждались.

 

От наших встреч остались фотографии и записи. Но главное хранит память сердца. Вспоминается такой момент — дорогой для меня. Однажды в разговоре батюшка назвал меня «Васильевичем», а я не понял сразу и поправил его: «Батюшка, я — Анатольевич». На что он, смеясь, сказал: «Дубина! Ты — Васильевич!!!»